Бертран Бади: «Превратится ли Черное море в озеро Атлантики?»

Бертран Бади – социолог, автор работ "Культура политического" (1983), "Два государства: власть и общество на Западе и на земле ислама" (1986) и др. Большой интерес представляет его совместная с Пьером Бирнбаумом работа "Социология государства" (1970 г.). Накануне саммита стран НАТО в Бухаресте предлагаем вниманию читателя одно из интервью Б. Бади.

- Несмотря на отсутствие советской угрозы, актуально ли по-прежнему наличие такой организации, как НАТО?  

- Этот вопрос неизбежно возникает. НАТО, с момента его образования, является достаточно своеобразной и беспрецедентной формой долгосрочного союза, ориентированного на существование если не врага, то хотя бы какой-либо угрозы. И подпадает, таким образом, под концепцию биполярного мира. Такая форма союза предполагает также угрозу фронтального межгосударственного конфликта, сталкивающего интересы двух государственных коалиций. И, наконец, она вписывается в определенный геополитический контекст, классическим примером которого является четкое разделение двух миров, двух геополитических пространств, одно из которых формируется вокруг Атлантики и Запада, а другое – вокруг Восточной Европы.  

Сегодня ни одно из этих основных положений не соответствует действительности, более того, мы можем сказать, что продление такого союза способствует созданию некой искаженной картины мира, внося неясность и обманчивое представление по поводу самой угрозы, а также ведет к появлению у России тревоги, сопровождаемой подчас даже ощущением преследования, травли. Этим НАТО лишь усугубляет разобщенность внутри Европы, которую можно было бы преодолеть. Но, вместо этого мы рискуем получить новую линию фронта, которая в случае реализации прогноза переместилась бы скорее к Востоку. НАТО входит в опасное соперничество, как с ООН, так и с ОБСЕ. С другой стороны, очевидность такого соперничества приводит некоторых к мысли о концепции «глобального НАТО», способного вмешиваться в дела государств по всему миру, как это происходит сегодня в Афганистане, а завтра возможно в Судане и даже в Палестине. Такое стремление НАТО, совершенно очевидно, не вписывается в первоначальную концепцию альянса, теряет смысл и само название [Северо-Атлантический блок]. Все это приведет к дополнительным осложнениям мирового порядка и вызовет очень сильное раздражение Москвы.  

- Каким образом сегодня, после прекращения холодной войны, принимаются решения о вмешательстве сил ООН или НАТО? Какие функции закреплены за каждыми силами?  

- Изначально, в эпоху существования биполярного мира, обе эти организации четко различались. ООН отводилась роль выразителя воли мирового сообщества, НАТО – роль защитника стран блока. Это различие потеряло смысл, прежде всего, в связи с отсутствием у НАТО противоборствующей коалиции, вследствие упразднения Варшавского договора, а затем, во многом по инициативе США, в связи с изменением de jure самих функций ООН.  

С 90-х годов, когда постепенно начал вставать вопрос о вмешательстве в дела других государств и ответственности, связанной с их защитой, появилась идея о том, что данная функция может быть оставлена за некой коалицией добровольно участвующих в ней государств. НАТО, будучи практически единственным эффективно действующим тогда объединением, заявил о себе как о серьезном кандидате по выполнению данной функции. И Вашингтон, никогда не стремившийся к созданию подконтрольной ООН международной коалиции, предпочел кандидатуру уже находящегося под его контролем НАТО, обрисовав затем контуры этого альянса, куда вошли демократические государства, пользующиеся особым доверием США и особыми правами, нежели все остальные государства. Постепенно начала устанавливаться идея о своеобразной избирательной многосторонности [мирового порядка] с демократической доминантой, то есть доминантой если уж не проамериканской, то точно прозападной.  

Важной вехой стал 1999 год, когда Россия выразила протест по поводу вступления сил НАТО в Косово, что свело участие США и стран Западной Европы, входящих в НАТО, к роли жандарма, действия которого на территории этой населенной преимущественно албанцами провинции Югославии осуждало все мировое сообщество. В первый раз НАТО смог осуществить вмешательство в дела другого государства под предлогом своей ответственности за его защиту, заявляя о своем намерении заменить ООН и посеяв массу сомнений по поводу законности своих действий. Когда, несколько месяцев спустя, ООН приняла эту политическую эстафету военного присутствия, многие увидели в этом подтверждение законности вмешательства НАТО, а многие свыклись с мыслью, что отныне НАТО сможет действовать от имени всего международного сообщества. Последнее привело к еще большей неоднозначности. НАТО под эгидой ISAF вступило на территорию Афганистана, т.е. выступило вне зоны действия договора и вдобавок - в рамках одностороннего военного вмешательства со стороны США.  

