Мировое зло ругаем. А сами?

Крещенская оттепель

Но, если мы верим в Бога и если мы знаем, что Бог есть любовь, то должны быть исполнены этой любви. Ведь всё любовью свершается. А без любви какая же это вера?

И как подняться до понимания любви к врагам? Любить их. За что? Хотя так рассуждаю: самый мой главный враг – это я сам. Но я же себя люблю.

Читаю советы святых отцов, пытаюсь учиться. По крайней мере уже начинаю если и не любить, то хотя бы жалеть, хотя бы не злиться на них. Вроде получается. Но всё так медленно свершается. Да и то хорошо.

Но чего это я сам умничать взялся, есть же советы Святых отцов.

Открылся преподобный Ефрем Сирин. Конечно, все мы знаем его молитву «Господи и Владыко живота моего», а вот его назидание о любви я раньше не встречал. Выпишу для памяти:

«В ком нет любви Христовой, тот враг Христу. В ком нет любви, тот ослеплён умом, тот друг диаволу, тот изобретатель всякого лукавства, тот заводчик ссор, тот друг злоречивых, собеседник наушников, советчик обидчиков, наставник завистников, работник гордыни, сосуд высокомерия. Одним словом, кто не приобрёл любви, тот орудие противника, блуждает по всякой стезе и не знает, что во тьме ходит».

Крепко сказано.

А мы всё мировое зло ругаем, да своих либералов. А сами?

Вот это «а сами» очень полезно для борьбы за чистоту наших помышлений. Ведь это мы сами завистники и лицемеры, клеветники, сосуды, полные грязи душевной и сердечной. И разве мы не участвуем в умножении мирового зла? Ещё как. Видим растущие его размеры, и только то и делаем, что осуждаем, ещё и этим помогая ему.

…Вот это всё я сижу и пишу на родине в своём доме перед вечерней службой, в Крещенский сочельник. Собираюсь на вечернюю службу. Уже день прошёл, день строгого поста, уже проклюнулись и тут же скрылись звёздочки, уже и чаю попил. Но думаю не о еде, а о том, что надо будет после Великого водоосвящения идти Крестным ходом на реку и погружаться в прорубь. И, честно говорю, страшусь. Да ещё и погода такая: не зима, не весна, не осень. Полуминус, полуплюс. Туман, мокрый снег, промозгло. В окно поглядел – звёздочки окончательно в тучах утонули. Что ж, что заслужили, то и получаем.

А в тот, первый здесь после огромного перерыва Крещенский ход, какие были звёзды, какой мороз! Как хорошо написал о нём участник его, поэт Анатолий Гребнев: «Какие звёзды над селеньем, какой высокий небосвод. Сияние во всей Вселенной: идёт Крещенский Крестный ход. Толпой искрящейся проходим, свеча у каждого в руке. Как Млечный Путь поток народа стекает медленно к реке». Именно было: двигались наши свечечки как земные звёздочки.

Всё: колокол! Первый звон – с постели долой, второй звон – из дома вон, третий звон – в церкви поклон.

Потом допишу.

…Вернулся. А что дописывать, дописывать нечего, ведь не дошёл до проруби, до Иордани, до родной реки, струсил. Полночь скоро. А они, остальные, пошли. И идут.

Склонный ко греху самооправдания, попробую записать свои ощущения. Был на службе, читал Шестопсалмие, помогал певчим. Прошло и Великое освящение воды.

А сам, стыдно сказать, находил причины, которые бы меня извинили за то, что спасовал перед погружением в ледяную купель.

Тут всё сошлось. Шёл в храм, встретил давнего знакомого, здоровенного мужичину. Он сразу сказал, что ночью пойдёт на реку.

– Я же моржую всю жизнь, моржеваньем занимаюсь. В секции был зимнего плавания. От того и здоровый. А нынешние хиляки раз в год залезут и выскочат, и герои. Нет, ты проплыви туда-сюда метров хотя бы полсотни. У нас тренер был – чемпион мира по плаванию в ледяной воде, проплыл между Чукоткой и Аляской.

– На службу пойдёшь? – спросил я.

–Зачем? Я ещё домой зайду, сериал посмотрю, а к одиннадцати подгребусь. Надо же будет пример показать: в прорубь первым ломануться.

