Цензор Солодин

Недавно в одной из передач радиостанции "Эхо Москвы" услышал, как диктор вкрадчивым голосом призывал всех, кто работал в СМИ по охране государственных тайн в конце 1980 и начале 1990-х годов, позвонить по такому-то телефону. То есть ищут цензоров Главлита, который в 1991-м был отменен за ненадобностью, а с ним - и советская цензура.

Так кто же разыскивает цензоров? Сама станция "Эхо Москвы", чтобы обезопасить себя с помощью профессионалов, которые всегда подскажут, как не злить власть? Едва ли - рамки игры для этого радио определены настолько точно, что не о чем беспокоиться. Значит, кто-то другой. Я так думаю, что это государство. Неужели пришла пора, и наши государственные мужи дозрели до цензуры? Но ведь работа цензора – это филигранная интеллектуальная работа!

И тут вспомнился мне год 1991-й. Вспомнилось знакомство с бывшим главным политическим цензором страны. Тогда еще, до путча.

Работал он тогда на телевидении в той же должности, что и я - редактором. Было ему лет 65. Звали его Владимир Алексеевич Солодин. Имя мне ничего не говорило. Какое-то время он ко мне присматривался, а потом мы подружились, несмотря на очень большую разницу в возрасте.

#comm#И оказалось, что еще полгода назад Солодин был могущественным человеком в партийной иерархии.#/comm#

Позднее Солодин мне сказал, что у него были пороки, с которыми он не мог претендовать на пост первого лица, а значит возглавить Главлит. Потому и был вечным замом. Пороки его были вполне традиционные русские, и по меркам нынешнего времени прямо-таки не пороки, а достоинства.

Как-то приходит Владимир Алексеевич и говорит мне, чтобы я поехал с ним, а потом сделал репортаж о необходимости спасения цензуры на почте. Само слово "цензура" вызывала некое инстинктивное отвращение, но я поехал, было любопытно.

Вот тогда-то я и начал понимать, что такое государственный механизм, как все это сложно и ценно. Приехали мы в какое-то здание в центре Москвы, встретил нас там главный почтовый цензор - взлохмаченный и нервный мужик лет сорока, но воспитанный, потом выяснилось, что он владеет семью языками.

Он сразу взял быка за рога: "Вы знаете, что будет, если разрушить наше ведомство?" – спросил он. И сам ответил на свой вопрос: "Можно будет все, в том числе посылать наркотики по почте".

И дальше этот цензор говорил, говорил… Убеждал в необходимости того, чтобы общество продолжало иметь рычаги контроля на почте. И я понял, что вижу перед собой поистине государственного человека, которому плохо от самой мысли, что общество останется без его помощи: "Вы думаете, я за место цепляюсь? Да я уже зарабатываю дома, не отходя от телефона, в разы больше, чем здесь. Но нельзя же оставлять государство беззащитным!".

Он находился в состоянии потрясения. В помещении все было завалено конфискованными порнографическими журналами, через границу Запад уже во всю оказывал нам свою "гуманитарную" помощь.

И по всей России вот так же метались десятки тысяч честных и опытных государственных мужей, еще не понимавших, что уже не в самой России определяют, что ей нужно, а что вредно.

Вот тогда я по-новому и посмотрел на Владимира Алексеевича Солодина.

#comm#Он был первостатейным государственным человеком. Деньги и даже власть без служения, сами по себе его мало интересовали.#/comm#

Как-то его бывший подчиненный из Эстонии привез заказ на рекламу. Маленький эстонец, судя по глазам и ласковым улыбкам, явно надеялся, что Союз еще восстановится, и весь распад - это одно недоразумение. Солодин получил тогда за эту рекламу много, пять процентов от общей суммы, и вошел в нашу комнату. Пачки денег торчали у него изо всех карманов, да еще и в руке он держал их как охапку дров.

Солодин тут же взялся угощать от широты душевной всех французским коньяком и разносолами, которые быстро накупили. Народ пил коньяк и все перешептывался: "Солодин - дурак, зачем он разместил заказ официально, так бы получил денег в десять раз больше".

Солодин пришел на телевидение после того, как цензуру упразднили. По его словам, товарищи по партии предлагали ему разные варианты трудоустройства в условиях надвигавшейся катастрофы режима. В том числе и заведовать Парком культуры и отдыха, говоря, что это "золотое дно". Он отказался и пошел на ТВ, поскольку тут было интереснее, и "женщин красивых много".

Но мы с Владимиром Алексеевичем оказались в равной степени чужими на этом празднике жизни, может быть, поэтому и сдружились. За несколько месяцев общения я многое от него узнал, эта информация потом мне помогла как-то по-другому осмыслить роль КПСС в событиях и до 1991 года и после него.

Вот, к примеру, рассуждаю я вслух о том, что у Гитлера был великолепно отлаженный аппарат в партии, а Солодин хитро улыбается и говорит: "Такого аппарата, как у нас (то есть в КПСС) ни у кого не было никогда и не будет".

Эти его словечки "у нас", "мы" требовали уточнения, но я понимал, что он имеет в виду те несколько сот человек в КПСС, которые всем и заправляли, и к этой власти Солодин был чрезвычайно близок.

#comm#Или в другой раз он сказал: "В конце концов, мы научились управлять обществом, не уничтожая людей".#/comm#

А ведь действительно так! Похоже, что мы не всех режиссеров спектакля по названию "перестройка и ельцинские реформы" знаем. Какая-то ведь сила пронесла страну без обильного кровопролития сквозь все 90-е годы?

