Кто и от кого освобождал Белград...

Как это ни парадоксально, линия раздела по отношению ко Второй мировой войне ("пророссийские" элементы – те, кто за партизан и Красную Армию, и "антироссийские" элементы - те, кто против партизан и Красной Армии) не является универсальной. Доказательством этого является, например, современная Сербия. Практически эта страна смогла приблизиться к состоянию полного консенсуса по вопросу о Второй мировой войне, но в зеркальном отражении от взглядов большинства россиян на события 1941-1945 годов...

Воспоминания о тяжелейшей борьбе и героической победе над Германией и ее союзниками во Второй мировой войне относятся к тем незримым связям, которые объединяют в единое целое народы современной России. Эти воспоминания пронизывают сердца русских, восточных украинцев, белорусов, проживающих в независимых ныне республиках бывшего СССР, но сохраняющих духовную связь с Россией. Участие во Второй мировой войне, получившей в советской истории название Великая Отечественная война, заслуженно стало важным элементом государственной пропаганды в Российской Федерации и Белоруссии. И наоборот. Силы, выступающие против русских, как в России, так и в бывших республиках СССР, поднимают на щит традиции пособников немецких оккупантов. Этим силам милы имена бойцов СС, вермахта, вспомогательных отрядов и полиции, которые боролись с партизанами на территории Прибалтики, Украины, Белоруссии, России и Северного Кавказа. Единая Европа сквозь пальцы смотрит на уравнивание в правах эсэсовских ветеранов и тех, кто под красными знаменами боролся с нацизмом на Украине. В Прибалтике это равновесие давно сместилось в сторону осуждения советских ветеранов и превозношения тех, кто до последнего боролся против "восточных орд".  

В этом, вероятно, есть некоторая логика. Германия с ходом войны все более и более склонялась к мысли о создании Единой Европы, "Европы для всех европейских народов", которая защитит интересы европейцев от "красной чумы". Если почитать немецкие и оккупационные газеты Второй мировой войны, то легко заметить, что рассуждения о "европейской семье народов" фигурируют в них не реже, чем в СМИ современных претендентов на членство в ЕС в Восточной Европе. С другой стороны, стоит отметить, что не только воля политических элит, не только государственная пропаганда Москвы и Минска, Каунаса и Таллина, но и сами народные чувства естественно устремляются в русла, прокладываемые для них официальными СМИ и кинематографическими проектами.

Хотя в последнее время архивные исследования показали, что во вспомогательных частях Третьего рейха служили сотни тысяч русских, ни один из ветеранов этих частей не посмел бы хвалиться своими заслугами перед друзьями-товарищами в России.

И, наоборот, в Прибалтике и на Западной Украине народные руки подкрашивают памятники и украшают цветами памятники легионерам СС.  

Для понимания причин отношения к событиям Второй мировой войны в Сербии необходимо коротко рассказать о событиях той войны в Югославии. После первой мировой войны на свет появилось новорожденное Королевство сербов, хорватов и словенцев. Югославия пригрела значительное число русских эмигрантов, которые, как социально-политическая группа, получили в этой стране максимальные права, по сравнению с любой другой страной Русского зарубежья. В то же время Югославия вплоть до 1940 года занимала последовательную антисоветскую позицию и признала СССР позднее всех остальных европейских стран – лишь в 1940 году. Вплоть до немецкой оккупации коммунисты относились к официально запрещенным террористическим партиям. По действующим полицейским инструкциям, член компартии, оказывавший вооруженное сопротивление при аресте, подлежал уничтожению на месте. Не оставались в долгу и сотрудники Коминтерна, составлявшие планы расчленения страны на национальные республики с правом самоопределения. Из территорий проживания сербского народа планировалось выделить в отдельные образования: Македонию, Черногорию, Боснию, Воеводину и Косово. Значительные части населенных сербами территорий должны были быть переданы Хорватии. Неприязнь Коминтерна к сербам выражалась даже в том, что сербские коммунисты старались записываться в партийных анкетах хорватами, чтобы выглядеть более лояльными "интернациональному идеалу". В предвоенные годы югославские коммунисты доходили до того, что блокировались с хорватскими усташами и македонскими сепаратистами, "попутчиками" для достижения общих политических целей.  

