Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
29 марта 2024
Был у солдата фотоаппарат…

Был у солдата фотоаппарат…

Война в объективе трофейной камеры
Николай Черкашин
30.03.2010
Был у солдата фотоаппарат…

Фотоаппарат у солдата на войне – большая редкость. Войну снимали специально присланные фоторепортеры, снимали ее офицеры. А вот солдату было в общем-то не до пленки с проявителем, не до фотобумаги с закрепителем… Но все же к концу войны в солдатских вещмешках появились фотокамеры, в основном трофейные – немецкие «лейки» да «кодаки». Вот и сержант Тимофей Мотин тоже обзавелся в 1944 году «кодаком», да еще и снимать, и снимки печатать выучился.

Смотрите фоторепортаж «Эх, путь-дорожка фронтовая...»

Кто с чем возвращался после Победы в родные края. А гвардии сержант Мотин привез в свою деревню Агошевку, что под городом Валуйки, целый ворох фронтовых фотографий, и это оказалось, по истечении времен, самым главным сокровищем, которое он добыл на войне.

А начинал он ее в далеком 1941 году на границе с Восточной Пруссией в районе Шауляя. Был он тогда рядовым шофером из 9-го погранотряда Прибалтийского округа. Ездил по литовским лесным дорогам, доставлял на заставы почту, продовольствие, боеприпасы, все, в чем имели нужду пограничники.

- Командовал отрядом полковник Деревянко, - вспоминает Тимофей Андреевич, - опытный командир, прошедший и Халхин-Гол, и Финскую… Вот он-то лично возглавил пограничников, когда на нас двинулись немцы. Нас особо не бомбили, самолеты пролетали дальше на восток. Не знаю почему, но немцы решили взять нас, что называется, голыми руками. Пошли в психическую атаку. Шли, как в кино, закатав рукава, и не стреляли. Полковник Деревянко тоже велел не стрелять. Подпустили шагов на тридцать, а потом ударили из всего, что у нас было. Ох, и накосили!.. Вот тогда пошел бой не на жизнь, а на смерть. Меня старшина к счетверенной пулеметной установке поставил. «Стреляй!» - говорит, а я ее первый раз в жизни вижу, я же шофер, а не пулеметчик. Хорошо тут еще один боец подоспел…

Отправили меня с моей полуторкой на окружные склады в Шауляй за боеприпасами. А там – вредительство самое настоящее: открываешь цинку с патронами для пулемета, а в ней – гвозди.

Открываешь деревянный ящик для гранат или снарядов, а там – ухнали, ковочные гвозди для коней. Самое настоящее предательство было!

А потом к нам танки подошли, тяжелые КВ и поперли немцев на их территорию. Танки через границу прошли километров на десять – в самую эту Восточную Пруссию, да там и остались, горючее кончилось. Все ждали, вот-вот подвезут, да так и не дождались. Пошли все, кто мог на восток, на Елгаву, а оттуда на Ригу. Говорили, там по Западной Двине наши хорошо укрепились. Так до Риги войска колоннами в три ряда шли. Со мной три моих шофера, все пешие, машины наши без горючего остались, попортили их да и побросали. На руках ведь не укатишь. Жалко было! А тут в Елгаве во дворе – красная пожарная машина стоит, с деревянными лавками по бокам. И заправлена она по горловину бака. Я сел, попробовал завести – завелась! Ну, мы и втесались в общую колонну. Больше стоим, чем едем. Впереди нас черная «эмка», а в ней начальник артиллерии армии сидел, генерал. «Мессер» над колонной прошелся и по черной эмке шарахнул. Водителя убило, генерала ранило. Меня с пожарной сняли и на «эмку» – давай, баранку крути! До Риги еще не доехали, а по нам с крыш стрелять стали – айсзарги, латышские стрелки, будь они неладны! Перед Ригой три моста – железнодорожный, трамвайный и автомобильный. Все уже забаррикадированы разбитой техникой. Стоим, что делать? А с ближайшей колокольни по нас уже из пулемета бьют. Мой генерал разъярился, вылез из машины, а ну, говорит, разворачивай батарею. За нами тяжелая артиллерия шла. Наладили они пушки и шарахнули, сначала по колокольне, пулемет замолчал, а потом по баррикаде на мосту – как метлой все смело, и мы двинулись в Ригу…

После довольно благополучного отхода к Пскову красноармеец Мотин попал на сборный пункт, где формировались новые части из разрозненных групп бойцов. Прожил там полтора месяца впроголодь, и был чрезвычайно рад, когда после всевозможных пертурбаций попал в стрелковый полк и снова сел за баранку ЗИС-5. На сей раз пришлось воевать на Ленинградском фронте под Старой Руссой. Как-то на станции Лычково один из батальонов, в который только что доставил боеприпасы Мотин, оказался в окружении. В батальоне – три танка, но все почти без горючего.

- Ну, мы, шофера, обстановку вокруг знаем. Припомнили, что неподалеку полевой аэродром. Быстро туда смотались, привезли пару бочек авиационного бензина, танкисты смешали его с маслом – вот и «солярка». Заправились. Командир-танкист нам говорит: «Ребята, снимайте глушители». А ЗИС-5 без глушителя ревет громче танка. Вот ночью погрузили пехоту в наши грузовики и ломанули: впереди настоящие танки, за ними мы, «ревущие коровы», стреляли во все стороны из всего, что могло стрелять. Так на арапа и прорвались!

