Американский бунт

Движение «Оккупируем Уолл-стрит», начавшееся в сентябре с акции нескольких сот нью-йоркских студентов, за несколько недель превратилось в важнейший факт американской политики.

К протестующим присоединяются тысячи сторонников, им уже не хватает места в небольшом парке по соседству со знаменитой биржей, их присутствие чувствуется и в других районах Манхэттена.

Попытка перекрыть Бруклинский мост закончилась столкновением с полицией, которая довольно спокойно наблюдает за ростом палаточного городка в центре города, но жестко пресекает любые попытки строить баррикады, захватывать здания или блокировать улицы. В деловых центрах других городов Соединенных Штатов возникли собственные движения, солидаризирующиеся с активистами Уолл-стрит. К ним стали присоединяться антиглобалисты из разных стран. Профсоюзы организовали марш солидарности в Нью-Йорке, закончившийся стычками с полицией. Участники демонстрации скандировали: «Банки выкупили, нас — продали!».

Сейчас палаточный лагерь уже показывают туристам - как часть нового нью-йоркского пейзажа, а тысячи прохожих вступают в доброжелательные дискуссии с его обитателями. Особенно важно в нынешних событиях то, что большая часть протестующих раньше не участвовала в каких-либо политических движениях. Парни и девушки, которые в 1999-м организовали протест против совещания Всемирной торговой организации в Сиэтле, сегодня выглядят уже ветеранами. Кризис политизировал новое поколение молодых американцев. Если к концу 2000-х годов могло показаться, что антиглобалистское движение выдыхается, то теперь ситуация резко изменилась. В этом смысле траектория нынешнего американского протеста резко отличается от того, что можно было наблюдать в этой же стране. Тогда студенческое движение, достигнув пика в 1967-1969 годах, постепенно сошло на нет к середине следующего десятилетия. Напротив, антиглобалистские протесты оказались долгосрочным политическим фактором в американской жизни, хотя это движение тоже имело свои взлеты и падения.

Три обстоятельства способствовали такому развитию событий. Прежде всего, разумеется, сработал сам кризис. Три года экономического неблагополучия продемонстрировали массе рядовых американцев, как на самом деле работает система и в чьих интересах она организована. Антикризисная политика Барака Обамы, направленная на спасение банков и крупных корпораций, продемонстрировала свою полную неэффективность. Тратя триллионы долларов на поддержку бизнеса, власти оказались неспособны преодолеть кризис, а лишь сделали его более затяжным и, фактически, более болезненным. Возмущенные комментаторы деловых газет напоминают протестующим, что банки — важная часть экономики США, создающая множество рабочих мест. Подобные аргументы срабатывали три года назад, но абсолютно бесполезны сейчас. Все видят: проводимая политика не только несправедлива, но и неэффективна.

Неолиберальная пропаганда призывает людей примириться с неравенством и несправедливостью во имя эффективности непопулярных мер, но предложенные меры, к сожалению, не достигают поставленных целей. Хуже того, они дают обратные результаты.

Они порождают коррупцию и безответственность. А власти, спасая рыночную экономику от банкротства, одновременно разрушают своими мерами базовые механизмы этой самой рыночной экономики — обесцениваются и перестают работать деньги, капитаны бизнеса не несут больше материальной ответственности за свои решения, они рискуют не своими, а чужими деньгами. Кризис 2008-го создал парадоксальную ситуацию: непосредственные интересы буржуазии - сохранение власти и капитала - вошли в противоречие с логикой той самой рыночной экономики, на основании которой буржуазия действует и поддерживает свое экономическое господство. Это и есть системный кризис, который все больше и больше осознается обществом, включая даже некоторых представителей элиты. Неслучайно мудрый Джордж Сорос заявил, что будь он помоложе, сам бы присоединился к протестующим. Разумеется, миллиардер, который уже сделал свое состояние и сравнительно благополучно пережил кризис, ничем особенно не рискует — в отличие от своих коллег по финансовому бизнесу, он обходится без помощи государства.

