Славянские глубины

В Союзе писателей России прошла Славянская литературная конференция, посвящённая выходу в серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия» книги «Кирилл и Мефодий» Юрия Лощица, лауреата Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. В конференции приняли участие писатели, литературоведы, философы, лингвисты и историки языка, священнослужители, художники. Говорили не только о книге «Кирилл и Мефодий», но о всей творческой деятельности Юрия Лощица, которому 21 декабря исполнилось 75 лет. Выступления некоторых участников конференции мы предлагаем вниманию наших читателей.

Творец образов

Светлый взгляд Юрия Михайловича Лощица проникает и в глубины славянской истории, и в глубины славянской души. Он в каждой своей незаурядной работе решает, казалось бы, невозможные задачи, он детально, терпеливо и даже фанатично изучает документальную основу избранного сюжета, судьбы ли, истории и при этом создает Образ своего героя. Не случайно литературно-исторический альманах, задуманный Юрием Михайловичем и какое-то время выходивший в свет в лихие 90-ые годы, так и назывался «Образ».

Знаю, что сам Юрий Михайлович больше всего дорожит своим поэтическим творчеством. Некоторые его строчки сами собой всплывают в памяти. Как только упоминают лужицких сербов – тут же строка: «Град Будишин спать мне не дает…». Лирика Юрия Михайловича одновременно и гражданственна, и очень искренна, сокровенна. Вся художественно-историческая проза Юрия Михайловича возрастает от жизнеописания «Сковороды» до «Кирилла и Мефодия», как будто готовит и автора, и читателя к восхождению на эту подлинную вершину.

Совершенно не хочу как-то умалить «Дмитрия Донского» – это книга, которая непременно должна быть в школьной и вузовской программах, это практически хрестоматия по русскому XIV веку и одновременно гимн вечному русскому воинству. Или «Гончарова», послужившего столь неординарной основой для фильма Никиты Михалкова. Не могу не вспомнить и сербско-русскую эпопею ХХ века – романы «Юнион» и «Полумир». Русская народная разведка – этот образ Юрия Михайловича в те годы позволял как-то устоять среди неправд и бомбардировок. Знаю, из какого разнотравья эти книги вырастали, и с теплотой вспоминаю эти годы нашей дружбы с Юрием Михайловичем.

И все же, вершина – это «Кирилл и Мефодий», книга, которая писалась долго и трудно, потому что мало источников, бросающих свет на подвиг солунских братьев, но много мифов и ложных стереотипов. Отделить зерна от плевел, посеять эти зерна и в своей душе, дать прорасти, заколоситься и только потом «молоть муку» окончательного печатного слова. Вот поэтому и читается эта книга медленно, с погружением в историческую эпоху, в богословские споры, в молодость славянского гения, еще только разминавшего пальцы перед тем, как взяться за перо и создать великую русскую литературу, русскую книжность.

Ничего, чем мы гордимся – ни «Золотого века», ни «Серебряного» не было бы, если бы не было у нас боговдохновенной Кириллицы.

Все это заключено в книге Юрия Михайловича. Здесь пригодилось и знание древнерусских летописей, и критический подход к советскому литературоведению, и знание современной жизни южных славян, и прочувствованный собственной кожей балканский динарский ветер – кошава.

Многая и благая лета, дорогой Юрий Михайлович! Не могу закончить иначе, как только Вашими же строками: «Мы — будем! Хотите ли, не хотите, мы будем жить, будем строить златошлемные каменные дива и прочные житницы, рожать детей и сеять зерно в благодатные борозды. Мы еще соберем добрых гостей со всего света, и никто не уйдет с русского пира несыт».

Елена Бондарева, директор центра общественных и издательских программ Фонда исторической перспективы

Мастер

К своему 75-летию Юрий Михайлович Лощиц подходит, без всякого сомнения, полный душевных и творческих сил. Яркое подтверждение тому его последняя книга из серии ЖЗЛ «Кирилл и Мефодий». И не только потому, что за эту книгу он по праву удостоился престижной, особенно для православного мира, Патриаршей премии по литературе. Мира, к которому Юрий Михайлович принадлежит без остатка.

