Держи, мужик, карман шире...

Говорят, уровень гуманизма государства определяется по тому, как оно относится к своим детям и старикам. И к тем, и к другим Россия относится одинаково безразлично.

Несколько лет назад в моей родной деревне бывшая доярка Валентина Ивановна вдрызг разругалась со своей задушевной подругой. Причиной всему стала пенсия, вернее, новое ее исчисление. Валентина Ивановна «отбарабанила» на ферме больше 40 лет, а Анна Васильевна, ее соседка, не выработала и пенсионного стажа, тем не менее новое пенсионное исчисление поставило их почти вровень. Что говорить, обидно было за такую оценку государством ее прожитой жизни, а кому пожалуешься? Терпела-терпела, да вгорячах и высказала все соседке, когда сошлись с ней возле колодца. А в сущности, Анна-то Васильевна в чем виновата? Ведь не испрашивала же она себе больше денег, так сложилась некая чиновничья арифметика. Вот соседка и обиделась.  

Долго не разговаривали. Наконец, трещина в фундаменте их отношений начала вроде как зарастать, а тут - бац! - новое пенсионное уложение. Работники собеса потыкали пальцами в калькулятор и насчитали Валентине Ивановне дополнительную сотню рублей. А Анне Васильевне не насчитали. И теперь возле колонки выказывала свою обиду уже она. И вроде как получалось, что виновата в ее горе Валентина Ивановна.  

Словом, опять поссорились и не разговаривают.  

В то время все пенсионеры от Калининграда до Владивостока были заняты исключительно тем, что разыскивали по архивам неучтенные отделами социального обеспечения годы работы, да гадали, зарплату каких лет им следует индексировать, чтобы максимально поднять планку своего пенсиона.

В общем, чего только не делает Россия со своими стариками!  

Александр Николаевич Звонцов всю свою сознательную жизнь проработал на Крайнем Севере. Ехал туда, разумеется, не за туманами, а за деньгами и конкретными льготами, которые советское государство гарантировало своим гражданам, трудившимся в экстремальных условиях. Александр Николаевич служил в Мурманске в рыболовецком флоте, плавал на кораблях. Поначалу год работы на Севере шел за два. Потом Хрущев решил, что это для бюджета слишком расточительно, и в 1960 году срезал льготы до полутора лет. Но и этого Александру Николаевичу вполне хватало на льготную пенсию. Отработав в Мурманске 38 лет и 8 месяцев, он заработал себе 60 лет стажа, а среднемесячный заработок в 700 рублей давал ему в 1989 году право на максимальную по тем временам пенсию.  

Обеспечив себе, как ему казалось, безбедную старость, он помахал Северу ручкой и подался на материк, в деревню, к родственникам жены. И тут вдруг его северный стаж стал съеживаться, таять на глазах, как шагреневая кожа. Вначале в местном отделе социальной защиты (слово-то какое - защита!) заявили, что пересчет стажа, как год за два, отменен, и Александру Николаевичу придется смириться с коэффициентом в 1,5. Ну, коли надо смириться - смирился, плетью обуха не перешибешь. В итоге получалось 57 лет, что по тем временам все равно было неплохо. Но вот начался новый перерасчет пенсий, и он напрочь лишил Звонцова последних северных льгот. Засчитав его северные мытарства год за год, вычленив из общего стажа годы учебы на курсах повышения квалификации (Звонцову, как старшему рефрежераторному механику, частенько приходилось коротать время в учебных аудиториях), вынесли ему в собесе окончательный вердикт - 35,5 года трудового стажа. Получалось фактически даже меньше того срока, который он отмотал на Севере. Новая пенсия после перерасчета тоже оказалась мизерной.  

Вот и думай, Александр Николаевич, после этого о смысле жизни. А поразмышлять, ох, есть о чем.  

К примеру, если та же Валентина Ивановна еще может что-то там пересчитать, изменить, то внук ее Сашка изменить уже ничего не сможет. Когда он достигнет бабушкиного возраста, его пенсия будет состоять из двух частей - базовой, или государственной - по экономической немощности нашей лишь слегка приближенной к прожиточному минимуму, и накопительной - той, что Сашка накопит за свою жизнь сам, отчисляя часть своей зарплаты в Пенсионный фонд.

Так вот, накопительной части у Сашки не будет, хотя, казалось бы, работает он трактористом в сельхозкооперативе.

