Ближний Восток ждет своего Чавеса

Став главной темой новостей, народные волнения в Египте мгновенно вызвали поток комментариев. Эксперты по Ближнему Востоку, дружно упустившие начало процесса, принялись делать прогнозы, которые тут же рассыпались в прах. Либеральные блогеры и даже кое-кто из левых начали рассуждать об «угрозе исламизации», повторяя слово в слово пропаганду президента Хосни Мубарака о том, что в восстании масс виновата пропаганда запрещенного движения «Братья-мусульмане». При этом все они даже не пытались конкретно разобраться в потоке новостей, поступающих из региона. А если и реагировали на информацию, то исключительно на политическую, игнорируя социально-экономическую.

Несколько дней назад мне пришлось выступать на радио, слушатели задавали вопросы, многие из которых произвели на меня весьма сильное впечатления. Речь шла о том, связан ли кризис в Египте с кризисом капитализма. Аудитория была единодушна в том, что здесь никакой связи нет, и быть не может. Один из них изумлялся: «Какой может быть капитализм в Египте, если это мусульманская страна?» Другой был еще категоричнее: «Причем здесь кризис капитализма? Люди просто недовольны бедностью, голодом и безработицей». О том, что голод, бедность и безработица могут иметь отношение именно к капитализму, моему собеседнику просто не приходило в голову.

Между тем, ближневосточный кризис начался именно как социально-экономический, и лишь затем принял характер политического. На протяжении последних десяти лет в регионе активно проводились неолиберальные реформы - точно такие же, как в России. Результатом стало резкое сокращение государственного сектора, сворачивание многих социальных программ, популярных среди населения. Обострился жилищный кризис. Бурное развитие рынка недвижимости сделало Египет страной, привлекательной для иностранных инвесторов, включая представителей европейского среднего класса, приобретавших виллы на берегах Средиземного и Красного морей. Этим покупателям, среди которых было немало и россиян, недвижимость в Западной Европе была недоступна, но египетские цены выглядели вполне приемлемыми. Беда в том, что массовый приход иностранцев на дерегулированный рынок недвижимости породил массовые спекуляции, что, в свою очередь, сделало покупку жилья почти недоступной для местных жителей, включая тот же египетский средний класс.

Мировой кризис привел к сокращению туризма, что на фоне растущей коррупции и неэффективности местной бюрократии и крайней жадности местного бизнеса обернулось волной социально-экономических проблем, ростом безработицы и недовольства масс.

Новый этап международных спекуляций, ставший возможным благодаря огромным суммам, которые правительства Запада, России и Китая закачали в структуры финансовых корпораций в порядке антикризисной помощи, вызвал глобальное удорожание продовольствия – ценники на полках наших магазинов демонстрируют ту же тенденцию.

В Египте и по всему Ближнему Востоку создались условия для социального взрыва.

Мы привыкли видеть массовые демонстрации на улицах французских, итальянских или британских городов. Но на сей раз народ вышел на улицы городов арабских, от Алжира до Аммана. Затем последовали Балканы — Албания и Сербия. В Албании власти сразу же принялись стрелять в демонстрантов, на что не решился ни один арабский диктатор. В демократической Индии тоже прошли демонстрации. Руководство Казахстана спешно начинает косметические реформы, стремясь упредить надвигающийся кризис - ведь злые ветры дуют не только с Ближнего Востока, но и из соседней Киргизии. В Китае власти, сознавая, что социальные проблемы, с которыми сталкивается большинство граждан, ненамного отличаются от ближневосточных, запретили пользователям твиттера использовать слово «Египет», оно автоматически блокируется на сервере. Показательно, что даже иранские аятоллы испытали явный дискомфорт. Хотя в акциях протеста участвуют исламисты, а Х. Мубарак в качестве союзника США всегда был врагом Ирана, власти в Тегеране долгое время хранили молчание. Они решились поддержать протесты лишь 4-го февраля. И - только после того, как с призывами к политическим реформам в Египте выступил Евросоюз, правители которого, в свою очередь поняли, что режим Мубарака обречен. Нервозность правителей Ирана понятна. То, что происходит в Каире, очень похоже на протесты, имевшие место совсем недавно в их собственных городах. Тогда режиму с трудом удалось пережить всплеск массового недовольства. На фоне растущего социального кризиса правительство в Тегеране превентивно закручивает гайки.

Тем временем в России либеральная интеллигенция пугает саму себя и широкую публику призраком исламского фундаментализма, искренне не замечая, что природа народных выступлений в Тунисе, Египте, Иордании и Йемене совершенно иная.

Радикальные исламистские группировки не играли сколько-нибудь заметной роли в европеизированном Тунисе. Даже в Египте, где позиции исламистов куда прочнее, они не сильно влияют на происходящее. «Братья-мусульмане» не были инициаторами протестов. Примкнув к ним с опозданием и после явных колебаний, они стали блокироваться с наиболее умеренной частью оппозиции. Не будет ничего удивительного, если очень скоро «братья», подобно русским эсерам 1917-го, разделятся на «левых» и «правых». В свою очередь, муллы уже разделились на лояльных режиму и сторонников перемен.