Все его биографические книги знаменитой молодогвардейской серии «ЖЗЛ» я бы причислил к особому жанру научной беллетристики, этакому сплаву строгой, не терпящей недомолвок и околичностей науки и высочайшей художественности, разворачивающейся перед глазами читателя. Не знаю, существует ли такой жанр в литературоведении, но в жизни, мне кажется, он есть. И владеют им очень немногие писатели. Да что там – единицы.

Помню, как меня поразила первая прочитанная мною книга Юрия Михайловича о великом славянском мыслителе Григории Сковороде. Я тогда был еще едва знаком с автором, да так ли уж это важно для читателя, в руки которого попала истинная драгоценность. Дорогого стоит удивительной сочетание филигранного стиля, языка, авторской искренности и сердечности с не выбиваемой точностью и обстоятельностью научной основы повествования. Книга читается на одном дыхании, легко, а ведь это и философия, и история, и литературоведение, и языкознание, скрепленное высоким, истинным православием автора. И это написано-то в середине прошлого века, в коммунистической стране…

Потом были книги о Гончарове, Дмитрии Донском. И здесь тот же поразительный сплав науки и культуры, творчества. Далеко не случайно, что такой большой художник, как режиссер Никита Михалков, во многом строил свое миропонимание Обломова не только на романе Гончарова, но и на книге Юрия Лощица о великом русском писателе. И наш святой полководец земли русской князь Дмитрий Донской, скорее всего силой таланта Юрия Михайловича, уже многие годы, не отпускает режиссера.

Бог дал мне близко познакомиться с Юрием Михайловичем и долгие уже годы идти по жизни рядом. Это большая честь и большая ответственность, ибо и в отношениях с людьми Юрий Михайлович также чист и откровенен, как и в своих книгах.

Особая любовь Юрия Михайловича – русский язык. Причем, не просто в научном понимании этого термина, но во всей его природной красоте, певучести, скрытом смысле, широте, размахе. То, что может почувствовать только русский, православный христианин.

От его древнеславянских истоков до письменности и современного звучания, неразрывно связанных с православием, Церковью. Не зря же источником нашего языка называют церковнославянский язык. Слава Божья пришла на нашу землю с этим языком. Для Юрия Михайловича надолго, на всю жизнь он стал не просто увлечением, а смыслом земного существования. И кому, как не ему, даровано писать книгу о святых Солунских братьях Кирилле и Мефодии, подарившим нам такую благодать. И он взялся за этот непосильный труд. – Почему непосильный? – Знакомый жанр – биография, да еще после таких успешных предыдущих работ. Но здесь несколько иная стезя. Прежде всего, ничтожность и фактически отсутствие исходного материала. Во-вторых, временная отдаленность те легендарных времен и разбросанность едва ли не по всей Европе и Ближнему Востоку мест служения святых братьев. И, наконец, особый, я бы сказал сердечный настрой, на любое прикосновение к чистому листу бумаги. Здесь, как в иконописи, без Божьего Благословения – никуда. И Господь дал Юрию Михайловичу силы начать и закончить столь значительный, непосильный, казалось, труд. Дал силы по крупицам собрать все ранее известное о своих героях. Дал силы посетить практически все места, где ступала нога великих святых. А это Греция, Рим, Моравия, Византия, Корсунь, Святая Земля и далее по списку. А по-другому Лощиц и не может. Господь зажег в его сердце ту божественную искру вдохновения, которая украсила сей труд необъяснимым очарованием.

Вот это и есть настоящая Победа!

Любому писателю таких биографий хватило бы с лихвой. Но не Лощицу. Между столь значительными удачами выходят не менее значительные прозаические произведения Юрия Михайловича. А это, друзья мои, уже настоящая изящная словесность. Напитанные неповторимым ароматом славянской, сербской чистоты романы «Унион» и «Полумир». Мы издавали их в нашем некогда славном с почти столетней историей, а ныне уничтоженном походя «Воениздате». Ведущие редакторы, корректоры – женщины, искушенные в литературе, восторгались до слез.

А его пронзительные художественные шедевры о Великой войне, оккупации, голодном и холодном детстве, о родной сторонушке украинского раздолья. О дедушках, бабушках, родителях, братьях и сестрах – всех тех, без кого не расцветет ни одна человеческая душа.