После Первой мировой войны официальная Югославия оставалась верным союзником Франции и Англии. Парадокс такой политической ориентации был в том, что западная часть Балканского полуострова в течение веков была экономически связана со странами Центральной Европы. В межвоенные годы эта зависимость проявлялась особенно выпукло – французский и английский капиталы и экспорт вытеснялись более качественной немецкой продукцией и более выгодными сделками с Германией. После того, как в 1940 году Франция пала под ударами вермахта, Югославия оказалась в сложной ситуации. Политическая и военная элита, воспитанная в уважении к Англии, всем сердцем рвалась на сторону осажденного Альбиона. Широкие слои сербского общества, испытывавшие верность к союзникам по Первой мировой и традиционную неприязнь к немцам, также склонялись к сопротивлению идеям "нового порядка". С другой стороны, экономические связи с рейхом и его союзниками заставляли усомниться в целесообразности ориентации на Англию, которая выглядела слишком слабой и одинокой, по сравнению с новой Европой. Призывы против войны с Германией, звучавшие в то время, отчасти напоминали сегодняшние сербские СМИ. "Вся Европа объединилась в единую экономическую общность, все соседи – члены единого военного порыва". "Приграничные государства с распростертыми руками ждут вхождения страны в этот союз", или – с еще большим энтузиазмом и еще шире расставленными руками ждут, чтобы растащить по кускам страну, если Белград откажется от почетного места в единой Европе. Национальные меньшинства (словенцы, хорваты, венгры, немцы, боснийские мусульмане, черногорские и македонские сепаратисты) тогда (как, впрочем, и сейчас) также рвались в Европейскую общность, видя в ней избавление от "великосербского ига".  

В таких условиях было решено укреплять отношения с крупнейшей нейтральной страной Европы в 1940 году - с… СССР. В 1940 состоялось взаимное признание, страны обменялись послами. Однако военное давление на Англию стало почти невыносимым. Казалось, еще немного, и " Seelöwe" ( "Морской лев" – так немцы называли операцию по захвату Британии) совершит решающий прыжок. Мудрые англосаксы в своей традиционной манере решили переложить бремя борьбы на менее цивилизованные народы (т.е. не на британцев). Выбор пал на балканцев, которых решили «осчастливить» включением в борьбу с "немецкими гуннами". Последние также не отставали в своем стремлении сохранить за собой мягкое подбрюшье Европы. Под диктатом рейха Югославия присоединилась к военному союзу Германии, Италии и Японии.

В ответ на это английские спецслужбы 27 марта 1941 г. организовали переворот в Югославии, надеясь на то, что немцы увязнут в сербских горах и до высадившихся в тылу в Греции войск Короны и Содружества дойдут уже в сильно потрепанном виде.

Однако надежды оказались тщетными. Югославия оказалась непрочным образованием, в котором значительная часть территорий и народов удерживалась насильно. Сразу же после начала войны хорватская часть армии предпочла повернуть штыки против Белграда, а не против Берлина. Финал был печальным. Активные боевые действия длились фактически всего одну неделю. Немцы оккупировали и расчленили Югославию. Македония досталась Болгарии, Косово – Албании, Воеводина – Венгрии, Далмация и Черногория - Италии, Словения – Германии. Из западных остатков – Хорватии и Боснии - было слеплено Независимое Государство Хорватии, из восточных – "Сербия", без статуса.  

Летом 1941 года, после нападения немцев на СССР, в Сербии, отличавшейся традиционным русофильством, коммунистическим партизанам удалось поднять восстание, кроваво подавленное немцами в конце 1941 года. К восставшим примкнули и некоммунистические борцы против немецкой оккупации – четники Дражи Михайловича, придерживавшиеся идеалов монархизма, национализма и ориентации на западные демократии – США и Англию. Немцам было недосуг участвовать в балканских стычках и они организовали отряды радикальных сербских националистов генерала Милана Недича и его союзника Димитрия Льотича, готовых сражаться против "наемников английской плутократии и красных террористов". Вследствие этих событий сербское общество разделилось на три части: "прокоммунистическую" (партизаны), "продемократическую" (четники), и "крайне националистическую" (недичевцы), был также Русский охранный корпус из "балканских" русских (из Югославии, Болгарии, Румынии и Греции), в массе своей поддержавших немцев.  

