Сирия: слово за курдами

«Единственные друзья курдов – горы», – гласит поговорка этого народа. По сути – трагичная, как трагична и вся насыщенная фактами предательства со стороны союзников история курдов.

Кто они сегодня, сирийские курды в охваченной огнем стране? С кем они? Вновь, как и прежде, пешки в разыгрываемой более крупными игроками геополитической партии? Стратегический резерв Дамаска? Или же та соломинка антиасадовской коалиции, которая в нужный момент «переломит хребет верблюду»? А может, это жесткие прагматики, стратегия которых заключается в следующем: «Пусть сирийские сунниты – исламисты ли, светская ли оппозиция – сражаются с правящими Дамаском алавитами, а мы, тем временем, будем строить на принадлежащих нам территориях «Западный Курдистан»?

Участие курдов в гражданской войне, пожирающей Сирию, их роль и значение уже обросли таким количеством мифов, что из фактора, подлежащего анализу, превращаются в пропагандистский проект. Причем, что интересно, активно используемый как сторонниками нынешнего законного правительства, так и его непримиримыми противниками.

За годы гражданской войны кто только ни пытался убедить мир, что сирийские курды именно на его стороне, и именно ему они, почти десять процентов населения страны, окажут в нужный момент всемерную поддержку. По большому счету, если отбросить пропагандистскую шелуху, все рассуждения подобного рода сводились к тому, что курды Сирии должны погибать за дело мира во всем мире, за победу «идей халифата», за торжество демократии, за свержение «кровавого диктатора», за поддержку законного правительства Дамаска. Каждый выбирал то, что считал нужным.

Естественно, каждая из воюющих сторон обещала за это всевозможные блага. Дамаск – широкую автономию, исламисты – достойное место в «эмирате Северная Сирия», светская оппозиция – свободы, права и культурное возрождение. Правда – потом, после окончательной победы. В итоге реальных гарантий чего-то большего, чем сирийские курды уже смогли взять самостоятельно в ходе гражданской войны, не сумел пока предложить никто. А вчерашние партнеры по переговорам с какой-то роковой закономерностью вскоре превращались в непримиримых врагов, атакующих курдские анклавы.

Еще в самом начале сирийской гражданской войны в стране в докладе британского мозгового центра – «Общества Генри Джексона» – сирийские курды были названы «решающим меньшинством».

Их участие в объединенной оппозиции было бы «в интересах США, способствовало бы стабильной и всеобъемлющей Сирии и стимулировало быстрое свержение режима Асада», отмечали лондонские аналитики.

Не менее важны курдские анклавы и для Дамаска: отсюда поступает немалая часть продовольствия для удовлетворения внутренних потребностей страны, здесь же расположены и месторождения нефти, пусть и не столь обильные как в Иракском Курдистане, который местные курды называют Южным.

С сирийскими курдами пытались договориться все, заставляя их отчаянно маневрировать. С началом антиправительственного мятежа, при активном участии курдских политических группировок – в числе которых была и партия «Демократический союз, ПДС – было подготовлено восстание в северной Сирии. Как ответ на проведенные там правоохранительными органами массовые аресты активистов. Спустя некоторое время, в начале 2012 года, в столице Иракского Курдистана Эрбиле прошла конференция сирийских оппозиционных организаций, на которой было решено, что «после свержения режима Асада на северо-востоке Сирии должно быть создано курдское самоуправление».

Представители ПДС в тот момент заявляли, что режим Асада для них враждебен. «Мы создали Курдистан, и никому его не отдадим, – говорили они в многочисленных интервью. – Наша цель – полный контроль над курдскими районами Сирии. Мы контролируем территорию на 5 миль вокруг городов Камышлы, Кобани, Африна, Амудэ, Деррика, Хемко».

Примечательно, что правительственные войска предпочли не ввязываться в затяжные бои за восстановление контроля над анклавами. В Дамаске достаточно справедливо рассудили, что исламисты и отряды ССА, «Свободной сирийской армии», представляют куда большую угрозу. Поэтому сложился нейтралитет: армия отошла на другие участки, а ПДС, к которой фактически перешла власть над регионом, обязалась не воевать против правительственных сил.

Впрочем, говорить о безупречности этого нейтралитета было бы такой же ошибкой, как и представлять сирийских курдов в виде монолитной общности. Значительная их часть – мусульмане-сунниты. И они, и немалая доля менее религиозных курдов далеко не во всем разделяют идеи ПДС, являясь сторонниками других партий. Поэтому вскоре ПДС столкнулась с ситуацией, когда ее местные политические оппоненты стали помогать «светской оппозиции», устанавливать тесные контакты с правительством Иракского Курдистана, который от активности и идей ПДС был явно не в восторге. А исламистские группировки начали активную работу по вовлечению в свои ряды молодежи из числа курдов-суннитов, обещая им полное равенство в правах на территории будущего «эмирата Северная Сирия».

Руководство ПДС в отношении других партий предпочло ограничиться политическими заявлениями по поводу недопустимости «отправки своих бойцов на борьбу с режимом Башара Асада в ряды «Свободной сирийской армии», что может втянуть курдские районы в гражданскую войну». Но соблюсти принцип «моя хата с краю» в условиях конфликта, охватившего всю страну, невозможно. И вскоре наступил период ожесточенных боев с исламистами. В ходе которых курды-сунниты достаточно быстро избавились от иллюзий по поводу своего будущего места в «эмирате». Этому весьма способствовали яркие эпизоды, такие, как осада Кобани, так и более ранние бои за пограничный город Рас эль-Айн. Бойцам курдских формирований удалось не только разгромить там боевиков, но и взять в плен их полевого командира. В ответ игиловцы захватили в заложники около 500 курдов, в основном женщин, детей, стариков, и, потребовав освободить их главаря, начали резать головы жертвам.