Или послевоенная жизнь, с ее неимоверными трудностями и невероятным подъемом. Это повести «Послевоенное кино» и «Пасха золотая».

Да что говорить – читайте Лощица!

Но и этого мало чуткому, огромному сердцу Юрия Михайловича. Где-то в 80-х годах прошлого века на одном из литературных, одновременно и политических форумов на сцене Большого Колонного зала Дома Союзов я впервые услышал стихи Лощица в авторском исполнении. И сразу стало ясно – поэт, которого я по непонятным причинам не знал или не замечал. Нет, не знал, ибо не заметить такой «высший пилотаж» литературного творчества невозможно... Но оказывается, стихов у него много. Настоящих стихов, настоящего поэта с большой буквы. Мне тогда на всю жизнь запали такие строки:

Я – сын офицера. Прошу не шипеть

Я – сын голодавших дивизий.

Я – сын обезлюдевших сразу на треть

Сёл после известных коллизий...

Может быть, это и не лучшие его стихи... Пусть так, но я-то их запомнил сразу и навсегда! Мне в «Воениздате» посчастливилось издавать таких больших поэтов, как Ярослав Смеляков, Анатолий Жигулин, Николай Рубцов, Юрий Кузнецов... И Юрий Лощиц, по праву, стоит в их ряду – авторов «Венного издательства».

Никогда в жизни не забуду, как в тишину и темноту переполненного, огромного зала дома офицеров флота в далеком Вилючинске, на Камчатке, Юрий Лощиц бросал рубленые фразы своей поэмы, парада-фантазии «Перечень кораблей»: «Отчий», «Пресвятой», «Бодрый», «Трезвенный» и «Бранный», – звенело в воздухе и гулом отдавалось в сердцах тысячи моряков, замерших в амфитеатре зала... А проникновенные, трогающие до слез лирические стихи о любви, о Боге, о русской земле... А апокалипсическая поэма «Христос ругается»...

Я еще не знаю: много или мало 75 лет? – По земным меркам, конечно, много, а перед вечностью – один миг. Но для Юрия Михайловича Лощица это огромная, полная любви, веры, забот и страданий, полная высокого творчества жизнь.

Пуст же этот миг продлиться для него как можно дольше…

Сергей Куличкин, главный редактор «Военного издательства»

Чаемая жизнь будущего века

Странное чувство охватывает, когда закрываешь по прочтении эту книгу. Государств, о которых она рассказывает, давным-давно нет на свете: нет Византии, нет Хазарского каганата, нет Великой Моравии. Да и следов их почти не осталось. Конечно, стоит величественная Святая София (Agia Sоfia) в Константинополе (теперь Стамбуле), но, плененная еще в XV веке, она, как часовыми, окружена четырьмя иглами-стрелами минаретов, устремленными ввысь и словно готовыми пронзить небесные сферы. Археологи по сию пору гадают, где искать Итиль – столицу Хазарии в устье Волги, не нашли они и остатки столицы Моравии – Велеграда. Нет ни малейшего следа монашеских обителей, покрывавших отроги Малого Олимпа Вифинского, – в VIII-X вв. здесь было больше 50 православных монастырей (называют даже цифры 70 и 80), и захватчики-турки еще долго называли гору Кешиш-Даг (букв. «Монашеская гора»). А ведь каждая из этих столиц, местностей – географические вехи биографий солунских братьев, маршруты их странствий и остановок на земном пути.