Мне, что меня немного оправдывает, в пять утра надо было быть готовым и одетым, за мной заедет батюшка Александр и повезёт тоже на Крещенскую службу ещё в одну церковь. А если я только вернусь с реки в третьем часу, то сколько остаётся спать, и какой будет из меня помощник на службе?

Нет, не спится, стыдно. Они идут, идти километра полтора-два, там молебен, погружение для отважных, потом обратно. Отец Владимир, когда я попросил у него благословения, идти на реку или не идти, погружаться в крещенские воды или нет, ответил даже резковато: «Решайте сами. Что вы все свои проблемы наваливаете на священника?»

Он прав, конечно. Всё нам хочется с себя ответственность снять. У него самого проблем выше крыши. Главная – купель. Всегда делали метрах в двадцати от берега, нынче лёд слаб, опасно на него выходить, вырубили купель в виде креста прямо над отмелью. Глубина по пояс. Раньше всегда по грудь.

В результате я сижу в тёплом доме, а они идут. Дорога трудная, разбитая машинами, тающий лёд под ногами.

И по-прежнему дождь со снегом. А я ещё и в лужу наступил левой ногой. Ногу промочил. Сухие ботинки есть, но в них нога в шерстяном носке не влезет. А без шерстяного замёрзнет. Это я всё себе оправдание нахожу.

Крещение. Ничего себе крещенские морозы. А нынче никаких не было, ни варваринских, ни никольских, ни рождественских. Будут ли афанасьевские, сретенские?

Ой, да что же это я думаю? Надо же хотя бы облиться водой из-под крана (написалось «из-под храма»): сейчас же после молебна с водосвятием, Крещенская вода – великая Агиасма, сейчас вся вода на планете освящена во всех источниках, любая вода милостию Божией чудодейственна. Во всех источниках: в реках, озёрах, водопроводе.

Налил ведро воды почти полное. Опять же стыдливо долил в него из горячего чайника, чтоб не так холодило, я же не морж, не из секции зимнего плавания.

Разделся, вышел и у крыльца, стоя на мокром снегу, троекратно, во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, облился.

Всё, спать! Будильник на пол-пятого. А батюшка иеромонах Александр вообще, сколько его помню, а помню двадцать два года, встаёт в три часа, ежедневно вычитывает большое молитвенное правило.

Спал ли я? Какой сон, когда стыдно было лежать: эх ты, раб Божий, не пошёл на Иордань. Улицы представлял, по которым идут: Троицкую, Промысловую, Набережную. Да-а, отличился. Спи спокойно, дорогой товарищ. Какой спать: уже и батюшка проснулся и стоит на молитве. И скоро за мной заедет.

Нет, надо, надо вставать. Встал. Где тут у меня Правило ко Причащению? «Что воздам Господеви о всех, язе воздаде ми? Чашу спасения прииму и имя Господне призову, молитвы моя Господеви воздам пред всеми людьми Его».

…И Литургия прошла и, слава Богу, причастился. «Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое, и сия есть самая честная Кровь Твоя». Да, верую и исповедую.

А перед началом службы в исповеди признался, что струсил, не пошёл со всеми на реку. Батюшка улыбнулся:

– Ты не со всеми не пошёл, ты почти со всеми остался. Нынче в одну десятую, не больше, против прошлых лет, пошло на реку. Помнишь ведь, ходили. А первый-то раз, какой морозище был. А не испугались, пошли. Не счесть, сколько шло. И ни одна свечка не погасла. Сейчас меньше, вера слабеет, и любопытные отстали.

…Когда завтракали, вспоминали воскрешение веры православной перед Тысячелетием Крещения Руси и во время его празднования, потом продолжение, а сейчас вот опять ослабление. Испугались враги Христовы, навалились всей мощью своей пропаганды, богатства, стараясь на корню разрушить возрождающуюся веру. И немалого добились.

– Но и сами люди виноваты. Я их не оправдываю. Не ходят в храм, а прижмёт, сляжет, уж от него бегут, зовут. Иду, куда денешься. Жалко же. Говорю: лежишь? Ждёшь, когда в церковь понесут? А чего же раньше своими ногами не приходил?

…Как было не помнить 90-е годы. Убивали Россию, но, сопротивляясь этому и вселяя в сердца надежду на спасение, крепла вера православная. Возрождались её зримые признаки: церковные здания, молебны, Крестные ходы. В ту зиму, в знатные морозы, делали первую, после гонений, на реке прорубь, называемую Иорданью. В виде большого Креста.