Причем идеологический компонент в этом разделении был крайне условным. И коммунизм, и национализм, и демократия получили свою местную трактовку и восприятие. В результате между этими тремя группами вспыхнула настоящая гражданская война. В ней, с 1941 по 1945 год, участвовали Германия, СССР, Англия и США, поддерживавшие с разной интенсивностью своих сторонников. В результате воздействия внешних и внутренних факторов сербская гражданская война не имела имманентных победителей. В 1942 году верх одерживали недичевцы и льотичевцы, почти полностью изгнав с территории оккупированной Сербии партизан. В 1943 и начале 1944 гг. большинство сербских сел и провинциальных городков перешло под контроль сербских четников, а со второй половины 1944 года при поддержке Красной армии Сербия вновь оказалась под контролем партизан.  

Причем эта внутрисербская гражданская война, как игла в сказочном яйце, находилась внутри другой гражданской войны – внутриюгославской. После падения власти Белграда большинство бывших "угнетенных" народов (хорваты, боснийские мусульмане, албанцы и македонцы), не покладая рук, принялись решать "сербский вопрос". И если большинство ограничивалось просто погромами и грабежами, а также бессистемными убийствами представителей сербской местной элиты (интеллигентов, священников, военных и просто состоятельных людей), то Независимое хорватское государство поставило перед собой официально заявленную задачу – треть сербов обратить в католичество, треть изгнать и треть убить.

В хорватских концлагерях к нежелательным элементам, наряду с евреями и цыганами, были отнесены и сербы.

 Вместе со сравнительно небольшими и почти полностью уничтоженными еврейской и цыганской общинами, погибли несколько сотен тысяч сербов - только за то, что они были сербами. Напрасно немцы и итальянцы, предвидя возможные последствия, пытались предостеречь хорватское руководство от чрезмерных жестокостей.  

В результате этих процессов значительная часть сербского населения оказалась в густо поросших лесом хорватских и боснийских лесах. Отчаявшиеся люди, горевшие жаждой мести и ненависти, были идеальным материалом для рекрутирования в отряды сопротивления. При этом все зависело от того, кто просветит души, искавшие утешения и объяснения, и кто вложит оружие в мозолистые руки, привыкшие к простому крестьянскому труду. Будет ли это офицер и священник, который напомнит о сербском национальном единстве и о потребности борьбы за "Бога, короля и отечество" или молодой учитель, недоучившийся студент или городской рабочий, которые сообщат о "вечном царстве справедливости в коммунистическом завтра". Таким образом, территория Хорватии и Боснии в 1942-1943 гг. стала ареной наиболее кровопролитных событий, где четники, партизаны и хорватские усташи истребляли друг друга с исключительным энтузиазмом. При этом на стороне партизан были военные успехи СССР, традиционное русофильство сербов и мягкость в решении национального вопроса. Колеблющиеся хорваты, для которых с 1943 года стало очевидным поражение Рейха, а также те, кто ужаснулся окровавленного лика геноцида, стремились найти союзников среди "лесных людей". Но четники в большинстве своем не имели разработанной идеологии и поднимали лишь знамя "праведной мести". Единственным местом, куда могло устремиться все большее число раскаявшихся представителей народов бывшей Югославии, были партизаны. Это вызывало постепенное укрепление сил партизан, которые к 1944 году стали преобладающей силой как на поприще внутриюгославской, так и во внутрисербской гражданских войнах. Стоит отметить, что при этом, как и в последней югославской войне, и как в Гражданской войне в России, противоборствующие стороны иногда временно "дружили против" третьей стороны. При этом партизаны иногда блокировались с четниками или усташами, а четники попеременно заключали союзы с партизанами, усташами и недичевцами. В этих маневрах активно участвовали и немцы. Им удалось договориться с партизанами о совместных действиях против англо-американцев, в случае их неожиданной высадки на побережье Адриатики. С четниками немцы сотрудничали при борьбе с партизанами, но так и не смогли договориться о совместных действиях против "вторжения СССР".  

