За чертой

Русская страстность и беззаветность имеют, как и медаль, две стороны. Мы беспощадны к себе во время войны и благодаря этому побеждаем, но мы беспощадны к себе и во время мира, а потому гибнем и вымираем.

Не знаю, заметили вы, уважаемые читатели, такую нашу русскую нехорошую черту. Мы говорим: "Нас убывает по миллиону в год!" И говорим это с каким-то даже восторгом отчаяния. Вот мы какие! Никто в мире так не вымирает, так быстро, как мы!

После терактов 11 сентября в США американцы и многие европейцы перестали летать на самолетах. А после того, как шахидки подорвали два наших самолета в воздухе, по утверждениям СМИ, в России не был сдан ни один билет на самолеты. После терактов на курортах в Египте и Турции европейцы берут паузу, а нашим - хоть бы хны!

И мы не удивляемся поведению своих людей, даже восхищаемся. Мы беспощадны к себе и безрассудны.

А чем вызвано столь беззаветное пьянство в русских городах и весях? Почему это варварское самоуничтожение все длится и длится? Режим виноват? Русские люди обиделись и сказали: нате вам всем, выкусите! Сопьемся как один и детей наших споим и стариков!

В середине 80-х попал я по распределению учителем в школу. В классе, где меня сделали классным руководителем, был такой мальчик, Виталий Р. История его жизни развивалась почти на моих глазах.

Я помню, как вошел в их класс первый раз 1 сентября. Меня представили. И мордочки детишек расплылись в ухмылках: им прислали не училку очередную, а нечто непознанное - молодого выпускника педвуза. Значит, есть шанс повеселиться!

Первый урок был Уроком мира. Если помните, была такая традиция в СССР в 80-годы начинать учебный год с урока мира.

Дети были славные, но уж очень жизнерадостные. Энергия била через край. Виталий Р. был сероглазым, приятным мальчиком, на редкость беззлобным. Он почти всегда улыбался. В школе я проработал три года, потом ушел и как-то встретил Виталика на улице. Это был уже красивый, атлетически сложенный парень (занимался самбо). Он очень приветливо со мной поздоровался, чему я не удивился, поскольку многие из того памятного класса радовались мне при встрече.

Постепенно мы стали с ним общаться. Виталий был очень открытым человеком. Такими бывают обычно те, кому скрывать нечего. Жили мы рядом, а потому и встречались часто. Один раз я увидел его за рулем машины, рядом с красавицей-блондинкой.

Выяснилось, что это его жена, она работала в какой-то фирме бухгалтером. А он был ее личным шофером. И при встрече я ему сказал, что это не лучший вариант - быть у жены шофером. Он мрачно промолчал.

Но ближе мы познакомились году в 94-95-м. Я в деталях помню тот забавный эпизод. Я провожал на остановке своего приятеля Виктора, а вокруг было ларечное царство. Тогда ларьки были на каждом углу, они были центром ельцинской цивилизации. Жизнь кипела вокруг них. И вот стоим мы, степенно беседуем о жизни в ожидании автобуса, и тут возле нас скрипит тормозами машина.

Вываливается из нее изрядно навеселе Виталик и ко мне: "Здравствуйте, Александр Владимирович!" А дальше какие-то довольно бессвязные слова о том, что он продал квартиру и, наконец, "раскрутился". Ребята помогли. В машине сидели, видимо, эти самые "ребята", угрюмые кавказские парни, с тем же выражением на лицах, которое потом мы будем видеть у бандитов Басаева.

А Виталику хотелось как-то выразить мне свое почтение, но язык его не очень слушался, и он промычал только: "Сейчас я все сделаю" и отправился к ларьку. Там мощной рукой он отодвинул в сторону очередь со словами: "Постойте, ребята". А уже вечерело, был осенний туман, и он не увидел, что отодвинул в сторону майора милиции, первым стоявшего в очереди. На майоре была серая невзрачная тужурка, и Виталик не разглядел звездочки на погонах.

"Я-то постою, - сказал майор, - а ты, Виталик, скоро у меня сядешь". Виталик сразу протрезвел, стал извиняться перед знакомым милиционером, которого не узнал, но тот махнул рукой: "Да бери чего тебе надо!".

Несколько обескураженный Виталик вернулся к нам с литровой бутылкой водки, банкой маринованных огурцов и коробкой зефира в шоколаде. Все это он мне торжественно вручил, сел в машину, уже на ходу высунулся из окна и прокричал: "Александр Владимирович, спасибо за наше счастливое детство"!

Возвращаться с водкой домой мне не очень-то улыбалось, жена вряд ли обрадовалась бы такому подарку моего ученика, и я отдал водку с закуской Виктору. При этом мой приятель многозначительно изрек: "Хорошим ты был учителем".

С тех пор Виталий перестал быть для меня одним из многих, кого я учил. Мы иногда встречались, поскольку, как я сказал, жили рядом. За десять лет встреч этих было не так много, но каждая несла какую-то информацию о нем. С женой он развелся, что меня не удивило. Оно и так ясно. Дама с модельной внешностью для мужчины чаще всего - катастрофа. Потом милиционеры сдержали слово и его посадили, отсидел он, по-моему, года три.

История известная: крупные ворюги и бандюки на свободе, а у милиции план, вот и сажают таких, как Виталик. Он вернулся с потемневшим лицом. Надорвавшимся. Делал какие-то попытки подняться, но не очень-то у него получалось. Однако во время наших встреч он никогда не говорил о своих личных проблемах. Всегда рассказывал о других, об одноклассниках. Вот Гоше сломали нос, изуродовали лицо. Ему нужна пластическая операция. И говорил о нем, как о брате. Всегда вспоминал школу. Именно воспоминания о "счастливом детстве" были главным содержанием наших бесед.