Именно в Константинополь отправился из родных Фессалоник учиться в придворной школе (по распоряжению «правителя цесаря, который называется логофет») юный Константин и именно здесь он получил прозвище Философа, стремительно став одним из лучших полемистов византийской державы («не империя, но держава» – «земное подобие Державы небесной», настаивает Ю.М. Лощиц). Константин Философ защищал иконопочитание в прениях с «Аннием патриархом» (Иоанном Грамматиком – иконоборцем), проходил «испытание о Троице» в столице арабского халифата Дамаске, громил доводы иудейских книжников во дворце хазарского кагана в Итиле. А в Святой Софии он даже «мало» побыл в почетной должности патриаршего библиотекаря, но «ушел… и скрылся тайно в монастыре, искали его шесть месяцев и едва нашли». За это время его старший брат Мефодий успел стать крупным военачальником – стратигом (превзойдя в этом отца – друнгария Льва) и получить от цесаря в управление одно из «княжеств славянских», входивших тогда в состав Византии. Братья встретились и прожили несколько лет в одном из монастырей на Малом Олимпе, где уже подвизался в монашеском звании оставивший государственную службу Мефодий, и уже оттуда отправились вместе (по повелению цесаря и патриарха) сначала в Константинополь, затем морем в Херсон Таврический, где обрели мощи Климента, папы Римского. По окончании Хазарской миссии братья вернулись в Царьград, где Мефодий был определен игуменом Полихрона – одного из вифинских монастырей, а Константин оставлен при храме Святых Апостолов. Но недолго им пришлось пребывать в относительном покое. Их уже ждал главный труд и подвиг жизни («Моравская миссия»), исполнив которые они стали именоваться святыми равноапостольными первоучителями славянскими…

Стоит войти в любой православный храм на огромных пространствах России (да и за ее пределами) и услышишь слова на языке, который дан был миру героями этой книги – Кириллом и Мефодием. Да и любая книга на русском (и не только) языке, в том числе и эта, написана на кириллице, лежащей в основе русского алфавита.

«Эти люди, – пишет о Кирилле и Мефодии Ю.М. Лощиц, – жившие столь давно, больше, чем самих себя и чем друг друга, больше, чем родных своих и друзей, возлюбили Христа, Сына Божия и Сына Человеческого». И продолжает: «Евангельский Христос, благодаря их любви заговоривший по-славянски, пришел ко всем, кто с нетерпением ждал его как единственного Спасителя своего. Поэтому богослужебный язык, созданный ими, не погиб сразу, жив сегодня, не престанет звучать и впредь». Но вот и заключительный аккорд жизнеописания: «Ничто в этой священной победительной речи не изменилось, каждый стих, каждая строка и буква, каждый смысл стоят неколебимо. В любую минуту церковной службы святые равноапостольные братья Кирилл и Мефодий молятся и дышат рядом с нами».

После этого начинаешь понимать, что мир с IX века, когда жили Кирилл и Мефодий, действительно изменился, но не весь и не во всем. Слово переживает века и определяет смысл любой жизни, принадлежащий уже не временному, но вечному.

Ведь совсем неслучайно юному Константину явилась во сне София Премудрость Божия. Вот что она сама говорила о себе: «Господь имел меня началом пути Своего… прежде чем землю сотворить. И когда давал морю устав… когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею…» (Притч 8, 30).

«Но если София, Премудрость Божия, была еще до творения, – комментирует слова Священного Писания биограф Кирилла и Мефодия, – то кто же она? Пророк и тут предвозвещает: это – само Слово, сам Божий Сын, Мессия, а Премудрость лишь одно из Его имен, явленных миру еще до Его пришествия в мир». А если так, то встреча со Словом ждет впереди каждого из нас. Ибо там, в вечности Оно постоянно пребывало и пребывает.

На этом пути нас и ждет книга Юрия Лощица – историка, филолога, поэта. Ведь только поэт мог написать такие замечательные строки, посвященные человеческой речи, слову. «А разве не… из одного источника и сразу, одновременно, даны человеку согласные и гласные звуки его речи. Гласные текут ручьями между камней согласных. От согласных исходят звон, свист, визг, шелест, мык и шум, гул или горячее шипение. Гласные мягко омывают, остужают их каменное упрямство, смиряют скрип и скрежет. Несогласных превращают в согласных. Ловко минуя или с трудом протискиваясь сквозь камни человеческого рта, одолевая упрямство губ, гласные вместе с согласными выходят на волю мудрой усталостью осмысленной речи».

Да помогут нам своими молитвами святые Кирилл и Мефодий, чтобы речь наша всегда была осмысленной, и у нас нашлось, что сказать в чаемой «жизни будущего века».

Виктор Гуминский, профессор, главный научный сотрудник ИМЛИ РАН

Фонд исторической перспективы, редакция «Столетия» присоединяются к многочисленным поздравлениям. Желаем Юрию Михайловичу, нашему постоянному автору, здоровья и новых творческих взлетов. Многая и благая лета!