Вторым фактором, тесно связанным с первым, является разочарование избирателей, отдавших три года назад свои голоса Бараку Обаме. Именно его недавние сторонники протестуют сегодня на Уолл-стрит. Понимая это, президент старается позитивно высказываться о происходящем. Однако ни для кого не секрет, что главной причиной недовольства являются меры, принятые его собственной администрацией. Они оказались в явном противоречии, если не с буквой, то, по крайней мере, с духом его предвыборных обещаний. По всем важнейшим позициям президент пошел на уступки своим противникам, а ценой компромисса оказался фактический отказ от ключевых идей и принципов собственной программы. Выборы 2008-го сопровождались мощным всплеском энтузиазма среди образованной молодежи, она стала основой целой армии активистов, «вытащивших» на своих плечах предвыборную программу кандидата, не пользовавшегося поддержкой элит и даже аппарата собственной демократической партии. Эти люди оказались страшно разочарованы, почувствовали себя преданными. Сегодня они вернулись на улицы, ведя за собой тысячи других, ранее политически равнодушных молодых людей. Но теперь у них уже нет ни надежды на Барака Обаму, ни доверия к нему. Единственное, что заставляет их воздерживаться от прямых выпадов против нынешней администрации, это боязнь сыграть на руку его противникам республиканцам, от которых образованная молодая Америка не ждет ничего хорошего.

Президенту в таких условиях приходится лавировать. Он не может осудить протестующих – сделать это, значит утратить даже те жалкие остатки политического авторитета, которые у него еще имеются. Но он не может и удовлетворить их требования, поскольку такое решение означало бы коренной пересмотр всей экономической политики США.

Это - решительный разрыв с финансовым капиталом и переориентация на реальный сектор, включая неизбежный в этом случае переход к политике открытого и радикального протекционизма, государственных инвестиций и замены бессистемных «социальных программ» системоизменяющими реформами по созданию социального государства. Если бы президент был на это способен, он давно это уже сделал сам.

Конечно, давление снизу может приводить к корректировке курса администрации. Так было в 1936-м с Ф.Д. Рузвельтом, и в 2008-м многие аналитики, включая автора этой статьи, надеялись, что так произойдет и с Бараком Обамой. Однако для того, чтобы радикализировать курс, надо его иметь. У нынешней администрации нет ни политического, ни морального ресурса, чтобы повторить этот опыт. Слишком бездарно потрачены предыдущие три года, слишком слабой оказалась команда, и слишком много бессмысленных уступок и нелепых ошибок она совершила. Нет у президента и поддержки в конгрессе.

Давление снизу, которого все ожидали, началось. Но администрация уже не может использовать его в своей собственной политической игре. Барак Обама будет маневрировать, возможно, даже сможет набрать некоторые тактические очки. Но он уже стал заложником ранее принятых решений. И опереться на протестующую молодежь уже не сумеет.

Падение доверия к президенту сопровождается общим разочарованием в институтах государства и существующих формах либеральной демократии. Именно это является третьим фактором, предопределившим нынешнее развитие событий. Почти все наблюдатели сошлись в том, что «арабская весна» оказалась своего рода «моделью» для молодежи в Израиле, а затем в Европе и США. Об этом говорят сами участники протестов в Мадриде, Барселоне и Нью-Йорке. Они сравнивают свои палаточные городки с площадью Тахрир в Каире. Это само по себе уже свидетельствует о мощнейшем переломе, переживаемом современным миром. Раньше культурные и политические модели «экспортировались» с Запада на Восток, с Севера на Юг. Сейчас ситуация развивается противоположным образом — ничего подобного Запад не видел со времени повального увлечения маоизмом среди парижских и калифорнийских студентов ранних 1960-х годов. Но тогдашний маоизм был, скорее, культурным феноменом, и не предполагал воспроизводство конкретных образцов поведения и тактики. Сегодня же перед нами вполне конкретная попытка повторить арабский опыт в западных условиях. Технически она облегчается тем, что речь все-таки идет о «реэкспорте».

Сначала западные образцы поведения - особенно французский опыт массовых протестов - повлияли на арабов, потом уже успех арабских революций способствовал подъему новых движений на Западе.

