«Сей несчастный упал, обливаясь кровию…»

Случившееся в минувшую пятницу в Третьяковской галерее заставило о многом задуматься, натолкнуло на исторические параллели...

16 января 1913 года иконописец, старообрядец, сын мебельного фабриканта Абрам Балашов из Подмосковья нанес картине Репина «Иван Грозный и его сын Иван 16 ноября 1581 года» в Третьяковке, «тяжелое “увечье”». Полотно было повреждено в трех местах.

«Бегло осмотрев некоторые экспонаты, Балашов вошел в ту комнату, где была картина Репина, – писала газета «Московские ведомости». – Выхватив нож, он внезапно бросился к полотну и с криком «Довольно крови!» принялся наносить удары… Балашов был задержан, освидетельствован врачами, признан сумасшедшим и помещен в центральный приемный покой для душевнобольных…»

25 мая 2018 года Игорь Подпорин, приезжий из Воронежа, придя в Третьяковскую галерею, разбил стекло на той же картине и повредил полотно – снова в трех местах. Вандал объяснил свой поступок тем, что живописец действовал вопреки историческим фактам.

Между двумя нападениями на полотно – 105 лет.

Картина Репина – трагична. И судьба ее такова же. Художник написал полотно после знакомства с одной из глав «Истории Государства Российского» Николая Карамзина: «В старшем сыне своем, Иоанне, царь готовил России второго себя: вместе с ним занимаясь делами важными… вместе с ним и сластолюбствовал, и губил людей… Но, изъявляя страшное в юноше ожесточение сердца и необузданность в любострастии, (царевич) оказывал ум в делах и чувствительность к славе или хотя к бесславию отечества. Во время переговоров о мире, страдая за Россию, читая горесть и на лицах бояр, – слыша, может быть, и всеобщий ропот, царевич исполнился ревности благородной, пришел к отцу и требовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России. Иоанн в волнении гнева закричал: «Мятежник! Ты вместе с боярами хочешь свергнуть меня с престола!» – и поднял руку. Борис Годунов хотел удержать ее, царь дал ему несколько ран острым жезлом своим и сильно ударил им царевича в голову. Сей несчастный упал, обливаясь кровию. Тут исчезла ярость Иоаннова. Побледнев от ужаса, в трепете, в исступлении он воскликнул: «Я убил сына!» – и кинулся обнимать, целовать его; удерживая кровь, текущую из глубокой язвы; плакал, рыдал, звал лекарей; молил Бога о милосердии, сына о прощении. Но суд небесный свершился…»

Карамзин опирался на свидетельства иезуита Антонио Поссевино, жившего в Русском государстве. По его словам, царь разгневался на сына из-за «неблагочестивого поведения» его супруги. Об этом ему поведал переводчик-итальянец, которому в свою очередь нашептали придворные. Версия – правдивая или лживая – укоренилась и благополучно прожила до 60-х годов ХХ века…

Идея исторического полотна возникла у Репина после убийства Александра II членом организации «Народная воля» Игнатием Гриневицким. Это случилось ровно через три столетия после гибели царевича, в марте 1881 года.

Впечатления усилила коррида, которую живописец увидел в Испании. «Hecчacтья, живaя cмepть, yбийcтвa и кpoвь cocтaвляют тaкyю влeкyщyю к ceбe cилy, чтo пpoтивocтоять eй мoгyт тoлькo выcoкoкyльтypныe личнocти, – писал Репин в своих мемуарах «Далекое близкое». – В тo вpeмя нa вcex выcтaвкax Eвpoпы в бoльшoм кoличecтвe выcтaвлялиcь кpoвaвыe кapтины. И я, зapaзившиcь, вepoятнo, этoй кpoвaвocтью, пo пpиeздe дoмoй ceйчac жe пpинялcя зa кpoвaвyю cцeнy «Ивaн Гpoзный c cынoм». И кapтинa кpoви имeлa бoльшoй ycпex».