Между тем к 1944 году войска Красной армии смогли переломить хребет армии Германии и ее союзников и выйти на государственную границу СССР. Румыния и Болгария были пройдены войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов, как нож сквозь масло. Воспользовавшись замешательством немцев, вызванным столь стремительным наступлением РККА, югославские партизаны прорвали оборону четников и недичевцев в Южной Сербии и в едином порыве устремились к Белграду с юга-запада. Форсировав Дунай, 57-я армия 3-го Украинского фронта освободила от немцев восточную и центральную часть Сербии и подошла к Белграду с северо-востока. При этом они с удивлением обнаружили, что обозначенные Главпуровской пропагандой как местные коллаборационисты недичевцы и четники не оказывают никакого сопротивления. На самом деле, Недич и Льотич в течение всей войны уклонялись от попыток немецкой администрации заставить их сражаться против СССР. А четники Дражи Михайловича и вовсе пытались принять участие в освобождении Сербии вместе с войсками Красной армии. Несколько представителей четников попыталось представить свою борьбу с югославскими партизанами, как… "расправу над троцкистами" и заверяли командиров Красной армии в своей любви к России. Однако эта попытки окончились неудачей.

Несколько городов центральной Сербии (Крушевац, Трстеник и др.), освобожденные четниками от немцев, вместе с освободителями были переданы представителями РККА партизанам, которые на месте расправлялись с ненавистными противниками по гражданской войне.

Вскоре совместными действиями югославских партизан и 4-го мехкорпуса генерала Жданова Белград был взят. Защищавшие его немцы и разрозненные части Русского корпуса были выбиты из города и отступили на запад. После этого советские войска вышли из Югославии через территорию Воеводины и продолжили свое наступление на Берлин, Будапешт и Вену. При продвижении на запад советские части наступали, задевая левым флангом северные (хорватские) районы Хорватии. Боевую поддержку югославским партизанам оказывало воздушное соединение Витрука, имевшее в своем составе штурмовики, истребители и средние бомбардировщики. Для Югославии война закончилась не 8, не 9, а лишь 15 мая 1945 года с падением последней цитадели сопротивления немцев и сражавшихся там плечом к плечу немцев, усташей, четников и власовцев...  

Стоит отметить, что победа партизан означала не только изгнание из страны немцев. С осени 1944 года до самого 1948 года в Югославии был раскручен маховик репрессий против собранных в единую кучу "пособников оккупантов, националистов, мракобесов и противников коммунистической идеологии". В течение нескольких недель после взятия Белграда в городе были расстреляны несколько сотен священников, инженеров, профессоров университета, учителей и просто несогласных. Эта же волна красного террора в худших традициях "пролетарской революции" прошла и по другим освобожденным от немцев территориям.  

Ситуация усугубилась в 1948-1957 годах, когда Югославия оказалась в противостоянии с СССР и его союзниками. В это время маховик репрессий ощутили на себе уже те, кто положительно относился к СССР и русским вообще, а сама страна оказалась на пороге вступления в НАТО (переговоры прервала лишь смерть Сталина). Конечно, в этих условиях историческая роль СССР в освобождении Югославии от немцев стала принижаться, а с памятью о советском пребывании в Югославии стали бороться. Уже тогда, в 1948 году, площади и скверы сербских городов и сел стали «освобождать» от обелисков и братских могил советских воинов. Памятники разбивали и сдавали в металлолом, а могилы сгребали в общие захоронения или просто засыпали землей. На их месте обычно возводились памятники югославским партизанам, прах которых в срочном порядке выкапывали из других захоронений. В дальнейшем, после улучшения взаимоотношений с СССР, часть памятников советским солдатам в Югославии была восстановлена, а на окраине Белграда было построено советское мемориальное кладбище. Празднование Дня Победы, которую волевым решением югославского партийного руководства перенесли на 15 мая, вернули на 8 мая. И, тем не менее, по понятным причинам, роль СССР в борьбе с Германией и в освобождении Европы от германской гегемонии продолжала восприниматься с пренебрежением. Официальная концепция сводилась к тому, что Восточный фронт, Африканский (позже Западный) фронт и бои в Югославии имели равное влияние на исход Второй мировой войны. Развилась концепция того, что Югославия в 1941 году "спасла Москву", которая "затягивала посылку обещанного оружия и военной помощи". Дело дошло до того, что официальная историческая наука всерьез стала утверждать, будто бы Тито "временно пригласил Красную армию в Югославию на своих условиях"… и т.д. Умалчивалась не только решающая роль СССР в победе над Германией, но и значение диверсионной и партизанской подготовки, полученной Тито и его соратниками в СССР и Испании под руководством советских инструкторов.  

