Искусство забастовки

В канун праздников лидеры профсоюза локомотивных бригад железнодорожников заявили, что 12 мая начнут новую забастовку на линиях пригородного сообщения, если руководство ОАО РЖД не пойдет с ними на переговоры об увеличении зарплат.

После апрельской забастовки железнодорожников в Москве никто уже не будет отрицать, что рабочее движение стало у нас серьезным общественным фактом. Дело даже не в количестве стачек и членов свободных профсоюзов. Суть в том, что свободные профсоюзы получают распространение на наиболее важных и динамично развивающихся предприятиях, обретая своего рода стратегическую значимость.  

В этом плане апрельская стачка машинистов локомотивных бригад очень показательна.

Бастовали далеко не все московские депо, мобилизация профсоюзного актива была вовсе не максимальной, но все равно транспортное сообщение столицы с областью было нарушено.

Однако стачка железнодорожников выявила в очередной раз и слабые стороны движения. Хорошо известно, что забастовки на транспорте могут быть эффективным и быстродействующим «оружием». Их последствия становятся заметны сразу, причем не только администрации и хозяевам предприятий, но и огромной массе «потребителей» – иными словами, подавляющему большинству населения. Транспортники, энергетики, мусорщики могут легко погрузить в хаос любой современный город. Вопрос только в том, как отнесутся к этому жители мегаполиса.  

Неприятности населения, сопряженные со стачкой, непременно используются властями - транспортные забастовки почти всегда прямо или косвенно направлены против них. Либеральная пресса начинает бурную кампанию, разоблачая эгоизм трудящихся, которые ради своих интересов ставят под удар сотни тысяч, а то и миллионы ни в чем неповинных сограждан. Обывательские настроения стихийно разворачиваются в ту же сторону, куда их ориентирует пропаганда – даже независимо от усилий журналистов. Как же так, я опаздываю на работу! У меня сорвалась встреча! Мне приходится давиться в переполненном вагоне!  

Активисты Российского профсоюза локомотивных бригад железнодорожников (РПЛБЖ) заранее знали, что стачка будет объявлена незаконной, они уже судились по этому поводу с администрацией.

Однако не нарушение спорного судебного решения было главной проблемой забастовки, а то, как к ней отнесется население.

Если в техническом плане стачка была проведена очень удачно, то в плане пропаганды забастовщики совершили, пожалуй, все классические ошибки. Прекратив работу, они просто собрались на Курском вокзале - где были немедленно окружены ОМОНом - и общались между собой. Не было ни работы с прессой, ни разъяснительной кампании среди пассажиров, ни организованного пикетирования железнодорожных станций и офисов компании. Не заинтересовала профсоюзных лидеров и предложенная им помощь института «Коллективное действие», на сегодняшний день одной из самых эффективных структур, работающих с социальными движениями.  

Пресса подробно и со смаком распространялась о «непомерных требованиях» бастующих, которые требовали поднять заработную плату до 60 тысяч рублей, забывая при этом сказать: профсоюзы в России всегда начинают с максимальной планки, прекрасно понимая, что в процессе переговоров придется уступать.

С другой стороны, если в столице 60 тысяч за работу в офисе – по мнению многих – считается «мало», то почему 60 тысяч за управлением локомотивом – много?

Не довели до сведения пассажиров и то, что некоторые требования касались их собственной безопасности. В частности, рабочие добивались восстановления должности проводника в хвостовом вагоне электричек: надо следить, чтобы никого не придавило дверями, чтобы не было инцидентов при посадке людей в поезд.  

Официальные средства массовой информации немедленно поспешили сообщить о дружном осуждении стачки населением, ссылаясь на дискуссии, проходившие в интернете. На практике, однако, все оказалось не так просто: анализ интернет-форумов, публикаций в «живом журнале» и рассылок продемонстрировал как раз отсутствие единодушия. Причем жители Подмосковья, наиболее активно обсуждавшие событие, часто высказывали симпатии к бастующим. Пробуждающееся чувство солидарности оказывалось сильнее обиды за причиненные неудобства.  

Вообще-то на недостаток солидарности у нас принято жаловаться. За все последние годы ни одной забастовки солидарности в России не было, что, впрочем, неудивительно: у нас и обычные-то стачки фактически под запретом. Общественное мнение не выражает по поводу рабочих выступлений бурного восторга, но – несмотря на господство либеральной экономической идеологии в СМИ - и не осуждает их, проявляя скорее любопытство, смешанное с легким чувством симпатии.  

Но для того, чтобы симпатия к бастующим переросла в реальную солидарность, проявляющуюся как в общественных настроениях, так и в практических действиях, с обществом надо работать. Надо заботиться о том, чтобы о действиях рабочих знали, чтобы их понимали. Тогда будут и сочувствовать.  

