Страшна ли нам «острая сила»?

Русская поговорка «Мягкое слово кости ломит» говорит о том, какой вес и какое значение имеют «просто слова». Дипломатия – одно из основных средств внешней политики государства, а слова – орудие дипломатии. Что такое «мягкая сила» и «острая сила» и как вторая угрожает нашему суверенитету, обсудили участники экспертного диалога, прошедшего недавно в Москве и организованного центром «Креативная дипломатия» в рамках проекта «Meeting Russia» («Встречая Россию») в партнерстве с Фондом исторической перспективы.

Политтехнологии

Наверняка британский премьер Тереза Мэй уже сто раз пожалела о своем «хайли лайкли» («весьма вероятно») – фраза, которую она использовала, обвиняя правительство России в причастности к смерти бывшего полковника ГРУ Сергея Скрипаля. Своим «упущением» она не только дала повод для насмешек, но и значительно снизила вес своих слов. Дипломатия – штука мягкая, но обвинения не могут быть в сослагательном наклонении.

Нечаянно оброненная фраза может стать поводом к началу революции, а правильно подобранные слова останавливают войны, то есть очевидно, что слова – это та сила, которая может вершить историю.

Как пишет в своей книге «Терминология власти» доктор исторических наук Д.М. Фельдман, «политические события осмысляются в терминах», однако многие из них отнюдь не нейтральны. «Весьма часто термины, используемые для описания политических событий, маркированы, эмоционально окрашены» и являются частью какой-либо идеологии. «Целенаправленное использование маркированных терминов-идеологем было и остается средством управления массовым сознанием, средством эффективных манипуляций», –справедливо утверждает ученый. То есть политическая терминология – это инструмент.

Это еще называют «политическим клише», что в принципе то же самое, устойчивое выражение, употребляемое журналистами, политиками, государственными деятелями, чтобы достичь определенного эффекта, вызвать нужные чувства. Вспомните хотя бы: «красный террор», «враг народа», «холодная война», «перезагрузка», «пятая колонна», «ватники», «Крымнаш» и т.д. Конечно, от того, кто именно говорит и в каком контексте, порой зависят оттенки смыслов, «плюс» меняется на «минус» и обратно, а иногда и сама история руками своих творцов меняет окрас термина, как это было, например, с «революционной законностью». С другой стороны, оппоненты порой одному и тому же явлению дают каждый свое название, дабы усилить степень давления на сознание непросвещенных.

Что русскому хорошо, то немцу смерть

Вот и независимый политический обозреватель из Австрии Ульрика Рейснер – участница экспертного диалога – напомнила, что одна из составляющих высокого искусства дипломатии – это умение понять, какие оттенки смыслов вкладывает собеседник в свои слова. Коммуникация не состоится, если в одни и те же термины и понятия общающиеся вкладывают не один и тот же смысл. Чтобы наладить диалог, нужно определиться с определениями, простите за тавтологию.

Разрыв в смысловом наполнении терминов хорошо виден при сопоставлении понятий «мягкая сила» и «острая сила». Этот вопрос как раз и интересовал участников экспертного диалога.

Термин «мягкая сила» (soft power) в обращение ввел американский политолог Джозеф Най, по сути обозначив испокон веков известное и очевидное явление – привлечение союзников посредством некоей крайне притягательной (не физической) силы, которая способна разбудить в других желание быть ближе к ней, а для этого меняться. Собственно, это средства для привлечения людей в свою «веру».

В первой статье 1990 г., на эту тему Най назвал «мягкой силой» способность «заставлять другого хотеть того же, чего хочешь ты». Позже – в 2012 г. – он использовал несколько иную формулировку: «мягкая сила» это «способность достигать результатов через убеждение и притягательность, а не через принуждение или плату».

В вопросах международной политики «мягкая сила» – это язык, культура, образование.

Не изобретя велосипед, Най, тем не менее, приделал ему крылья, т.е. с его подачи не только явление, но и сам термин стал орудием пропаганды.

А не так давно в обиход, в основном на Западе, вошел новый термин – «острая сила» (sharp power). Он был введен Кристофером Волкером и Джессикой Людвиг, исследователями Национального фонда в поддержку демократии, и впервые упомянут в докладе «Острая сила: рост авторитарного влияния в демократическом мире» (Sharp Power: Rising Authoritarian Influence in the Democratic World), опубликованном в ноябре 2017 г. «Острой силой» авторы назвали всяческую подрывную деятельность, запугивание и давление.

Но, что самое интересное, в докладе говорится: использование авторитарными режимами, например, международных образовательных программ, культурной деятельности и т.д., для формирования особого восприятия своей страны за рубежом не может рассматриваться через призму «мягкой силы» и является как раз «острой силой».

Позже Най написал, что этим термином «описывается информационная война, которую ведут сегодня авторитарные державы, в частности Китай и Россия».

Как заметили участники экспертного диалога, «острая сила» это просто подмена понятий. Антон Цветов, эксперт Центра стратегических разработок: «Оба эти термина имеют одинаковую природу – не в том, что они обозначают, а в том, как употребляются»: то, что мы называем «мягкой силой», для Запада – «острая сила» и наоборот.