Однако за внешним сходством и взаимным подражанием скрывается гораздо более значимый вопрос — о растущем сходстве социальных условий, которое и делает это взаимное подражание возможным. Если Восток все более «вестернизируется», то Запад все более «маргинализируется», утрачивает свои традиционные структуры и ценности, привычные правила и образ жизни. И все же главным общим обстоятельством является растущее и тут и там недоверие к государству и его институтам. В странах Арабского Востока недовольство вызывает авторитарная власть, которая не желает слушать собственное население. Но и в обществах «западных демократий» молодое поколение обнаруживает: несмотря на все либеральные институты, связь между правящими кругами и народом ненамного сильнее, чем в странах, живущих под властью диктаторов, элиты стали совершенно безответственными, политическая система построена так, что не связывает граждан и правительство, а является барьером между ними. Западные активисты, как и арабские повстанцы, хотят демократии. Только они понимают, что завоевывать ее приходится заново, а формальное наличие гражданских свобод не гарантирует права граждан участвовать в управлении собственной страной. Право голосовать еще не дает основания надеяться, что твой голос будет услышан. Потому действовать приходится в обход или против существующих институтов. Тем более что для молодого поколения образованной Америки двухпартийная система современных Соединенных Штатов выглядит таким же анахронизмом, как и однопартийная система Египта при Хосни Мубараке или Джамахирия полковника Муамара Каддафи.

Недовольство политической системой и безответственностью элит не является, впрочем, исключительной «монополией» молодежи, протестующей в Нью-Йорке и других крупных городах.

Всего несколько месяцев назад на улицах бушевали митинги, организованные другими силами — так называемым «движением чаепития». В отличие от активистов с Уолл-стрит, сторонники «движения чаепития» — люди малообразованные, воплощающие провинциальную дикость в самых гротескных формах, какие мы знаем по творчеству Марка Твена и О.Генри. Они консервативны, не доверяют иммигрантам, подвержены расистским предрассудкам, поддерживают республиканцев и верят в свободный рынок еще крепче, чем в Иисуса Христа, в которого они тоже истово верят. Некоторые из них даже думают, будто Христос говорил по-английски, да и насчет того, что земля имеет форму шара, у них нет твердой уверенности. Но парадоксальным образом эти люди, презираемые и высмеиваемые образованной Америкой, воплощают такое же недоверие к власти, как и нью-йоркские радикалы. По существу мы видим кризис американской политической модели и кризис доверия к системе, воплощенный в недовольстве, растущем одновременно слева и справа. И то и другое оказывается формой недовольства демократических низов, другое дело, что в разобщенном и фрагментированном обществе это недовольство тоже принимает форму разрозненных выступлений, зачастую находящихся в конфликте друг с другом.

Суммарно все это означает начало социально-политического и культурного кризиса, беспрецедентного в истории Америки последних ста лет. Со времен Гражданской войны в США не было подобного уровня общественного противостояния и массового недовольства, даже легендарные 1960-е годы не породили в обществе столь масштабных сдвигов.

Вопрос в том, как развернутся события в будущем. Сможет ли образованная Америка двух побережий найти общий язык со стихийно-консервативным Средним Западом, или им предстоит столкнуться между собой в новой яростной схватке, напоминающей конфликт Севера и Юга? Многое зависит от тактики и политической зрелости протестного движения. Сможет ли оно стать общенациональной демократической силой, привлекательной даже для консервативных провинциалов? Произойдет ли в Соединенных Штатах культурная революция, подобная той, что завершилась Европой в начале ХХ века? Для этого есть определенные предпосылки, но нет никаких гарантий. Однако в долгосрочной перспективе единственная альтернатива подобным переменам — фактический распад страны. И радоваться подобной перспективе не стоит. Как бы много неприятностей ни доставляла нам сегодняшняя Америка, в состоянии хаоса она может оказаться еще опаснее.

Один из журналистов, описывая палаточный лагерь на Уолл-стрит, неожиданно сравнил его обитателей с армией Наполеона в Москве — вы смогли войти в чужую столицу, но что вы с ней будете делать? А впереди - зима.

Конечно, нью-йоркские холода отличаются от московских морозов, но все же, если противостояние затянется, обитателям палаток не позавидуешь. На это, видимо, и рассчитывают как банкиры Уолл-стрит, так и администрация Барака Обамы. Рано или поздно, протестующие разойдутся, так ничего и не добившись. Мобилизация завершится очередным разочарованием. Вполне возможно так и случится, но это отнюдь не значит, будто с окончанием протеста сами собой исчезнут конфликты и настроения, его породившие. Они продолжатся - в других местах и в другой форме.

Борис Кагарлицкий - директор Института глобализации и социальных движений.