Эти манипуляции с массовым сознанием не прошли бесследно. Значение Второй мировой войны, борьбы с Германией и победы над ней стали все более блекнуть. В погоне за недостижимой синей птицей коммунизма – пролетарским интернационализмом - титовский режим шел на еще большие коррекции прошлого.

Четники и усташи были уравнены как "выродки сербского и хорватского народа".

При этом акцент делался на военные преступления четников и замалчивались массовые убийства, совершавшиеся усташами. Сотрудничество четников и партизан в начале войны стали изображать, как нечто случайное, мимолетное, почти не имевшее место. Еще больший вклад в разрушение целостности воспоминаний о Второй мировой войне внесла свобода выезда из страны, которая стала доступна югославам с 60-ых годов. Массовый характер поездок "гастарбайтеров" в страны Западной Европы и Америки привел к тому, что связи между военной волной эмиграции (вчерашними четниками, льотичевцами и усташами) и приезжающими из послевоенной Югославии стали весьма широкими. Разумеется, югославская госбезопасность старалась свести последствия подобных контактов до минимума. Но в условиях безвизового выезда помешать вливанию в югославское общество "других" идей о Второй мировой войне стало практически невозможно.  

Разброд в оценках Второй мировой войны, роли Красной армии и партизан, достиг своего пика к началу девяностых. В то время в Югославии, почти как и в тогдашней России, можно было услышать самые противоположные мнения по этому поводу, причем, в отличие от России, где официальные власти поддерживали гиперкритическое отношение к победе (Волкогонов и К˚), в Югославии мейн-стрим протекал по несколько другому руслу.  

Разумеется, что в Хорватии роль усташей также подверглись переоценкам. Из «дьяволов во плоти» во времена президента Туджмана они постепенно стали борцами за свободу Хорватии, которые, может, где-то иногда и перегибали палку, но в значительной мере делали правое дело и были очернены коммунистическими историками. Хорватия, таким образом, развивалась по понятному образцу. Все это напоминало переоценку действий ветеранов СС в Прибалтике и Западной Украине. Символика усташей и созданного гитлеровцами Независимого государства Хорватии стала частью государственной и военной символики Хорватии. Военные традиции и песни усташей стали в чести в хорватской армии.  

Впрочем, в Хорватии ситуация стала меняться после 1995 года, т.е. после победы над сербами и их почти полного изгнания из страны.

Сначала только в общении с Западом, а потом и для внутреннего пользования акценты стали смещаться. Интересный почин в этом смысле дал глава хорватского Генерального штаба Янко Бобетко, который еще в далеких девяностых в интервью российскому телеканалу сравнил освободительные операции хорватской армии с партизанскими операциями против "фашистских прихвостней четников" в годы Второй мировой войны. Сам президент Хорватии Туджман как участник партизанского движения был даже награжден в 1995 году российской государственной наградой в память о Второй мировой войне, что показало начало переориентации хорватской элиты.  

