Купола над погостом

В родительскую субботу накануне Троицы, убравшись на могилке отца, я шел по погосту, дабы отдать дань памяти учителям, соседям и одноклассникам, и вдруг вышел на памятник, необычный для этих мест - высокую мраморную плиту.

На одной стороне написано: «Стручков Анатолий Трофимович, 7.06.48. - 30.08.99. Один из сильнейших парашютистов мира, имевший на своем счету более 10 тысяч прыжков, тренер сборной команды России по парашютно-купольной акробатике. Погиб, спасая товарища, при выполнении парашютного прыжка». А на другой стороне выгравированы купола парашютов и восемь стихотворных строчек:

«Земля и небо на двоих,

И жизни две, и два крыла.

Переплелись в короткий миг

И ваша жизнь, и купола.

И ты под тяжестью небес

Ошибку за двоих исправил:

Ему всю землю ты оставил,

И только небо взял себе».

Отчего же я его не знаю-то? Ведь с его сестрой я учился в одном классе. Жили они, помнится, в деревне Стулово.

- Это не Галин брат? - спросил я молодого человека, сидевшего на лавочке возле ограды.

- Это и мой брат...

Вот оно как. Я присел рядом.

- Во многих горячих точках был. Но он не говорил об этом, скрывал, чтобы нас не расстраивать. А по жизни шутник, прикольщик. Помню, на мосту через речку встретили человек 6 подвыпивших парней: «Мужик, дай закурить!». Он говорит: «Ребята, какое курево, на хлеб не хватает!». Они - на рожон. А он их дальше заводит. Думаю: господи, их много, нас двое. Они, разумеется, в драку полезли. Он говорит: «Ах, так, земляки...», берет их и сбрасывает в воду. Те - на берег, а он уже их там ждет: плывите назад. Они на другой берег, а он перебежал речку и снова: плывите обратно. Я говорю: Толик, потонут ведь. «Пусть, дураки должны тонуть». Один и вправду стал тонуть. Тогда Толя, не раздеваясь, прыгнул в воду, вытащил его, говорит: «Понял, что не одни дураки по улицам ходят?» «Понял». «Ну и иди домой».

Наград у него страшно много было, но он не любил ими хвастаться. Куча дипломов, кубков, чемпионских лент. Когда я уезжал в командировку, кто-то залез в квартиру и все украл...

- А вас Николаем зовут?

- Да.

Я знал его заочно. Он работал зоотехником в одном из совхозов района и рисовал картины. На них в большинстве были изображены лошади.

- А Толя по голубям с ума сходил. Откуда только их не привозил. В деревне голубятню сделал со всеми удобствами. Мама говорила: «Толька, в доме хуже, чем в твоей голубятне». Он их называл: родственные души. А перед последним его приездом все голуби вдруг улетели. Толик и говорит: «Значит, и я скоро умру». После этого поехал на соревнования в Чехию и погиб. В час, когда он умирал, в наше окно ласточка так билась, так билась... Мама говорит: «К плохому это». От нее скрывали смерть Толи до последнего момента. Она недели две была невменяемой...

Подошел какой-то мужичок. На вид из тех, что ходят от могилки к могилке в поисках ста грамм. Подумалось, что сейчас станет просить закурить или выпить. Но мужик, поздоровавшись, положил букет полевых цветов и ушел.

- Товарища спас, а сам разбился.... - это опять Николай. - У меня была видеокассета о том роковом прыжке - страшная, вот даже сейчас трясет, как вспоминаю.

У них с товарищем во время прыжка стропы перекрутились, и они оба должны были погибнуть. Толя прокричал: «У тебя семья, дети, у меня никого…». И резанул стропы своего парашюта.

Он сильный был, накаченный. У него насчитали 74 перелома. Когда в больницу привезли, он был еще в сознании, сказал: «Крест нательный отдайте брату». Что интересно, когда квартиру обворовывали, крест не тронули...

В небе пролетел самолет, оставив за собой светлую, расползающуюся полоску. Мы проводили его взглядами.

- В день похорон над кладбищем тоже самолеты летали. А с дельтаплана ребята на парашютах прыгали. Съехались со всего Союза. «Вот, батьки теперь нет, что с нами будет?» Сидят: плачут и смеются сквозь слезы, вспоминая его приколы. «А помните, как мы батьку пробовали обмануть? Он якобы пошел в другой спортзал, мы и давай валять дурака. Вдруг идет. Мы делаем вид, что устали, пыхтим: «Домой пора». «Ну ладно, тренировку проведем с начала до конца и пойдем». И так нас нагрузил, чуть концы не отдали. «А это что б не врали», - говорит...