Но кооператив этот гол как сокол. Он который год не только не отчисляет деньги в Пенсионный фонд, но и Сашке не платит ни копейки. А по правде сказать–то, кооператив стал вотчиной своего председателя, а председатель - этаким баем. Нарезал себе лучшие земли, удобрил их кооперативным навозцем, засадил картошкой, вот Сашка на него и батрачит за здорово живешь. Кормится лишь тем, что, как своим собственным, пользуется кооперативным трактором. Возит на нем дрова, пашет огороды, сажает-копает картошку односельчанам. Шабашит, словом. Его жена Таня, доярка, получает за свою работу молоком, возит его в райцентр на рынок, а ведь молоко в накопительный фонд не принимают.  

Не будет накопительной части и у внука Анны Ивановны Сереги, хотя он нынче и при деньгах. Серега ездит на заработки в другой район в богатое хозяйство. Но ни в каких списках он там не числится, деньги ему выплачиваются черным налом, а этот нал, как известно, прячется от Пенсионного фонда, как черт от ладана. Его жена Нина держит в деревне торговую палатку да продает дома из-под полы паленую водку и самогон. Приоделась, поправилась, нос кверху. О пенсионном возрасте пока не думает. А ведь старость и их с Серегой опустит за черту. Городские ларечники на будущую пенсию особенно и не рассчитывают. Разве что до смерти торговать самогоном, если он к тому времени еще будет востребован.  

А вот трудяги Коля с Леной. Эти фермерствуют: растят поросят, продают молодняк, живут справно, выстроили дом, купили машину. По местным меркам богачи. Но старость уравняет и их с Серегой и Сашкой. Они бы и хотели часть своего дохода отдавать в накопительный фонд, но деньги туда принимаются только через бухгалтерию, а какая у них бухгалтерия? А потом, посчитали, да и решили, что обман это все – накопительная-то пенсия. Пока ее копишь, инфляция высушит ее до размера пособия по безработице. Даже если государство к твоей тысяче свои две добавит. Словом, как ни крути, а все равно придется доживать свой век в нищете. Как и вся деревня, если она до того времени еще устоит на этой грешной земле.  

Да только ли эта деревня. Пенсионная реформа, похоже, проскочила мимо всего народа.

Надо сказать, на Западе это уже проходили. В начале 1920-х годов пенсии по старости были привилегией немногих. Большинство или рано умирали, или переставали трудиться, когда им было далеко за 60, и остаток лет доживали со своими взрослыми детьми. Быть старым тогда значило быть бедным. При потере трудоспособности бедность наступала еще раньше. Сейчас доля малоимущих среди тамошних стариков сравнялась с показателями для всего остального населения, а темпы роста расходов на выплату пенсий стали вдвое опережать темпы роста валового внутреннего продукта. А то мы удивляемся: чего это так много стариков в западных туристических группах, и откуда деньги берут? Наши старики едва сводят концы с концами, а мужики - те в большинстве своем даже до пенсии не доживают.  

Большинство наших предприятий сегодня стараются любыми путями увести свои деньги от налоговой инспекции и пенсионного фонда. С молчаливого согласия самих граждан. Потому, во-первых, что доходы многих и так ниже прожиточного минимума. А во-вторых, не верят граждане, что государство в очередной раз не обманет их, и не пропадут бесследно их пенсионные накопления, как пропали прежние, и за что никто не понес никакой ответственности.  

При Сталине, помнится, колхозным старикам не полагалось пенсии вообще. Став немощными, они также доживали свой век у взрослых детей, приглядывая за внуками и правнуками.

 При Хрущеве моей бабушке стали выплачивать в месяц аж 12 рублей. Вот радости-то было! Тетушка, всю жизнь отработавшая телятницей в колхозе, заработала «максималку» - 120 рублей. Теперь, похоже, все пошло вспять. Россия опять наступает на те же грабли, тогда как Запад давно сделал выводы и грабли убрал вообще. Впрочем, надо отдать должное, проводя пенсионную реформу, мы тщимся идти по западному пути. Вот только зацепились своей отсталой экономикой, как помочами, за прошлое - теперь или назад потащит, или щелкнет больно. И то, и другое неприятно.  

А Валентина Ивановна с Анной Васильевной больше у колодца из-за пенсии не ругаются. Они настолько запутались в системе ее начислений, что теперь и не до упреков.