Между тем для стран Западной Европы подобный сюжет далеко не новость.

Забастовки на транспорте и в сфере услуг происходили в последнее время в Британии, Франции, Греции и Финляндии, причем неизменно получали поддержку публики.

Дело не только в традициях солидарности. И в том, что значительная часть населения сама состоит в профсоюзах - «Сегодня мы поддержим их стачку, а завтра они – нашу». Но и в том, что активисты рабочего движения прекрасно знают, как работать с общественностью, как разъяснять свою позицию, как донести до потребителей услуг мысль, что победа бастующих – в их собственных интересах.  

Несколько лет назад мне довелось стоять в пикете вместе с членами профсоюза лондонского метро. Забастовка подземки - дело неординарное, тем более в таком мегаполисе, как Лондон, где автобусы ходят крайне медленно, а иного транспорта практически нет. Однако никаких конфликтов не возникало. Жители города знали о предстоящей стачке заранее. Хотя точная дата стала известна в последний момент, о неизбежности акции говорили давно. Члены профсоюза разговаривали с людьми, пытавшимися зайти на станцию, объясняли им свои требования, доказывали, что выступают за повышение безопасности лондонского транспорта. Раздавали листовки – очень доходчивые и убедительные. За все время я видел только одну молодую пару, выразившую недовольство. Остальные добродушно беседовали с забастовщиками, желали им успеха и веселились по поводу того, что сегодня можно безнаказанно опаздывать на работу. Некоторые, наоборот, торопились к автобусам. Самую большую радость у публики, конечно, вызывают забастовки кондукторов, контролеров и билетеров. В таких случаях поезда не останавливаются, кассы заперты и можно кататься бесплатно.  

Во Франции, где общенациональные транспортные забастовки происходили неоднократно, стачки неизбежно сопровождаются массовыми демонстрациями. В 1995-м, когда правительство попыталось отменить пенсионные «привилегии» государственных служащих, к числу которых относятся работники автобусных парков и метро, Париж встал. Это был ноябрь, и город, уже смирившийся с похолоданием, но еще не вошедший в предрождественский раж, был в каком-то промежуточном настроении. Расклеенных на всех стенах плакатов, предупреждавших о предстоящей стачке, никто особенно не замечал, и правительство спокойно ожидало этих событий, зная, что протест провалится.  

В те дни я был в Париже на конференции, и один из местных интеллектуалов, член компартии, проходя вдоль моста, на опорах которого красовался плакат, призывающий бастовать, грустно соглашался с мнением официоза: «Да, рабочие, конечно, молодцы, что сопротивляются, но ничего не выйдет».  

На следующий день встало метро.

Транспортная система замирала постепенно, один вид транспорта останавливался за другим, давая время пассажирам привыкнуть к происходящему и смириться с неизбежным.

 Люди, вышедшие на улицы, быстро отказались от мысли идти на работу, тем более, что многие учреждения, выражая солидарность с борьбой протестующих, тоже забастовали. Делать было нечего: толпы просто гуляли по бульварам, общались, обсуждали новости, радуясь дополнительным выходным дням, которые подарил им передовой отряд рабочего класса. Транспортная стачка понемногу перерастала в народное гуляние.  

Уезжал в аэропорт я на такси, поскольку ничего другого больше не ходило.  

- А тебе, парень, повезло! – приветствовал меня таксист, пребывавший почему-то в великолепном настроении.  

- Почему же это? - заинтересовался я.  

- А потому, что мы сегодня еще работаем. Завтра - все. Встаем. Вот отвезу тебя, и присоединюсь к забастовке!  

Финал стачки я видел уже по телевизору – бесконечная, многотысячная демонстрация заполнила улицы столицы. Интеллектуалы пребывали в растерянности.

Правительство запаниковало и капитулировало, хотя еще за несколько дней до этого уверенно говорило, что денег в бюджете нет и уступок не будет.

Стачка 1995-го была переломным моментом, когда стало ясно: сила рабочего движения измеряется не только способностью трудящихся остановить производство, но и их умением завоевать мнение большинства, таких же, в сущности, рабочих, но далеко не всегда организованных в профсоюзы или связанных с левыми организациями. Обычных добропорядочных обывателей, которые сами не решаются на борьбу, но вполне могут поддержать протестующих, если поймут, что их это тоже касается.  

Солидарность общества с рабочим движением, равно как и солидарность внутри самого рабочего движения – не лозунг, не красивая формула и, увы, не что-то от рождения гарантированное представителям пролетариата. Это результат долгой и упорной работы, это искусство, которому отечественные рабочие организации должны еще научиться.  

Другого выхода, впрочем, у них нет. Если хотят побеждать – придется учиться.