День был теплый. Звенели жаворонки. На соседних оградках бесстрашно уселись грачи. Привыкшие кормиться остатками поминальной трапезы, они ждали, когда люди уйдут, оставив им полагающуюся дань. Но мы не уходили. Разговор, как костер на ветру, то затухал, то разгорался вновь.

- Он объехал практически весь мир, но все отпуска проводил дома - любил деревню! Собаку привез, ее убили, когда обворовывали дом. Баню построил: с парной, баром, летней и зимней верандой, там любил и спать. В избу провел холодную и горячую воду, на дворе смонтировал доильный аппарат. У него вообще золотые руки были. Покупал какую-то вещь, и всю ее перешивал. Даже обувь переделывал. Женские сапоги шил. Мама говорила, что это у него от деда: тот, бывало, за что ни возьмется, все сделает. Помню, мне на защиту диплома в Кострому ехать, а костюма нет. Он покупает мне размера на три больше. Говорю: «Не поеду в таком». «Поедешь. Тут заворотишь, тут заворотишь. Полчаса постоишь, потом или продашь или выкинешь». Целый день занимался со своими голубями. Утром встаю, а костюм уже перешит, отпарен, упакован...

Опять возникла пауза. Кивнув на выгравированные на плите купола, я спросил:

- Летающее крыло?

- Ой, об этом крыле у меня память на всю жизнь. Он привез его как-то с собой в отпуск: «Коль, хочешь попробовать?». Я обрядился, порыв ветра поднял меня выше домов. Ну, я и испугался: что делать-то? Он снизу подсказывает, за какие веревки дергать, а я с испугу все потянул на себя, да как грохнулся! Пробил у соседа крышу, сломал ногу.

Толик полтора километра бегом на руках меня до больницы нес. А крыша... Шифера не было, так он ночью с какого-то заброшенного двора снял две шиферины, на себе притащил и заделал прорехи.

Я обратил внимание еще на две могилки, устроенные в этой же ограде.

- Это наш старший брат Александр. Строил нефтепроводы. Получил воспаление легких, скоропостижный рак, и - нет человека. В 44 года. Веселый был, друзей любил. Когда домой в отпуск приезжал (а жили здесь небогато), мог отдать все деньги до копейки, потом занять у других на билет и уехать. Случалось, кто-то в отпуск собрался, а не пускают, и Саша оставался за него работать. Квартиру уступил напарнику. Говорит: у них дело почти до развода дошло, а мы потерпим...

В третьей могилке рядом с сыновьями покоилась их мать Валентина Филипповна Стручкова. Ее убили трое подонков, позарившиеся на награды и деньги, оставшиеся после гибели Анатолия.

- Я накануне уехал в командировку. А до этого мне приснился сон: капуста кроваво-красная и гряды, затопленные водой. Говорю: «Мама, к чему это?». «Наверное, я умру». Я уехал. Она утром отдоила корову, раздала соседям молоко и прилегла отдохнуть. Дверь-то мы никогда не запирали - деревня, все свои, кого бояться? Они вошли, завязали маме глаза, но она сильная была, скинула повязку и одного из них узнала. Ну, они и зарубили ее топором. Забрали ценности, а дом со двора подожгли...

Эту трагическую историю я знал. О ней говорил весь район. Преступников нашли, осудили. Да ведь нынче, честно сказать, каждый десятый готов позариться на чужое добро.

- Мать работала всю жизнь в совхозе. Когда спала, я не знаю, все время, сколько я помню, работала. До меня маленького-то не доходило. Я думал, так нравилось. А после ее гибели... Прости, не могу. Я несколько раз прямо на кладбище на могилке ее ночевал. Жить не хотелось...

Чем я мог утешить его? На языке вертелись слова, вроде того, что, мол, Бог забирает лучших. Да при чем здесь Бог? Просто в этом сумасшедшем мире выплывают наверх иные люди.

Такие не выпячиваются. Живут себе и живут. Сделали дело, ушли, как будто так и должно быть. Замечаем их отсутствие лишь после их смерти.

Да и замечаем-то лишь потому, что вакуум, который остается после них, заполнить-то некому. Действительно, их уделом становится небо. Вот только земля, которую они наследуют нам, так и остается неухоженной...

Сандовский район,

Тверская область.