Практически переломной датой стала смерть президента Франьи Туджмана и его министра обороны Гойка Шушака, которые с трогательным единством умерли с одинаковым диагнозом в одном и том же медицинском заведении и таким образом освободили сцену для нового поколения реформаторов. В самом деле, команда, имевшая руки по локоть в крови, отрицавшая геноцид в годы Второй мировой войны и делавшая неоднократные антисемитские заявления, вряд ли могла быть подходящей для страны, собиравшейся стать членом НАТО и ЕС. Со временем официальная пропаганда Хорватии стала все больше и больше разворачиваться в противоположную сторону. Нынешние хорватские официальные лица без тени сомнения заявляют, что Хорватия – первая страна, где возникло массовое антифашистское движение, имея в виду партизан. Его предводителем был хорват – Тито. То, что среди восставших абсолютное большинство до 1944 г. и относительное в 1944-1945 гг. составляли сербы, конечно же, не упоминается. Впрочем, и сама идея антифашизма формулируется как приверженность идеалам демократии вообще и западной либеральной демократии в частности. Коммунистическая ортодоксальность и террор против политических противников в годы войны и после ее окончания – дело рук сербов, "которые в массе своей поддерживали четников, а после сталинизм". И вот уже в 2007-2008 годах хорватский государственный телеканал снимает на бюджетные деньги многосерийный фильм о жизни хорватской интеллигентской семьи накануне и в годы Второй мировой войны. Усташи изображены в нем злыми психопатами, а хорватские подпольщики коммунисты – славными, хотя и несколько увлекающимися молодыми людьми. При этом такая же метаморфоза происходит с памятниками партизанам, с названиями улиц, связанными с партизанским движением. На периферии большинство этих памятников было снесено, а улицы переименованы, поскольку увековечивали память о партизанах-сербах. В то же время в крупных городах существуют обновленные и восстановленные памятники "героям-антифашистам из Хорватии". В то же время стоит отметить, что в широких слоях населения существует отторжение по отношению к историческому наследию партизанского движения. При этом партизанские мемориалы регулярно подвергаются осквернению со стороны неизвестных "молодых хулиганов".  

В Сербии динамика развития массовых взглядов на Вторую мировую и ее результаты развивалась несколько иначе, но еще более непохоже на ситуацию на постсоветском пространстве. С начала девяностых постепенно шла реабилитация четнического движения, все более политически востребованным становилось признание роли четников в борьбе с немцами в начале войны и с усташами в ходе почти всей войны. Целых две крупных политических партии тогдашней Сербии – радикальная партия Воислава Шешеля и Сербское движение обновление Вука Драшковича претендовали на наследие и возрождение четнического движения. При этом шешелевское направление в основном опиралось на возрождение традиций сербских четников в западной части сербского этнического пространства (Босния и Хорватия), где основной задачей была защита интересов сербского народа от хорватов и боснийских мусульман. В восприятии Драшковича, четническое движение имело другую трактовку. Тут большее внимание уделялось традиционной опоре на союзников и на демократию, "приспособленную к сербским условиям". Воссозданию сусального образа четников в немалой степени способствовало и то, что в Сербии, как таковой, партизанское движение было сравнительно немногочисленным. Массовость оно приобрело именно в сербских районах Хорватии, Боснии и Черногории. С другой стороны, именно в начале девяностых вылезли на белый свет все ошибки, допущенные в решении национального вопроса в послевоенной Югославии. Хотя национальные меньшинства имелись и на территориях Хорватии, Боснии и Македонии, автономные области были созданы лишь в Сербии. Четники же, в отличие от интернационалистов-партизан, были наиболее ярыми защитниками сербов от мусульман и хорватов.  

Немудрено, что в этих условиях ореол партизанского движения быстро поблек, разрушились идеалы братства и единства.

Официальной пропаганде удавалось поддерживать в народе симпатии к "коммунистам-почвенникам", которым не дала развернуться воля хорвата Тито. На этой волне успешно был демонтирован культ Тито. Но на этом процесс демонтажа не остановился. Практически, при ностальгии по "славным семидесятым", в широких народных слоях не осталось симпатий к коммунистической идеологии как устаревшей и разделяемой режимом Милошевича, катастрофически быстро терявшим привлекательность. Если в начале девяностых портреты Слободана Милошевича продавались в церквях, то в 2000 году уже было трудно встретить человека, кроме сотрудников государственных структур, которые бы положительно высказывались о коммунистическом наследии. Этот отчаянный антикоммунизм (и антисоциалистические настроения) сильны и до сих пор. Вот уже 8 лет после падения Милошевича его партия влачит жалкое существование, а ортодоксальные коммунисты практически отсутствуют. Парадоксально, но в Сербии - стране бурного переходного периода, благоденствия олигархов, дикой приватизации и резкого падения уровня жизни народа – основные массы недовольных голосуют не за социалистов или коммунистов, а за националистов, т.е. радикалов.  