Полотно притягивает, завораживает, в нем есть что-то мистическое. Ивана Грозного Репин писал со старика из Царского Села, которого отыскал художник Павел Чистяков. Другими моделями живописца стали совершенно разные люди – случайно встреченный на Литовском рынке чернорабочий, композитор Петр Бларамберг (позже, в 1884 году Репин написал его портрет), художник Григорий Мясоедов.

«Чувства были перегружены ужасами современности… – вспоминал живописец. – В разгар ударов удачных мест разбирала дрожь, а потом, естественно, притуплялось чувство кошмара, брала усталость и разочарование… Я упрятывал картину… Но на утро испытываю опять трепет… Никому не хотелось показывать этого ужаса… Я обращался в какого-то скупца, тайно живущего своей страшной картиной…»  

Сына Ивана Грозного художник «списал» со своего друга, писателя Всеволода Гаршина, человека с застывшей на лице печалью. «В лице Гаршина, – вспоминал Репин, – меня поразила обреченность: у него было лицо человека, обреченного погибнуть. Это было то, что мне нужно для моего царевича».

Вскоре 33-летний Гаршин действительно ушел из жизни, как и его персонаж – не в силах выдержать терзаний душевной болезни, он выбросился из окна четвертого этажа.

К рукам Репина словно прилипла смерть. Взялся за портрет композитора Модеста Мусоргского, и тот скончался. С хирургом Николаем Пироговым произошло то же самое. Вскоре после создания полотна «Иван Грозный…» у Репина стала сохнуть правая рука...

В 1885 году, на очередной выставке передвижников, которая проходила в Санкт-Петербурге на Невском проспекте, 86, в доме князя Юсупова, картину увидел Александр III и – запретил к показу в провинциальных городах. Однако вскоре художник Алексей Боголюбов, вхожий во властные кабинеты, добился отмены этого решения. Полотно Репина было открыто для широкой публики.

Специалисты уже дали оценку происшедшему в мае 2018-го: картину Репина можно восстановить, но «операция» будет длительной и дорогостоящей.

А как было сто с лишним лет назад, в 1913 году?

Корней Чуковский вспоминал, что получил записку от жены Репина Натальи Борисовны. Она писала, «что один сумасшедший в Москве пробрался к картине «Грозный» и изрезал ее ножом. Боже мой, такое чувство у меня, будто по телу режут ножом. Придите хоть на минуту…»

Чуковский жил в Куоккале, недалеко от Репина. И тотчас отправился к живописцу, боясь увидеть его в угнетенном состоянии. Но – ошибся: Илья Ефимович был совершенно спокоен. «Он сидел и ел свой любимый картофель, подливая в тарелку прованское масло, и только брезгливо поморщился, когда Наталья Борисовна опять повторила свое: «будто по телу ножом… Чувствовалось, что к этому спокойствию он принуждает себя: он был гораздо бледнее обычного, и его прекрасные, маленькие, стариковские, необыкновенно изящные руки дрожали мельчайшей дрожью, но его душевная дисциплина была такова, что он даже говорить не захотел о происшедшем несчастьи».

Репин приехал в Москву, в Третьяковку. И тут же стал переписывать поврежденное место – голову царя. Был выходной, и директор галереи, известный живописец Игорь Грабарь отсутствовал. Когда он приехал, ему доложили, что был Репин и реставрировал полотно.

«...Когда я вошел в комнату, где была заперта картина, и увидел ее, я глазам своим не поверил: голова Грозного была совершенно новая, только что свеженаписанная сверху донизу, в какой-то неприятной лиловой гамме, до ужаса не вязавшейся с остальной гаммой картины, – вспоминал Грабарь. – Медлить было нельзя – краски могли к утру значительно затвердеть…»

Целую неделю, не покладая рук, работал Грабарь и приехавшие из Эрмитажа реставраторы Дмитрий Богославский и Иван Васильев. Они смыли написанное Репиным, и восстановили картину с помощью акварельных красок. Впрочем, в их работе было много других профессиональных тонкостей…

«Когда несколько месяцев спустя Репин опять приехал в Москву и зашел вместе с К.И. Чуковским в галерею, – писал Грабарь. – он долго стоял перед своей картиной, видимо, не совсем понимая, изменились ли краски, снова пожелтев несколько, или сам он тогда не взял их во всю силу, как хотел. Он ничего не сказал, но, не найдя никаких следов заправок, остался в общем удовлетворенным состоянием картины».