Ночью пошли. Крестным ходом. Впереди отрок Даниил с большим, ручным колоколом, звонил всю дорогу, потом отрок Александр с фонарём, потом аз грешный с Крестом, далее хоругви, иконы, батюшка, певчие и молящиеся со свечами. Обледеневшую бороду помню, и густой пар от дыхания. Руки, держащие Крест, онемели до безчувствия. Но как-то жили. Ещё же молебен у купели. Пророка Исайи чтение: «Почерпите воду веселия от источник спасения». И множество раз спетая молитва «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи, Троическое явися поклонение». То есть в Богоявления было явлено пришествие на землю Святой Троицы: крестящийся Иисус Христос, Святой Дух в виде голубине и Родителев глас, именовавший Христа возлюбленным Сыном. Звучали всегда укрепляющие слова из 26-го псалма: «Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь защититесь живота моего, от кого устрашуся»?

Вот и заключительный возглас батюшки, крестящего воду, от которой, как дым кадильный, поднимается пар: «Сам и ныне, Владыко, освяти воды сии Духом Твоим Святым». Опять вспоминаются стихи: «Восходит пар от Иордани и серебрится на Кресте». И заключительная строфа:

Высокий свет Богоявленья!

И лёгкий, радостный, сквозной

Дождь благодатный окропленья

С твоей сливается слезой.

Так отрадно тогда было, такая луна и в самом деле – ни одна свеча не погасла. А горело их множество. Казалось, что наш Крестный ход – это земное, зеркальное отражение небесного Млечного пути.

Тогда я как-то меньше страшился крещенской купели. Не только от того, что был моложе, а от того, что сильнее молился, впечатления были свежее. Но всё-таки и тогда побаивался. Чтоб успокоиться, твёрдо сказал себе: «Как батюшка благословит, так и поступлю».

Вот уже троекратно погружен крест в тёмную воду реки моего детства, уже окропляющие капли освящённой воды летят с батюшкиного кропила, взлетая радугой над людьми и быстро замерзая на их одеждах. Вот уже я с робостью и тайной надеждой, что батюшка пожалеет меня, спрашиваю: «Как, батюшка, благословите погружаться?». И батюшка вдохновенно и весело крестит меня и восклицает: «Обязательно!».

И много же тогда было желающих испытать себя омовением в холодной ванной. И на следующий день люди всё шли и шли к Иордани, и многие окунались.

Да, братья, крещенская прорубь – это символ умирания и воскресения. Страшно войти в неё, страшно окунуться с головою, да не один раз, три, но как же животворно, ликующе потом ощущать ледяной согревающий жар омовения. Даже и одеваться не спешишь.

Но что обязательно надо сказать о погружении, это: легче опускаться в прорубь, когда холодно. Объясню. На улице минус двадцать, в проруби плюс три. То есть, когда ты разделся, тебя мороз продирает, начинаешь трястись, а в купели плюсовая температура, то она даже согревает. А выходишь из неё – организм воспрянул от резкой смены температуры и тебе становится даже горячо. А когда, как сейчас, на улице примерно два-три градуса, голого человека всего пронизывает, трудно выдержать. Он ныряет, а в проруби тоже эти два-три. Окончательно замерзает. Чего я и испугался.

…Но, друзья мои, рад доложить, что я всё-таки свершил крещенское омовение. Вернулся со службы, с Литургии. Позвонил жене, поздравил с Богоявлением, сообщил, что главное в жизни счастье - Причастие - состоялось. Но признался, что спасовал, не пошёл ночью на реку.

– И правильно, – одобрила жена. – Не мальчик уже, скоро восемьдесят, хватит. Сколько ты раз ходил, зачем рисковать.

Хотел было улечься, но неожиданно сильно захотелось пройти Крестным путём, которым прошли ночью прихожане храма. Хотя бы этим как-то оправдаю себя за то, что их не поддержал. Хоть в одиночку, да пройду.

И пошёл, совершенно не предполагая, что возжелаю погрузиться в купель, в прорубь.

Пошёл и пришёл. У реки стояла палатка, были люди. В основном, молодые парни. Кто-то уже ухнул в прорубь и одевался, кто-то не решался. Воды в купели было чуть больше, чем по пояс.