Понятно, что в таких условиях положительные воспоминания о Второй мировой войне, о партизанах и роли Красной армии как армии-освободительницы, не могут быть массовыми. Если первым ударом по положительному образу освободительного характера победы во Второй мировой войне нанесла великая ложь 1948 г., то последним, несомненно, стал неудачный исход войн девяностых годов за раздел наследия Югославии. Административные границы, явившиеся следствием победы партизан в 1945 году, стали основой тех независимых государств, которые отделили от Сербии сербские земли, оставшиеся в Хорватии, Боснии, Черногории, Македонии и в Косово. Практически, в массовом сознании современного сербского обывателя Вторая мировая война – это война гражданская, в которой победили коммунисты, со всеми вытекающими последствиями.  

Так, даже профессор Белградского университета историк Никола Самарджич в прямом эфире 21 декабря 2007 года заявил, что "Сербия пережила две оккупации – в 1941 и в 1944, причем последняя была куда хуже, т.к. ее последствия были намного более тяжелыми". Что касается другой стороны – сербских националистов, то их позиция может быть не менее точно определена по витрине магазина Сербской радикальной партии в центре Белграда, буквально заваленной книгами воспоминаний четников и льотичевцев. Мемуары партизан могут появиться тут, лишь если содержат разоблачения преступлений коммунистов против сербского народа. При этом неожиданном совпадении взглядов противоположных частей сербского общества на исход Второй мировой войны в Сербии стоит отметить, что исходные позиции у обеих сторон различные. "Патриоты" видят в победе партизан в 1944 году поражение сербских национальных интересов, торжество материализма, уничтожение вековых духовных ценностей. Либералы усматривают в этой победе отторжение от западной цивилизации и либеральных ценностей. Это единство взглядов проявляется и в отношении сербской политической элиты к международным церемониям, посвященным Второй мировой войне. Важно подметить, что в 2005 году даже глава Эстонии нашла необходимым посетить Москву, а вот пророссийски настроенная Сербия не прислала ни руководителей правящей партии (демократы), ни лидеров оппозиции (радикалы), которые предпочли затаиться и не вызывать у избирателей неприятных ассоциаций. Приехали лишь технические представители Сербии, министры второстепенных министерств, чтобы место Сербии не пустовало слишком уж демонстративно.  

В конце девяностых годов лишь небольшая организация ветеранов и историков-пенсионеров организовала Общество по защите правды о Народно-освободительной борьбе, которое активно издает воспоминания и книги о "героической борьбе с фашистскими оккупантами и их прихвостнями". Впрочем, в последнее время даже это Общество мутировало в Антифашистский союз Сербии, который пользуется дотациями из общих фондов с "Матерями в черном", "Хельсинкской группой" и другими правозащитными организациями. 

Памятники партизанам и бойцам Красной армии в Сербии не уничтожаются. Нет, они просто подвергаются саморазрушению. Заброшенные и пустые, они становятся местом встреч ищущих уединения наркоманов.

Покрываются слоями граффити и уже давно не видели принесенных от благодарной души цветов. Лишь изредка, в случае прибытия официальной российской делегации на них появляются цветы. Единственное исключение – Парк освободителей Белграда, который заботливо культивируют и украшают. При этом большинство гуляющих по нему парочек или мамаш с весело резвящимися детьми просто не знают, кто и от кого освобождал Белград. Если спросить их, кому поставлены укрывшиеся в густой тени памятники, они равнодушно ответят: "Каким-то коммунистам". После воодушевления, лжи и отрицания именно равнодушие стало последней формой отношения сербского общества к событиям Второй мировой войны.  

Высшая ирония состоит в том, что сербы, которые после русских и белорусов понесли самые большие относительные потери в годы Второй мировой войны, почти полностью вытеснили ее из своей памяти под влиянием гражданской междоусобицы, сопровождавшей эту войну. Это отчасти сравнимо с русским отношением к Первой мировой войне. Под влиянием войны Гражданской, Первая мировая война (память о которой активно живет в Сербии, как о героическом деянии) поблекла и исчезла из народной памяти. А между тем из всех стран, принимавших участие в Первой мировой войне, именно Россия понесла самые большие потери.