Проблема легитимности  

Сегодня царит некоторая сумятица. С одной стороны, НАТО все чаще говорит об эффективности политики вмешательства. С другой стороны, такая практика все чаще подвергается сомнению как Россией, которая в свете последних событий на Балканах все более открыто ее критикует; так и многими наблюдателями, которые ставят под вопрос легитимность самого принципа силового вмешательства в дела другого государства и ответственности за его защиту. Чем дальше применение силы отстоит от принципов согласования и многосторонности в принятии решений, тем хуже оно воспринимается местным населением, как это видно, в частности, на примере Афганистана. Мы явно недооценили воинственность НАТО и то чувство настоящего нашествия Запада, которое вызывают его вмешательство на территориях, находящихся в состоянии войны или охваченных кризисом. По сути, НАТО никогда еще не удавалось достигнуть высот ООН в вопросах соблюдения нейтралитета и посредничества. Налицо проблема легитимности, точнее, ее отсутствия, а риски, связанные с использованием военной силы, наоборот только лишь усиливаются.  

- Не заполняет ли НАТО ту пустоту, которая существует сегодня в концепции развития военной мощи Европы? Не замедлит ли НАТО это развитие и создание действующей армии ЕС?  Не кажется ли вам, что НАТО, более или менее модернизированное, смогло бы стать средством военного воздействия ЕС в рамках европейской политики безопасности и обороны.  

- Вопрос действительно правомочный. НАТО стремится повлиять, в том числе, и на развитие ЕС. Прежде всего, здесь усматривается следование прежнему курсу и даже географическое совпадение. Расширение ЕС прошло практически параллельно с расширением НАТО. Вновь встает проблема Турции: ее вступление в ЕС усилило бы еще больше это совпадение. Кроме того, расширенный ЕС все больше испытывает трудности с созданием собственной системы обороны: дипломатический разрыв между старой и новой Европой делает невозможным быстрое создание общеевропейской системы обороны; Германия все меньше испытывает желания участвовать в финансировании этой системы, где она, скорее всего, будет отодвинута на второй план.  

По этим причинам поддержание НАТО, сопряженное с расширением ЕС компенсирует решение вопросов по обороне, которые Европа не в состоянии решить сама. Мы далеки сегодня от оптимизма 90-х, который испытывали после саммита в Сен-Мало (1998) и саммита в Кельне (1999). Торможения и простои слишком быстро расширяющегося ЕС находят, на первый взгляд, как будто бы случайно свое разрешение в возобновлении деятельности атлантического союза, который простирается до границ с Россией. Только ряд нейтральных государств (Австрия, Швеция) испытывают легкое смущение по этому поводу; ветер Атлантики, который подул сегодня как в Париже, так и в Лондоне, – а завтра, возможно, он долетит и до Рима – положил конец независимому сосуществованию стран Старого Света с того самого момента, как американцы вторглись в Ирак: возможно, именно это и является единственной выгодой, которую Вашингтон извлек из своей багдадской авантюры.  

Раздраженность Москвы  

- Не является ли НАТО некой страховочной мерой против угроз вето со стороны России в адрес ООН, как это было в случае войны в Косово?  

- Такая точка зрения действительно распространена. И, вероятно, именно здесь стратегическая недальновидность обнаружила себя в наибольшей степени. С исчезновением биполярного мира НАТО потерял основу своего существования или, по крайней мере, отпала необходимость его первоначальных функций. Возможно, следовало бы открыто их пересмотреть и четко заявить о новых функциях и новом стратегическом курсе перед лицом мирового сообщества. Вместо этого, все, что НАТО сумел предпринять, предстает, так или иначе, как действия, потенциально направленные против России.  

В любом случае именно так Москва вопринимает все инициативы Запада, именно с этой позиции интерпретируются последовательные вступления стран в НАТО, осуществленные за последнее время, и именно под таким углом рассматриваются все принимаемые этой организацией дипломатические и военные решения. Данное заблуждение заставляет также думать о том, что страны-члены НАТО недооценивают изменения, произошедшие в 90-е годы, и в какой-то мере искусственно поддерживают разделение, существовавшее в эпоху холодной войны, возврат к которой неминуем при сохранении старых методов и моделей в политике.  

- Не правда ли, вступление в НАТО представляется опасной игрой с Россией для стран, зависящих от нее, при том, что сами по себе они мало чем полезны и для альянса?  

- Эта тема как раз главная цель проведения предстоящего саммита в Бухаресте. Проблема расширения НАТО включает два основных момента: открыть НАТО для балканских государств, принадлежащих некогда бывшей Югославии, и вступление в блок трех государств-республик бывшего СССР (Украина, Молдавия, Грузия), что, помимо прочего, чудесным образом превратило бы Черное море в озеро Атлантики. Очевидно, что обе эти инициативы совершенно неприемлемы для Москвы: первая усилила бы влияние НАТО на ход балканского противостояния, которое далеко от развязки, и где Москва поддерживает противоборствующую сторону; вторая подчеркнуто оскорбительна для России и напоминает о своеобразном «санитарном кордоне», которым западные демократии хотели обозначить после первой мировой войны границы молодого советского государства.  