И я решился. И вот какая мысль меня подвинула, та, которая всегда оживает во мне в день Причастия, то, что после Причастия и умереть не страшно. Так что, если что случится, то я же причастился.

Но уже совсем решающим лично для меня было то, что я знал, что ни дети мои, ни внуки не ходили ни на вечернюю, ни на утреннюю службы, и должен же кто-то из семьи, хотя бы один за всех, свершить Крещенское очищение освященной водой. Раз уже не сумел, не смог вырастить их в страхе Божием, так сам не страшись войти за них в Иордань.

В палатке никого не было. Жалея, что так много приходится расстегивать пуговиц, освобождаться от куртки, да ещё и молния заела, стаскивать через голову свитер, снимать рубаху, расшнуровывать ботинки, освобождать ноги от носков, вылезать из брюк, складывать всё это на доски, укреплённые вдоль брезента и жалея, что не так готов к погружению, как в прежние годы. Ходить на Иордань надо только в одной рубахе, сверху полушубок, на ногах валенки – всё. На раздевание и одевание по десять секунд.

В палатку вбежали две женщины, в годах и молодая. Меня они даже и не заметили. Сразу понял, что дочка и мать. Мать причитала:

– Лена, не надо в прорубь, не надо, умоляю. Никому ты ничего не докажешь.

– Ты мне вчера запретила идти, а Нинка и Лерка пошли с ребятами. И купались! И кто я теперь? Они же смеяться будут.

– Лена, Лена, сказали же, что даже чемпион зимнего плавания не стал прыгать.

– Так он не из-за чего-то, ему тут мелко. Где тут ему плавать? Он и не стал.

Говоря это, девушка торопливо раздевалась, швыряя на руки матери пальто и остальное. Осталась в купальнике и сразу рванулась к воде. И тут же сходу сиганула в неё. Но только раз и без полного погружения. Выскочила с испуганным, но победным визгом и примчалась одеваться. Я увидел, как её тело на глазах стало розовым. Мама её ахала и одновременно восторгалась.

Вышел и я на доски. Тут, так промыслительно получилось, подъехала машина батюшки Владимира. Приехал с матушкой проверить, всё ли в порядке. А я уже был раздет. Обрадовался.

– Благословите!

Благословение было получено. А раз так, то и легко было войти в воду и, троекратно крестясь, приседать, погружаясь с головой.

О, Троице Святая, раздельная нераздельно, слиянная неслиянно, спаси нас!

Эволюции нет

Каким был человек при сотворении, таким и остался: мужчина это Адам, женщина – это Ева. «Милый, давай съедим яблок, будем как боги».

Заманчива эволюция. Будь она, куда бы мы шагнули, как бы развили, например, ту же поэзию! Пушкин, бедняга, на метро не ездил, на самолёте не летал, по телевизору не выступал, даже и айфона у него не было, несчастный! Но почему же я, всё это имеющий, пишу хуже Пушкина? И достижения науки свершаются постольку, поскольку Господь открывает просветиться нашему разуму. Ну да, сотовый, это очень хорошо. Хотя постоянный тревожный звонок от жены: «Ты сейчас где?», – иногда не радует. Но в духовном смысле и сотовый ничто, нуль, по сравнению с общением духовно просвещённых предков. «Братия, - говорит на Афоне настоятель монахам, – спешите на пристань, брат Савва просит о помощи». И хрестоматийный пример, когда преподобный Стефан Пермский спешит в Москву, проезжает Троице-Сергиев монастырь, за три версты от него, обращается к преподобному Сергию и говорит: «Брат Сергий, сейчас не могу заехать, но на обратном пути обязательно заеду». В монастыре преподобный Сергий встаёт за трапезой, кланяется в его сторону и отвечает: «Хорошо, брат Стефан, будем ждать». Это-то проверенный факт. А когда идёт Куликовская битва, и братия монастыря стоит на молебне, то игумен Сергий называет имена тех воинов, ополченцев, кто погиб в эту минуту.

Спросим: как обычный человек, бывший мальчишка, пасший лошадей и коров, достигает такого всеведения? Скажут: был Богоизбранный. Да, конечно. Но ведь любой из нас, если он выпущен в Божий мир, выпущен как один из тысячи вариантов (зародышей), тоже именно Богоизбран. Но остальное зависит от него самого. Образ жизни, молитва, терпение, смирение, – это не падает сверху, это не награда, это достигается усердием и трудами самого человека.