Иногда он куда-то надолго исчезал, где уж он работал и кем – Бог его знает. В то сумбурное время все вертелись и крутились по мере возможности.

Как-то ко мне домой пришел бледный Евгений Р. Тоже мой бывший ученик. Разница в возрасте у нас была лет шесть, и мы с ним давно сдружились. "Александр Владимирович, - сказал он мне с порога, - Колька пропал". Колька был его другом и тоже моим бывшим учеником. Выяснилось, что Евгений устроил Кольку в ГАИ, тот должен был оформить сделку, связанную с продажей машины и получить за это 1, 5 тысячи долларов. И вот пропал. " И Сергеев с ним", - сказал Евгений.

Сергеев тоже учился у меня, и я знал прекрасно, что собой представляли в паре Сергеев с Колькой. "Пьют", - сказал я убежденно. "Да что вы, Александр Владимирович, - возразил Евгений, - сколько можно пить-то на 1,5 штуки? Их уже три дня нет. Сам министр Ерин объявил их в розыск (оба бывших ученика стали офицерами милиции)".

Я взял калькулятор, помножил тогдашнюю стоимость водки на количество дней, и у меня получилось, что пить они могут без закуски три года каждый день, а с закуской год. Эти ребята в отличие от Евгения не в элитных кабаках привыкли гулять.

И они действительно нашлись и, конечно, пьянствовали, получив в руки такие немыслимые для них тогда деньги. Колька, кстати, погиб лет через пять при довольно странных обстоятельствах.

Такие были "веселые" годы тогда. А Виталик по-прежнему выглядел красавцем и суперменом. Он пытался, по его словам, забрать у жены сына. Но одиноким при его внешности и благородстве характера остаться было трудно.

Один раз я шел с рынка и на другой стороне улицы увидел Виталика. Под руку его держала счастливая дамочка. Она улыбалась и все время пыталась заглянуть Виталику в глаза, что-то щебетала. Я подумал, что эта влюбленная в него женщина вытащит его, остановит. Но не случилось.

Прошло года три-четыре, и однажды я встретил Виталика ну уж в очень плохом состоянии. Я вспомнил ту литровую бутылку водки, подаренную мне с размахом, и купил водки ему, привел к себе домой, приготовил какую-то закуску. Он выпил, ожил и сразу опять про школу заговорил. А вы помните того-то? А того-то? Школьные годы, похоже, все еще держали на плаву этого уже матерого мужика своим бывшим счастьем.

С каждым годом Виталик становился все менее похожим на самого себя. По улицам ходила словно его тень, а не он сам. Как-то я увидел его сидящим на лавочке под дождем, он словно в оцепенении слушал магнитофон, депрессивного певца окраин Гарика Сукачева. "Вей, вей, проруха судьба…" - надрывался Гарик.

Последняя наша встреча случилась прошлой осенью. Я шел по изумительно красивому парку и тут с лавочки навстречу мне поднялся парень с темным лицом: "Здравствуйте, Александр Владимирович". Мне тихо улыбался Виталик, которого я узнал уже с трудом. Мы отошли от его компании. И он опять стал вспоминать что-то про школу.

Понимая, что мои слова бессмысленны, я все-таки сказал ему, чтобы он попробовал лечиться. Виталик согласно мотнул головой, а потом с усмешкой приговоренного сказал: "Я уже пять лет не был трезвым ни дня". И как-то холодно стало у меня в груди. Он сказал это, как о другом человеке, а не о себе. О человеке совершенно ему безразличном.

И тут же без всякого перехода стал рассказывать, медленно выговаривая каждое слово, о том, как летом пошел на канал купаться со своей подругой. Они выпили водки, потом он уснул, а она пошла в воду и утонула: "Я проснулся, - говорил он без всяких эмоций, - а девочки нет. Одежда ее лежит, а ее нет".

У него были какие-то стеклянные глаза. Он был даже небезразличен, нет. Он как бы перешел невидимую черту и уже был не здесь.

Компания его собралась уходить, но с некоторым почтением ожидала его. Среди мужчин были две женщины, юные настолько, что по их лицам почти не было еще видно, что они алкоголички.

Мы простились с Виталиком. А через месяц, я узнал, что его тело нашли в соседнем городе Лобня. Погиб Виталик.

Вроде бы ни при каком раскладе не мог он так взять и растоптать свою жизнь. А с другой стороны, те уже многие миллионы молодых и здоровых русских, ушедшие в мир иной? Почему они не цеплялись за жизнь?

Человек, конечно, сам отвечает за свои поступки, но мы вроде на то и люди, чтобы сделать нечто и остановить самоуничтожение нации. Как включить психологические защитные механизмы в обществе? Мы уже перешли ту черту, за которой остался естественный отбор, когда в нации есть несколько миллионов человек "балласта". А у нас - сколько таких миллионов? С учетом сельской местности, пожалуй, уже миллионов 30, сгорающих от самогонки, наркотиков, гибнущих в бытовых ссорах на кухнях, благодаря запущенному механизму самоуничтожения.

В какой форме должна произойти самоорганизация народа во имя собственного спасения? Есть же демографы, есть отдельные политики, которые уже пытались создать однажды некий Комитет по демографическим проблемам. Есть те, кто уже осознал масштабы катастрофы и понял, надо начать что-то делать. Помните - ополчение Минина и Пожарского. В их дело, простого гражданина Минина и князя Пожарского, тоже никто не верил в начале. В начале. А в конце-концов, Русь была спасена.