Правда, как отметил эксперт, здесь есть один нюанс: если «мягкая сила» использует лишь легальные инструменты, то «острая сила» не гнушается и противозаконными методами, например, хакерские атаки, взломы и т.д. Тема ныне крайне популярная, уже и не только в отношениях России и США. Старший научный сотрудник Института международных отношений МГИМО Николай Силаев с определением в целом согласился.

Родившись как антироссийский, термин «острая сила» все же может быть использован и нами по отношению к оппонентам. Например, как рассказал еще один участник встречи, декан факультета управления и политики МГИМО Генри Сардарян, система международных наукометрических баз и рейтингов (SCOPUS, Web of Science и т.д.) была бы «мягкой силой», если бы учитывала национальные особенности и особенности отраслей наук. Русскому ученому-гуманитарию крайне сложно поднять свой рейтинг, используя эти системы. И это одна из причин того, что российские университеты не выбиваются в топы международных рейтингов, так как в них учитывается научный вес преподавательского состава и цитируемость их трудов, которая банально не индексируется заморскими системами. Так что наши низкие показатели – результат их «острой силы» с нашей точки зрения, хотя наука, тем временем, входит в понятие «мягкой силы».

А был ли мальчик?

Подобных примеров можно привести много, но тут встает следующий вопрос, который поднимался во второй панели экспертного диалога – угрожает ли «острая сила» российскому суверенитету?

Первая часть дискуссии была по сути сверкой часов – выяснением, кто как понимает все эти «силы». С тем, что «мягкая сила» и «острая сила» – это две стороны одной медали никто не спорил. А вот вторая часть вызвала жаркие дебаты, здесь выступали эксперты с порой кардинально противоположными взглядами, поэтому и мнения их разделились. Собственно, привлекательность этого диспута во многом заключалась в возможности спокойно выслушать полярные и при этом вполне аргументированные точки зрения. Одни говорили, что суверенитету ничто не угрожает, а с Западом надо дружить, другие, не споря с позицией о дружбе, настаивали, что суверенитет свой надо защищать. Было высказано даже такое мнение, что у России и вовсе нет суверенитета, а представитель европейцев высказался в том ключе, что суверенитет просто никому не нужен.

Во второй панели приняли участие: ведущий программы «Русский ответ» телеканала «Царьград» Андрей Афанасьев, директор Института стратегических исследований и прогнозов Дмитрий Егорченков, директор Института актуальной экономики, лидер движения «Новая Россия» Никита Исаев, научный сотрудник Института США и Канады Павел Кошкин, а также депутат Госдумы, член комитета по международным делам Инга Юмашева.

Андрей Афанасьев справедливо заметил, что «острая сила» это всего лишь инструмент, который может быть угрозой только как часть чего-то большего, и не только для России, но и для любого другого государства.

По мнению эксперта, «суверенитет любого государства, существующего сегодня в мире – США, в меньшей степени Китая, Японии, всех европейских государства без исключения находится под угрозой, причем суверенитет стран евроатлантического блока сегодня находится под большей угрозой, чем суверенитет российский». А все это оттого, что мир пребывает в состоянии ложного дуализма, когда Запад видит врага в России и наоборот, а это, по словам А. Афанасьвеа, и с ним нельзя не согласиться, абсолютно ложные вещи.

Эксперт предложил посмотреть на происходящее, по возможности скинув с себя на время свою национальную идентичность. «Я вижу эту проблему как конфликт двух идей, – говорит он, – двух идеологий. И конфликт этот происходит во всех обществах. С одной стороны – глобальный, неолиберальный проект единого общества. … С другой стороны – его враги. … Противостояние идет во всех странах, соотношение этих групп в элитах (это противостояние всегда в элитах) разное. Если же говорить о массах, о народе, то во всех странах, в том числе и в США, он выступает скорее с позиции суверенитета, национальных интересов, сохранения существующих устоев – это свойство любого народа, это то, что делает народ народом, но в элитах ситуация другая…». Эксперт делает вывод, что «острая сила», как и все остальные «силы» – элемент именно этого противостояния, не государств между собой, а людей с разными взглядами по всему миру. «Мы находимся в состоянии глобальной гражданской войны, – подытоживает Афанасьев. – Люди, которые выступают против Орбана в Венгрии, вероятнее всего, будут за Хилари Клинтон в США. Люди, которые выступают против Путина в России, скорее всего, симпатизируют Макрону, а не Марин Ле Пен».

Коллега Афанасьвеа по «Царьграду» Никита Исаев, придерживается противоположной точки зрения. По его мнению, государственность и суверенитет, которые есть у нас сейчас, – это фикция, так как мы полностью зависим от покупателей нашего сырья и что в тот момент, когда они прекратят это делать, страна развалится. Собственно, вывод прост: нет суверенитета – нет и угрозы ему, но угроза есть, по словам Исаева, «нашему населению, которое будет за все отдуваться».

Представитель Европейской комиссии, отвечая на вопрос о суверенитете сказал, что мы переоцениваем его значение, он – то, что не позволяет создать общий рынок, общие свободы. «У европейских стран сейчас есть суверенное решение делегировать свой суверенитет», на чем этот суверенитет, видимо, и заканчивается.

В результате, хоть каждый и остался при своем мнении, все друг друга услышали, а автор этой статьи почувствовал себя «народом», который верит в суверенность и государственность, несмотря ни на какие «мягкие» или «острые» силы.