Солодин знал многое, но бесспорно, не все. Горбачева он называл тройным провокатором. Похоже, что те же самые товарищи по партии, которые предлагали ему озолотиться, руководя Парком культуры, не до конца его убедили в том, что все идет, как надо.

После путча он появился дня через три, осунувшийся, взбешенный. И сказал мне доверительно, что ему предлагали во всем этом участвовать, руководить информационным прикрытием. Он уже было согласился, вышел на балкон покурить и увидел, как по улице идут БТРы с незакрашенными номерами. А Солодин участвовал во введении войск в Баку (по своей части, разумеется), и прекрасно знал, что номера закрашивают первым делом, чтобы потом нельзя было установить, кто на каком танке или бронемашине совершил то или иное деяние.

И он отказался, почувствовал "подставу", да и друзья его предупредили.

Но переживал он происходящее очень остро. Выговориться ему было не с кем, и он был откровенен со мною. Он, вдруг, сказал с яростью о своей родной партии: "Они мне всю жизнь, подонки, сгубили".

И иначе как продолжением внутренней борьбы нельзя считать и его опасения о том, что перед смертью он может поверить в Бога. Почему его это так ужасало? Теперь-то мне понятно, что в этом случае он понял бы, что всю жизнь служил не тем.

Солодин был насквозь русский человек, но с вытравленным национальным самосознанием. Как я понимаю, другие люди в самые верхи "красного монстра" не попадали. Он без зла, но очень иронично относился к писательскому кругу "Нашего современника". "Потешные они люди, - говорил он, - пьют только русскую водку, а не коньяк или виски, закусывают только русской едой".

- А что это за русская еда? - поинтересовался мой приятель Женя Галкин.

- Это севрюга, икра, - пояснил Солодин.

- Русская еда, - сказал Женька, – это бычки в томате.

И тут Солодин покраснел!

Вот какие люди были! Можете себе представить, чтобы из сегодняшних власть имущих кто-то покраснел от того, что простые люди живут не вровень с ними?

Еще мы с Женькой подначивали Солодина, говоря, что он генерал КГБ. В тогдашнем нашем представлении все запретительное, в том числе и цензура, подчинялось КГБ. Владимир Алексеевич возмущался и говорил: "Ну что такое КГБ? Контора подчиняется административному отделу ЦК КПСС".

Я ушел с ТВ в газету "Правда", в которой, к своему удовольствию, обнаружил всего лишь несколько коммунистов из двух сотен журналистов. Солодин, как мне рассказывали, всякий раз, когда моя статейка выходила в газете, зачитывал ее публике вслух и с выражением. И я ему был благодарен за эту заочную поддержку.

Затем Солодин оказался в министерстве информации Ельцина. Что его заставило это сделать? Я думаю, причины две. Первая, он государственный человек.

#comm#Он был послан ельцинским руководством на Кавказ во время осетино-ингушского конфликта и так организовал информационную блокаду, что в стране, да и в мире мало кто понял, что там происходит.#/comm#

И если бы у Ельцина хватило ума, то для своей же пользы он и во вовремя чеченской войны использовал таких, как Солодин, и не было бы, конечно, такого ужаса, когда Россию каждый день распинал весь мир.

Но самое главное, я думаю, заключалось в другом. Солодин остался все-таки солдатом партии, и его товарищи объяснили ему, скорее всего, что между верхушкой КПСС и Ельциным мир и дружба. И работать на него можно и нужно. Как оговорился в свое время Горбачев: "Все знаем только я и Ельцин". Но и кроме них были люди, которые много знали и, скорее всего, могли поделиться информацией с Владимиром Алексеевичем.

Солодин работал, но жить ему было тошно. Последний раз я ему позвонил, когда остался без работы. Он не изменил своей дружеской манеры общаться. Мы встретились в каком-то безумно дорогом кафе, я полез за своими копейками, но Солодин махнул рукой и сказал, как говорят в таких случаях мужики на просторах России: "Да брось ты! У меня есть деньги".

Потом он махом выпил стакан водки, закусил и уже через минуту безостановочно стал материться. До этого я от него ни разу не слышал нецензурного слова. Весь этот яростный мат был адресован государственным талантам Бориса Николаевича.

И я впервые понял, насколько в гневе Солодин крут. Как раз накануне вышла статья Проханова, в которой последний бичевал Солодина, и писал, с присущим ему добрым преувеличением, что от взгляда Солодина в свое время беременные журналистки рожали прямо в кабинете цензора.

На прощание Солодин сказал, что устроит меня в министерство информации, но я не пошел.

#comm#Что же касается власти, то если она действительно хочет ввести цензуру сейчас, то это хорошее дело.#/comm#

А то человек книгу во спасение России и своей души пишет, а ему возьмут и пришьют "экстремизм".

Только, господа, два совета. Во-первых, определитесь с тем, что вы хотите от общества, объясните правила игры. Без этого введение цензуры невозможно, будет просто тотальный запрет вообще на все. В итоге вам же будет хуже.

Во-вторых, поймите - при нынешних нравах цензоров будут подкупать. Они не будут проводить какую-то определенную политику, они будут просто сидеть на своих местах и получать дань с редакторов за то, чтобы не квалифицировать ту или иную писанину, как нарушение.

Так что разберитесь сначала с главным, а уже потом вводите цензуру. Внесите ясность в отношения власти и общества, ибо до сих пор ясно одно - власть в России хочет иметь все и при этом ни за что не отвечать.

И нужно иметь ввиду, что таких профессионалов, каким был Солодин, уже не найти. Ведь цензура не столько что-то запрещала, сколько охраняла государственные тайны, чувствуя тонкую границу между дозволенным и недозволенным.