Шоферил Мотин, уже сержант, на «дороге жизни», связывавшей блокадный Ленинград с Большой землей по льду Ладожского озера. В первую же поездку тяжело груженный артиллерийскими снарядами ЗИС-5 ухнул в занесенную снегом пробоину во льду.

- Шли ночью, и так ни черта не видно, так еще и метель. И немецкие «берты» вовсю молотят. Чувствую вдруг, что машину назад какая-то сила потянула. Выскочил из кабины, а кузов уже в воду ушел, а через пару секунд и весь мой ЗИС подо льдом оказался. Думал, расстреляют прямо на месте! Однако не расстреляли. Вскочил на подножку другой машины, так до Питера и добрался. А там нас, таких же безлошадных бедолаг, отправили на завод имени Кирова, дали новые машины, и мы поехали на них на Большую землю, блокадников-доходяг повезли.

Потом были бои по прорыву ленинградской блокады. Мотин со своим полком попал в окружение под Демянском. Из кровавого Демянского котла удалось вырваться с огромным трудом и огромными потерями. В городе Осташкове Мотин опять попал на переформировку. Теперь его отправили в 142-й отдельный саперно-понтонный батальон РГК. Возил он комбата капитана Якутовича до самого конца войны.

В 1944 году батальон перебросили в только что освобожденный Крым на разминирование берегов Азовского моря. Немцы устроили там мощные противодесантные минные заграждения. Саперов не хватало на такое огромное пространство. Призвали местных девчат, прошли они трехдневное обучение и бросили их на минные поля. Да разве из девчонки за три дня сделаешь опытного сапера? Стали они подрываться на растяжках одна за другой. Вскоре пришел приказ – запретить разминирование местными силами. Но девчата в батальоне остались. Капитан Якутович как раз и нашел среди них свою будущую жену. Слава Богу, что она ни разу не ошиблась на поле смерти.

Затем батальон получил приказ отправиться в Румынию.

- Помню прощальный вечер, - рассказывает Тимофей Андреевич. – Мы уже в теплушках, девчата на перроне. Обнимаются все, прощаются. А тут мы песню запели: «Прощайте, милые подружки!» Так они криком кричали. Прибежал местный парторг стал упрашивать - «ребята, смените песню! А то я не знаю, что будет!» Ну, мы «Катюшу» затянули. Так с «Катюшей» и укатили…

Румынский город Плоешти встретил их, как освободителей – цветами. Но путь батальона не был усыпан розами. Вскоре Мотину снова пришлось услышать свист пуль и осколков. Шли кровопролитные бои за Будапешт. Саперно-понтонный батальон был развернут на берегу Дуная в пяти километрах выше столицы Венгрии. Капитану Якутовичу и его людям предстояло переправлять солдат, танки и артиллерию на правый берег Дуная. Пришлось Тимофею Мотину стать рулевым катера, который тянул на буксире понтон с танком. Дунай в том месте достигал в весеннее половодье почти 800 метров. Ни в коем случае нельзя было терять ход, иначе быстрое течение отнесет тебя к немцам. Первый рейс удался вполне: катер приткнул понтон на отмель, танк съехал на мелководье и пошел в бой. Потом были и другие рейсы под обстрелом противника. Все, как в поэме Твардовского: «Переправа, переправа, берег левый, берег правый, снег шершавый, кромка льда… Кому память, кому слава, кому темная вода…» Мотину выпала слава в виде боевого ордена. Кстати, именно в Валуйках, в его родном городе, Александр Твардовский и начал писать свою «поэму про бойца» - легендарного Василия Теркина.

А потом были бои за город Секешфехервар, почти сожженный авиацией. Там, в Венгрии, Мотин и обзавелся фотоаппаратом. Комбат поощрял занятие своего шофера и сам охотно позировал ему вместе с другими офицерами.

Эх, если бы ту камеру да в то проклятое лето сорок первого года! Сколько бы бессмертных кадров сделал бы тогда Мотин и под Шауляем, и под Демянском, и в том же Крыму.

Но и то, что он успел снять в конце войны сначала в Венгрии, потом в Австрии и Чехии, имеет ныне большую историческую ценность. Снимал боевых товарищей на походе и на отдыхе, фотографировал гостеприимную венгерскую семью, в доме которой стоял на постое со своим комбатом. Хранят старые фотографии и портрет венгерской женщины Терезы, хозяйки квартиры на постое, и молодую улыбку Маруси, невесты, которая дождалась своего суженого с фронта.

Победу гвардии сержант Мотин встретил в городе Чешски Будеевицы. В том самом городе, откуда родом литературный герой Гашека бравый солдат Швейк.

После войны и до самой пенсии не изменял Мотин своей профессии – шоферил на дорогах Белгородщины. Он из тех лихих и неунывающих фронтовых шоферов, о которых поется в песне «а помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела…» Вот и не собирается помирать военный шофер Мотин, несмотря на преклонный возраст – 88 лет! – потому, как дел невпроворот и в огороде, и в ветеранском обществе.

Маруся, Мария Павловна, подарила ему четырех дочерей и сына. Все вышли в люди. А сын, Владимир Мотин – подполковник милиции, он-то и привел меня в гости к отцу-ветерану. Долго мы с ним беседовали за чашкой чая. Конечно, в таком возрасте прошлое помнится отрывками, как набор отдельных эпизодов. Но там, где подводит память, там приходят на помощь фронтовые фотографии: глянул – вспомнил, и как друга зовут, и фронтовую судьбу его… Великая вещь – фотография!

А трофейный «кодак» Тимофей Андреевич зятю подарил. Говорит, снимает неплохо!

Специально для Столетия


Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..