- Какова может быть возможная реакция и крайние меры, предпринятые Москвой, в случае эскалации напряженности в Абхазии и Южной Осетии, если Грузия не откажется от намерений вступления в НАТО? Может ли Россия признать эти территории?  

- Такие гипотезы уже высказывались, когда было объявлено о провозглашении независимости Косово. Москва менее чем когда-либо заинтересована в поиске решения по реинтеграции этих территорий в состав Грузии, но что особенно настораживает, так это возобновление отношений России с Востоком, где наблюдается ее непрерывное сближение с бывшим соперником - Китаем, а также возобновление активности ШОС, куда, кстати сказать, входит и Иран в качестве наблюдателя. Не следует недооценивать размах деятельности российской дипломатии на юге и юго-востоке ее рубежей. Здесь существуют особого рода дипломатические ходы, на которые НАТО никак не может повлиять, но что, в конечном счете, может серьезно осложнить операцию по продвижению НАТО к берегам Черного моря. Киев тогда можно было бы обменять на Тегеран: но такого рода сделка является слишком неравной.  

В поисках новых ориентиров  

- Войдет ли энергетическая безопасность членов НАТО в круг ее первостепенных задач (газовое снабжение, проблемы между Москвой и странами-транспортерами)?  

- Очевидно, это уже имеет место. По разным соображениям. Кандидатуры на вступление в НАТО Украины и Грузии неизменно ассоциируются с их стремлением усилить свои позиции в диалоге с Москвой. Что касается Западной, и особенно Центральной Европы, то они все более склоняются в пользу такой позиции и выстраивают свою оборонительную стратегию, где, кстати, в наибольшей мере проявляется их недоверие по отношению к российскому гиганту, под чутким руководством Германии, обладающей здесь большим, нежели остальные страны, дипломатическим потенциалом.  

- Возможно ли переориентировать НАТО на борьбу с новой угрозой: терроризмом?  

- Вряд ли это возможно. В любом случае, я так не думаю. Сразу после терактов 11 сентября США усилили договор НАТО положением, по которому они могли требовать безоговорочного содействия всех своих партнеров в разрешении вопросов, связанных с терроризмом. Так что терроризм как новая форма насилия признавался США главной угрозой. Однако терроризм – это особая форма угрозы, с которой когда-либо сталкивались военные союзы и НАТО. Терроризм не знает ни определенной территории, ни государственного устройства. У него нет армии, и он не ведет сражений на полях. Неочерченность границ делает его малоуязвимым для традиционного военного воздействия. Неудачи США в Ираке привели их к выработке новой концепции. Совсем недавно министр обороны США Роберт Гейтс сказал, до какой степени отныне политические и военные вопросы тесно переплетаются; но сюда же нужно было добавить и социальные вопросы. Подобная «демилитаризация» врага и угрозы неизбежно должны повлечь и полный пересмотр методов воздействия на нее: и последнее заявление американского министра ознаменовало только лишь первый этап такого пересмотра, требующего если не полного упразднения НАТО, то, по крайней мере, его коренного преобразования.  

- Возможно ли, чтобы НАТО когда-нибудь перешел полностью под контроль ООН?  

- Конечно, подобного рода заявления имеют почву, особенно в Западной Европе, где многие страны демонстрируют свою пронатовскую позицию наряду с их заявлениями о поддержке идеи многополярности. Но эту идею не воспринимают всерьез в США, где мнения разделяются скорее между желанием поставить НАТО выше ООН во имя сохранения главенства и даже господства США, а также желанием просто видеть в НАТО передовое демократическое крыло в рамках общей концепции многополярности ООН. Но никто и не думает в действительности, что НАТО может быть «инструментом», действующим в открытую. В любом случае, помимо той принципиальной враждебности, типичной для США, никто об этом и не помышляет. Если ООН желает на деле воплощения идеи многополярности, она должна будет в срок создать армию, чему Вашингтон активно противится, и что стоило в свое время Буторосу Гали ухода с его поста, с подачи Мадлен Олбрайт, когда он только озвучил эту гипотезу в своем «мирном докладе».  

Действительную угрозу представляет как раз обратное: настороженность некоторых государств, и в первую очередь США, по поводу самой идеи многополярности, сводящейся в их понимании к избирательной многополярности, где только «достойные», то есть демократические государства имеют право голоса. Это означало бы смерть проекта многополярного мира и политики универсализма. Пока мы не дошли до этой критической отметки, так как Ирак с Афганистаном показали нам несостоятельность такой ограниченной многосторонности, которая еще и дорого обходится. Но определенная двусмысленность по данному вопросу по-прежнему существует и именно в ней кроются причины всех будущих проблем.  

Перевод О.С. Вейнгарт