В Каире, Александрии и Суэце мусульмане, сторонники светской оппозиции, греки и христиане-копты плечом к плечу сражались с полицией, требуя работы и свободы. Массы Ближнего Востока выступили сегодня под теми же лозунгами, под которыми поднялся европейский пролетариат за полтора века до этого. Это пробуждение масс беспрецедентно в истории арабского мира. Именно потому и ошибаются опытные и хорошо осведомленные эксперты — то, что происходит сегодня, лежит совершенно за пределами их знаний и опыта. Для того, чтобы понять сегодняшний Египет, нужны не эксперты по Ближнему Востоку, а эксперты по революции.

Впрочем, с последними тоже дело неважно. Левые комментаторы демонстрируют ничуть не меньшую растерянность перед лицом происходящего, чем либералы, порой разделяя высокомерное западническое убеждение, будто «настоящие» революции возможны лишь в «цивилизованных» странах. А тем временем на наших глазах разворачивается первая настоящая народная революция, пережитая арабским миром. Политические потрясения, происходившие в этих краях ранее, редко были делом народных масс. Единственным, пожалуй, исключением является борьба за независимость Алжира в 1950-е годы, но и там антиколониальное движение можно лишь с оговорками назвать революционным. В 1960-е и в начале 1970-х годов националистические правительства и антиимпериалистические движения городских средних слоев использовали революционную, даже социалистическую риторику, но не более того. В 1980-е и 1990-е годы деградация и перерождение прогрессивных режимов наблюдались практически повсеместно. И не только из-за краха Советского Союза или под давлением Международного валютного фонда. Не меньшую роль играла и эволюция самого победившего слоя, на основе которого формировалась бюрократическая буржуазия. В ходе неолиберальных реформ эта новая правящая элита стала органической частью международного бизнеса. Общая динамика перерождения была та же, что и в нашей стране, та же, что и в Китае, только происходило это быстрее и проще - именно в силу отсутствия низовой революционной традиции.

В начале нового века исламское движение на некоторое время оказалось способно говорить от имени угнетенных низов, но оно всегда оставалось движением меньшинства. Оно заявляло, что знает, что нужно народу, но ни в коем случае не давало возможности говорить самим массам. Людей же волновало не то, насколько политика власти соответствует законам шариата, а то, сколько стоит хлеб, как добиться снижения цен на жилье. Об этом в законах шариата ничего внятного сказано не было. На самом деле, даже в Иране 1978-го исламисты далеко не играли той роли, которую им приписывали задним числом. Значительная часть низовой мобилизации была обеспечена левыми силами — народными моджахедами и федаинами. Позднее аятоллам пришлось вести с левыми настоящую гражданскую войну. Только после разгрома левых - в борьбе с которыми, кстати, исламистам на первых порах помогали либералы - в стране установился нынешний исламистский режим. Первые взрывы террористов-самоубийц, замечу, тоже были совершены не исламистами, это делали отчаявшиеся левые партизаны, сражавшиеся против исламистов, взрывы были ответом на фундаменталистский государственный террор. В результате таких терактов был убит целый ряд высокопоставленных руководителей Ирана. Партизаны-смертники подрывали мечети, правительственные учреждения, собрания фундаменталистов.

События в Тунисе, Египте, Йемене и других странах Ближнего Востока свидетельствуют о пробуждении масс, вышедших из-под влияния националистических политиков и религиозных проповедников. Массы эти выступают под собственными требованиями, социальными и демократическими. Вульгарный жаргон современной журналистики превратил слово «революция» в синоним любого переворота, особенно если его фоном было появление уличной «массовки», организованной наемными политтехнологами.

События в Тунисе и Египте, разворачивающиеся на наших глазах, дают нам представление о том, что такое настоящий революционный процесс. Его характерная черта - самоорганизация масс, на основе которой в стране возникают элементы двоевластия.

Подобно Советам, появившимся в России в 1905-м, в Тунисе формируются народные комитеты, выдвигающие свои требования к правительству и заставляющие его идти на уступки. В Египте на улицы городов, брошенные полицией, вышли отряды самообороны, там также формируются народные комитеты. Чем более напугана либеральная оппозиция, чем более вяло и двусмысленно действуют исламисты, явно утрачивающие облик радикальной силы, тем острее потребность масс в формировании собственных организационно-политических структур.

Отечественные догматики, привыкшие судить о революции по убогим схемам из учебников по истории партии, упорно повторяют, что революция в арабских странах «не настоящая» из-за того, что ни в Тунисе, ни в Египте нет «готовой альтернативы» в лице сознательной революционной партии. Если бы они удосужились изучить действительную, а не сконструированную задним числом историю 1917-го, они бы с изумлением обнаружили, что и тогда никакой «готовой» альтернативы в России не было, вернее, она - в «готовом виде» - существовала лишь в мозгу одного единственного человека, Владимира Ленина, к тому же добравшегося до Петрограда лишь через два месяца после свержения царского режима. И дело не только в том, что большевистская партия была на первых порах мала и слаба, а в том, что у большевиков не было на тот момент никакой революционной стратегии, кроме готовности играть роль левого крыла в стихийно развивающемся процессе. Апрельские тезисы Ленина, провозгласившего начало борьбы за власть Советов и замену ими Временного правительства, потрясли его соратников по партии ничуть не меньше, чем идейных противников. Идеологу большевизма потребовалась жесткая борьба с руководством и аппаратом собственной партии, чтобы изменить ситуацию, выдвинуть собственную программу и стратегию.