Велики наши знания, а что толку от них, если они как свет луны, освещающей, но не греющей? И что толку их увеличивать? Чем больше знаешь, тем больше не знаешь. И из этой формулы не выскочишь. Зачем знания, если не просветился светом Христовым, не причащался, не исповедовался? Какие это знания, если они обезбоженны? Звания, книги, награды – «всё суета сует и томление духа». Идут защиты всяких степеней, уверения, что открыты средства борьбы со всеми болезнями, что доказано самостоятельное явление живой клетки, то есть всё делается, чтобы вытеснить Бога из мира, доказать, что человек чего-то стоит. Да ни копейки он не стоит. Ну, нагрёб миллионы, все равно ж в гробу лежит. Вот Березовский. И жил грешно, и умер смешно.

Выдаются за знания совершенно шарлатанские заявления. Вот энциклопедист Руссо, вот циник Вольтер, вот надменный Дидро, вот всезнайка Аламбер. Свежесть их чтения в России (сама императрица в переписке!) вербовала их сторонников. Они, как опытные охмурялы, прельщали новизной. Руссо особенно вредил. Свернул мозги Толстому, тот даже образок его на шее вместо креста носил. А чему учил Руссо? Человек без нравственных убеждений, он искалечил нравственность французов. Пример приживалы при богатеньких любовницах. Эпатировал, утверждал, что наука родилась из пороков, породила роскошь, испортила души, а кончил тем, что всё воспитание ребёнка надо свести к воспитанию одной привычки – не иметь никаких привычек. Тянет ребёнок руку к пламени свечки, не мешай, пусть обожжется, будет знать. Он же свободен совершать поступки.

Как же они все, эти протестанты, были обезбожены. И до сих пор это длится, длится их самоуверенность в своей правоте. Свобода обезбоженного человека делает его животным.

Не сердись, милая Европа, множество раз бывал я в тебе. И хотелось мне одного – скорее из тебя уехать. Живи без меня, без русского, живи. Ты с лёгкостью без меня обходишься. Так ведь и я без тебя. Но так вас жалко.

Сидим с переводчиком на берегу Сены. Собор Парижской Богоматери. Гюго, Стендаль, Мопассан, Роллан, – все тут бывали-живали. И русских много. Но переводчик говорит не о них: «Тут, рядом, улица путан». – «Это проститутки?» – «Вам интересно? Идёмте».

Вначале победа, потом сражение

Гремят пасхальные колокола русских церквей, и вспоминается строчка поэта: «Золотое сердце России мерно бьётся в груди моей». Именно в Пасху особенно ощущается непобедимость России.

Православие, а значит, и Россию, можно понять только тогда, когда уверишься в том, что смерти нет. Как нет? А что же тогда такое – российские кладбища? Но что такое Гроб Господень, в который Иисус Христос был положен умершим на Кресте, но «воскрес в третий день по Писаниям». Точно то же будет и с нами со всеми. Да, все умрём, но все и воскреснем.

В том-то и есть главный смысл Пасхи Христовой, он в победе жизни над смертью. Да и как может Начальник жизни Христос быть Богом для мёртвых? Нет, только для живых. Умерев на Кресте как человек, Он, как Бог, сошёл в ад, разрушил адские двери. И Адама, и многих праведных, давно и недавно умерших, встречали люди на улицах Иерусалима.

«Смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» – это одно из главных пасхальных возглашений. Уничтожена смерть, стонет и рыдает ад.

И дарована нам вечная жизнь. Свершилась «Пасха верных, Пасха, двери райския нам отверзающая». Царь царей и Господь господствующих сделал наши души бессмертными.

В день Великого Воскресения, вслед за сошедшим в Великую Субботу Благодатным Огнём, служится Пасхальный Канон святого Иоанна Дамаскина. «Воскресения день, просветимся, людие; Пасха, Господня Пасха, от смерти бо к жизни и от земли к небеси Христос Бог нас преведе…».

С Богослужения Святой Пасхи начинаются новые счастливые дни обновления души и тела. Всю Светлую Седмицу будут открыты Царские врата. Это знак того, что Спаситель открыл райские двери, показав путь спасения.

Так почему же мы не идём этим путём?