Полотно, залитое кровью, снова оставило кровавые следы в реальной жизни: после инцидента покончил собой хранитель Третьяковки, живописец Георгий Хруслов, который бросился под поезд. Он лишил себя жизни терзаемый переживаниями, что не уберег великую картину. Хруслов оставил предсмертную записку, составил подробный список всех дел, денежный отчет. Свои работы и подарки он завещал друзьям, провинциальным музеям…

Живописцу же пришлось пережить нападки коллеги и поэта Максимилиана Волошина. Выступая в Политехническом музее, он, в частности, сказал, что репинской картине «не место в Национальной картинной галерее, на которой продолжает воспитываться художественный вкус растущих поколений. Ее настоящее место в каком-нибудь большом европейском паноптикуме вроде Musée Grevin. Там она была бы гениальным образцом своего жанра. Там бы она никого не обманывала: каждый идущий туда знает, за какого рода впечатлениями он идет. Но, так как это невозможно, то заведующие Третьяковской галереей обязаны, по крайней мере, поместить эту картину в отдельную комнату с надписью «Вход только для взрослых».

Илья Ефимович сердито возражал Волошину, говорил, что им движет тенденциозность.

Он поведал об идее своей картины, о том, что главное в ней не шокирующий антураж, а любовь отца к сыну и ужас Иоанна, что вместе с сыном он убил свой род и, может быть, погубил царство.

«Моя картина написана двадцать восемь лет назад, и за этот долгий срок я не перестаю получать тысячи восторженных писем о ней, – говорил Репин. – Мне часто приходилось бывать за границей, и все художники, с которыми я знакомился, выражали мне свой восторг...»

С тех пор прошло более столетия. Но картина Репина продолжает волновать, а иных и будоражить. Несколько лет назад члены одного из религиозных движений потребовали убрать картину из Третьяковской галереи. Главные их аргументы – Репин жестоко оскорбил память царя Ивана Грозного, приписав ему убийство, которое он не совершал.

Однако долгое время это было официальной версией, публиковавшейся в энциклопедиях, научных трудах, учебниках истории. Лишь в 1963 году в Архангельском соборе московского Кремля были вскрыты гробницы царя Ивана Грозного и его отпрыска. Результаты эксгумации останков показали, что на голове царевича нет смертельной раны, по многим признакам он был отравлен. Но кем, неведомо. Все утонуло в историческом мраке…

Реальность нашего времени такова, что то и дело раздаются возмущенные голоса с требованием что-то убрать, запретить, спрятать – то спектакль, то фильм, то картину. Аргументы хулителей традиционны: мол, эти произведения оскорбляют чувства, развращают, дурно влияют на подрастающее поколение. Причем часто обвиняются творения известные, талантливые, завоевавшие признание. Что с этим делать? Да ничего. Смотреть, оценивать, размышлять. Пытаться понять замысел их создателей. Слушать мнения специалистов. Если что-то и надо убрать, то совершенно точно – спиртное из Третьяковской галереи. Ведь, по словам вандала, он, перед тем, как пойти на преступление, хватил водки в тамошнем кафе.

И последнее. К сожалению, живописные полотна, статуи и другие произведения искусства постоянно подвергаются варварским атакам. Во многих случаях – это признак психического расстройства нападавших, впервые описанный французским писателем Стендалем и названный синдромом Стендаля. Остается только одно – более тщательно оберегать произведения искусства. Ведь любой из посетителей музеев и галерей, увы, может оказаться неадекватным злоумышленником…