Революционная политическая организация складывается и развивается уже в процессе революции. Тот факт, что существуют те или иные деятели, произносящие правильные революционные заклинания, сам по себе не говорит ни о чем. До начала революционных выступлений масс мы имеем дело лишь с различными радикальными партиями, группировками и течениями, многие из которых, при столкновении с реальной политикой, показывают себя далеко не с лучшей стороны. Важна не риторика, а политика. Например, в Тунисе решающую роль в мобилизации масс сыграли не активисты коммунистической партии, а рабочие профсоюзы, выдвинувшие собственные требования, организовавшие протесты и по сей день выступающие наиболее последовательной народной силой.

Революция в арабских странах уже стала реальностью. И как бы ни рассуждали досужие комментаторы о том, насколько она является «настоящей» и «правильной» - почитайте, так же рассуждали в 1917-м про Россию - главный вопрос сегодня в том, как будет развиваться революционный процесс, чего он может достичь и как повлияет на остальной мир.

На Ближнем Востоке мы видим сегодня не только экономический кризис неолиберализма, активными проводниками которого были правительства Туниса и Египта, но и крах антикризисной политики, проводящейся по всему миру, включая и наши края.

Попытки «лечить» кризис, вбрасывая огромные суммы денег в частный сектор, привели к слабому росту на фоне сокращающегося или стагнирующего потребления и одновременному всплеску спекуляций. При таком положении дел даже в нефтеносных странах вроде Алжира население продолжает нищать, так как продовольствие дорожает быстрее, чем до низов общества доходят средства, поступающие в экономику от продажи сырья. Отсутствие государственной промышленной политики, слабость государственных инвестиций ведут к тому, что появляется мало хороших рабочих мест. А рабочие места, стихийно создаваемые рынком, не устраивают большинство населения. Безработица растет, но еще хуже то, что доступная людям занятость ненамного лучше безработицы. В таких условиях формируется массовый народный блок, включающий в себя самые широкие элементы: от жителей трущоб до озабоченных своим неустойчивым положением представителей городских средних слоев. Радикально-демократические лозунги и требования этого блока отнюдь не совпадают с формулами привычной социалистической программы и идеологии, но они ставят правящие элиты в невыносимое положение. Эти требования невозможно выполнить без радикальной переориентации всей экономической политики, без изменения социальных структур, без национализации собственности, без внесения в общественное устройство тех самых элементов социализма, которые на протяжении предшествующих двух десятков лет систематически и последовательно выкорчевывались повсюду от Англии до Египта и от Казахстана до Мексики.

Какое бы правительство ни ухватилось сегодня за руль в Тунисе, Египте или Йемене, каких бы политиков ни вынесла на поверхность стихия событий в ближайшие недели и месяцы, их власть не станет стабильной до тех пор, пока они не найдут хоть каких-то ответов на вопросы, поставленные улицей. Свободу можно провозгласить, но она ничего не стоит без работы и хлеба. Массы мобилизованы и понимают свою силу. Их уже не остановишь и не запутаешь общими разговорами и обещаниями.

Перемены на Ближнем Востоке меняют региональные правила игры, резко осложняя дело для американской дипломатии, которой придется теперь иметь дело не с одним покладистым диктатором в каждой отдельной стране, а с целым спектром общественно-политических сил, далеко не всегда позитивно настроенных по отношению к США.

Но еще важнее то, что происходящие революции наносят удар по неолиберальной экономической политике, которой продолжают придерживаться правительства большинства стран мира. Социальный протест распространяется, наглядно демонстрируя власть имущим, что терпение подданных имеет пределы.

Начавшись однотипно, революционный кризис в разных странах региона может принять разные формы. Политическая ситуация в Тунисе напоминает Россию февраля 1917-го, тогда как Египет заставляет, скорее, вспомнить Францию после взятия Бастилии. Режим не рушится сразу, а отступает постепенно, создавая условия для постепенной радикализации революции. Основные политические силы и их лидеры демонстрируют неспособность совладать с ситуацией, что создает условия для появления нового поколения вождей и политических сил, сформированных уже самим революционным процессом.

Значит ли это, что в ближайшее время на горизонте непременно появится арабский Ленин? Во всяком случае, вакантным место революционного лидера все равно не останется, а борьба общественных сил неизбежно формирует потребность в сплочении наиболее последовательных и сознательных сторонников революции в единую организацию. И если мы не дождемся выхода на сцену арабского Ленина, то арабский Робеспьер или арабский Чавес появится перед нами обязательно.

Борис Кагарлицкий - директор Института глобализации и социальных движений.