От нашего предательства Христа ещё при Его земной жизни. Спаситель сказал: «Верующий в Меня будет иметь жизнь вечную». Что ж не поверили? А кому поверили? Иудеям, которые требовали Его смерти? И крики их превозмогли робкое желание римского наместника Понтия Пилата освободить Христа. Хотя иудеи знали, что приход Христа сбылся точно в предвозвещённое время. Но принёс Он не то, что ждали они, не власть их над миром, не золото для них, а учение о том, что не надо копить себе тленного богатства на земле, на которой даже и золото изоржавеет, а призывал к праведной жизни ради других.

Но ведь у Креста были не только иудеи, кричавшие: «Распни Его!», были и те, кто знал Христа при жизни, свидетели исцелений и сами исцелённые. Те же Вартимей и Закхей из Иерихона. И из десяти очищенных от проказы был тут хотя бы один, тот, кто вернулся благодарить Христа. А Лазарь, друг Христа, а сёстры его Марфа и Мария? А гости на свадьбе в Кане Галилейской, где Спаситель явил Своё первое чудо? И почтенные мужи еврейские Иосиф и Никодим.

И сотни, и многие тысячи других. Что говорить – ученики разбежались. Только Иоанн остался. Именно ему поручил Иисус заботиться о Своей Матери. О Ней были Его последние земные мысли.

Да, предали Христа. Испугались. И римлян испугались. И, особенно, первосвященников. «Страха иудейского ради» предали Спасителя. О, несмысленные иудеи, кого вы судили? Того, Кто будет судить Вселенную? Того, Кто способен оттрясти звёзды с небес, как яблоки с яблони? Того, кто колеблет горы и расплескивает моря и океаны? И Его судили земнородные твари? Творца жизни!

И сколько там было иудеев по отношению к остальным? И остальные, большинство, выходит, поверили иудеям? Значит, не любили Христа? Страшно вымолвить, не любили Создателя жизни на Земле. Боялись иудеев? А если бы любили, не боялись бы, ибо «совершенная любовь изгоняет страх». И как же не любить нетленного Бога? Вечного и Бесконечного, Всеведущего и Всемогущего?

Но честно скажем себе: своими грехами мы снова возводим Его на Крест. И опять распинаем. Он даровал нам время, мы распинаем этот Его главный дар, швыряем его в пасть удовольствиям, разврату, чему угодно, только не спасению души. Небесные силы ужасаются, видя наше предательство.

Уж теперь-то, после всех уроков истории, можно было прийти с покаянной головой ко Престолу Божию, понимая, что всё золото мира не стоит одной спасённой души.

И если смерти нет, то что бояться перехода из времени в вечность? Чем сильнее человек верит в Бога, тем с большей радостью желает он окончания отведённого ему земного срока. Потому что не только земные времена каждого отдельного человека кончатся, но и вообще наступит конец Света. Но прежде Страшный суд. Неизбежный, справедливый. Окончательный. А до него, вспомним пророка Иезекииля, останки людей вернутся туда, где родились, чтобы воскреснуть. О, сколько сухих костей прилетит в Россию отовсюду, из всех материков. То явится миру Святая Русь в своей полноте. Миру вечному, в котором она будет главной. Главной, потому что была самой преданной Христу и более других возлюбила Его.

Святая Русь – главное воинство Христово. Закалённое веками страданий, пролитием крови, оно в сражении Христа с Велиаром, света с тьмой, будет непобедимо. Это сражение началось в вечности, в ней и закончится. Фактически, мы уже выиграли его. Потому что вступаем в него полные веры и мужества. Ибо одна только есть настоящая вера, Вера православная. Почему? Потому что на землю её принёс Господь, Сын Божий. Остальные религии, верования созидались гордыней падшего человека.

Страшась этого сражения, враги Христа торопятся – всегдашняя их надежда – завладеть способностью Бога созидать жизнь. И что доказали? Что мы с дерева спрыгнули вместе с Дарвиным и обезьянами? Если вам приятно считать шерстяных животных своими предками – воля ваша, но нас, православных, Господь сотворил.

И вот опять началась болтовня, что мировые учёные изобретут для людей бессмертие. Голография, киборги, ещё чего-нибудь придумают. Всё это всё та же зряшная коллайдерность да плетение словес про живую клетку. Что угодно, лишь бы с Богом посоперничать. Нет, наследники иудейских первосвященников, деньги не тратьте: и вечность и бесконечность в ведении Всевышнего. И только.