Война – войной, но ведь есть и другое, что неизменно остается «за кадром» телевизионных хроник и «фронтовых» корреспондентов: повседневная жизнь городов и более мелких населенных пунктов, находящихся пусть и близко, но все же на определенном удалении от линии боев.

Любая гражданская война дает примеры социальных экспериментов, и курдские анклавы здесь не исключение. В Рожаве, как называют северные и северо-восточные регионы Сирии, населенные преимущественно курдами, с 2013 года, с момента создания Народного совета Западного Курдистана, в который вошли и курды, и арабы, и ассирийцы, реализуется уникальный социальный проект. Он называется «либертарианский муниципализм»: самоуправляемые общины реализуют прямое демократическое правление, используя в качестве опоры советы, народные ассамблеи, кооперативы, управляемые рабочими и защищаемые народной милицией.

Собственно, Рожава – это не единая территория, а три островка-анклава, как их называют местные, кантона. Джазира с населением около 1 миллиона четырехсот тысяч человек, Африна – 600 тысяч населения, и Кобани, где осталось около 300 тысяч жителей. В столице – Камышлы – проживает более 400 тысяч жителей.

За годы войны уровень сельскохозяйственного производства – основы экономики анклавов – удалось сохранить на достаточно приличном уровне. Фермеры и члены сельскохозяйственных кооперативов продолжают обрабатывать поля. В Кобани выращивают пшеницу и оливки. Джазира специализируется только на пшенице, Африна – на оливках, в достаточных объемах производят молочные продукты.

В ходу по-прежнему сирийская лира - еще называемая сирийским фунтом - пусть и подкошенная инфляцией, впрочем, не так сильно, как на других территориях. Символы сирийской государственности уступили место цветам советов – желтому, красному и зеленому, а вывески на госучреждениях и большинстве домов теперь минимум на двух языках – курдском и арабском, хотя зачастую к ним добавляются надписи на ассирийском.

На улицах хватает и людей, и, что выглядит странным, автомобилей. Хотя эта странность легко объяснима: Джазира – это добыча нефти и ее полукустарная переработка, вполне, впрочем, достаточная для производства необходимого количества дизтоплива для генераторов, обеспечивающих электроэнергией частные домовладения и предприятия.

Низший уровень структуры управления в кантонах – городские или сельские общины, в которые входят от 30 до 150 домовладений. Деятельность каждой общины координируется двумя председателями – мужчиной и женщиной, и представителями разных комитетов. Председателей избирают на один или два года. В каждой общине, как и в совете каждого уровня, имеются следующие комитеты: женский, экономический, политический, оборонный, по гражданскому обществу и труду, образования. Председатели общин входят в районные советы, их председатели – в региональные, под юрисдикцией каждого из которых город с прилегающими окрестностями. А те, в свою очередь, определяют состав высшего органа – Народного Совета Западного Курдистана.

Частную собственность не упраздняли. Личную собственность не трогали. До 20 процентов земли принадлежит крупным землевладельцам, но земля, конфискованная у сирийского государства, была роздана бесплатно беднейшим жителям Рожавы. В официальных документах неизменно подчеркивается, что все органы местного управления «руководствуются в своей деятельности принципами демократического, гендерно-равноправного и экологически устойчивого общества».

А официальные лица неизменно подчеркивают, что созданная на территории кантонов система «отвергает буржуазный парламентаризм, однопартийное руководство страной, подчинение мужчине, консервативные структуры и деструктивную систему капитализма с его логикой эксплуатации».

Впрочем, очевидно, что полного единства здесь нет. Переводчица и писатель Сандрин Алекси из Курдского института в Париже предельно точно подметила: «У курдов нет культа великого диктатора, и они, скорее, напоминают гасконцев. Каждый курд – король на своей горе. Поэтому они ссорятся друг с другом, конфликты возникают часто и легко».

Рожава – не исключение. Политическое противостояние между ПДС, поддерживаемой турецкой Рабочей партией Курдистана и оппозицией, создавшей блок из восьми местных партий – «Национальный Совет сирийских курдов», НССК, все нарастает, причем, по всему кругу вопросов – от общественного устройства до будущей судьбы сирийских курдов.

За спиной НССК стоит Эрбиль, координирующий свою политику с Вашингтоном и Анкарой. Блок открыто говорит о необходимости федерализации Рожавы по тому же сценарию, что был отработан в Южном (Иракском) Курдистане. И инструмент предлагает тот же – внешнюю интервенцию, на острие которой пойдут отряды «светской» оппозиции и местные ополченцы-пешмерга, уже доказавшие свою успешность в боях с исламистами. Которых поддержат их братья из Южного Курдистана. Вот только ПДС категорически противится появлению «южных» вооруженных формирований в Рожаве, справедливо полагая, что главной их задачей станет захват власти в кантонах. Скажете – невероятно? Вполне нормальная ситуация для местного менталитета, достаточно вспомнить о кровавой и ожесточенной междоусобице противоборствующих курдских отрядов в северном Ираке, продолжавшейся с 1992 по 1996 год и окончательно урегулированной только в 2003 году, в ходе американской оккупации.

Курдский фактор действительно может стать одним из решающих в сирийской гражданской войне. Но на сегодняшний день в позиции Рожавы ясно только одно: союз с исламистами для них неприемлем.

Проводимая Москвой «сирийская экспедиция» с новой остротой поставила вопрос о том, за Асада или против него выступят курды.

Обострив внутренние противоречия в самой Рожаве. Подвигнув Анкару и Вашингтон на новый шаг в их многоходовой комбинации в «курдском вопросе».

Все ждут ответа.