Родион Овчинников: «Надо вернуть в театр табу»

- Родион Юрьевич, позволю личный вопрос: как получилось, что вы закончили Богословские курсы, да еще в Мюнхене?

- В 1989 году мне довелось выступать там с сольными гитарными концертами «Русская поэзия в музыке». Везде за рубежом я, как человек глубоко верующий, сразу искал православную церковь, куда можно пойти на службу. Так, в Нью-Йорке, прямо в храме довелось познакомиться с самим первоиерерахом Русской православной церкви заграницей митрополитом Виталием. Он меня пригласил поговорить за чаем, мы долго и интересно общались. И вот в такой частной беседе он заговорил о святости Русской православной церкви Московского Патриархата – заметьте, это было задолго до восстановления литургического общения двух церквей!

Мы везли тогда из-за границы книги, которых не было в СССР. Помню, на нашей таможне подаренную Библию у меня отобрали - кто-то из группы «стукнул». Как же обидно было! Я спорил с таможенниками и не хотел отдавать, за меня даже парторг Ленкома вступился, Борис Никифоров.

А в Мюнхене я познакомился с архиепископом Баденским и Мюнхенским Марком - православным немцем. Там при монастыре есть академия, и он предложил мне заочно прослушать курс на философско-богословском факультете и сдать экзамены. Образование шло путем пересылки пакетов с учебным материалом оказиями и редкими личными наездами. Моя дипломная работа была по русскому юродству.

- И как эти знания вам пригодились - в духовном и в «житейском» плане?

- Я не лез в глубины чистого богословия, - между Аристотелем и Блаженным Августином. Вообще схоластика западной богословской школы мне как-то оказалась не близка. Другое дело - «Добротолюбие», Мотовилов о преподобном Серафиме Саровском - в этом была милая моему сердцу глубокая простота нашей православной веры. Мне открылся другой мир, и этот мир сильно повлиял и на мою личную жизнь, и на профессиональную.

Что меня больше всего изумляет и привлекает в православии, так это то, что в нем нет какой-то особой тайны, для «избранных». У нас Патриарх и прихожанин сельского храма веруют одинаково, вдохновляются одними и теми же молитвами и чудесами Божьими.

- А в театральной среде как менялось отношение к вере, к церковности после распада СССР, сказывалось это на репертуаре?

- Заниматься искусством и не верить – это нонсенс. Конечно, театральной публике свойственно больше не быть, а казаться. Этим объясняется и появление в 90-е такого большого количества неофитов, воспринявших только внешнюю сторону религии. А актерское неофитство еще и театрализовано, некоторые впадали в такое преувеличенное рвение! Для меня же вера формулируется просто: ходи спокойно и живи спокойно, но помни про Бога. Своему первому духовному отцу - иеромонаху отцу Лонгину - ныне митрополиту Саратовскому и Вольскому, жаловался: больше не могу, мол, в этой среде находиться, он меня очень решительно останавливал: нет, будь там, где поставлен. Сколько можешь, молодых душ оттащи от греха. Я это принял как послушание. То же самое мне говорили потом и другие батюшки, которым я доверял. Спастись можно на любом поприще. Недаром в театре не работают, а служат. Главный вопрос – кому?! Традиционный театральный ответ: «служу искусству», зрителю – не разъясняет сути вопроса.

Для меня в моих спектаклях-тренингах главное - нравственный императив. Театр для меня тоже категория нравственная, в нем тоже есть определенные табу. Если ты в таком русле течешь, то не имеет значения - перевоплощаешься ты в сценический образ по Станиславскому или нет. Чем лучше ты играешь положительный персонаж, тем ярче представишь зрителю пример для подражания. И наоборот, чем убедительнее покажешь персонаж отрицательный, тем действеннее будет «доказательство от противного» - смотрите, какие ужасы творятся в душе человека, если он идет таким путем.

Западная литература - Гете, Шиллер, Байрон - рисовала сатану гордым отверженным красавцем, стоящем на скале с орлиным взором. У митрополита же Антония Сурожского есть книга о Толстом, Достоевском, Гоголе, в которой он называет заслугой русской литературы то, что она показала всю пошлость черта. Когда ты исходишь из такого посыла, то можно играть гоголевскую нечисть, не проникая в ее сущность, не «борясь», а смеясь над ней.

- В последнее время, многие замечают, сами вы практически перестали играть. Почему?

- Я знаю слишком хорошо нынешний театральный режиссерский цех. В большинстве своем, пусть на меня не обижаются коллеги, – это темень беспросветная. Поэтому я не могу отдаваться им в руки как актер, чтобы они из меня лепили, что им взбредет в голову. Часто они не могут сформулировать не то что задачу актеру, а даже что они вообще хотят от постановки. У них какие-то ошметки мыслей и чувств. Я поэтому и уходил из разных театров, что не встретил режиссера, который поставил бы мне интересную задачу, так, чтобы я ощущал себя со-творцом, а не тюбиком с краской, который нужно выдавить на сцену.

Для меня во главе русского театра стоит именно артист. Все остальное - прилагательное. Режиссер не может позволять себе относиться к артисту как писатель к бумаге или скульптор к глине, а именно такой тренд с некоторого времени у нас стал возобладать вслед за Западом.

- Что же происходит с нашим театром? Отчего множатся постановки, в которых буквально целенаправленно извращается классика, на зрителя со сцены льются потоки пошлости?..

- Россия, как Китеж-град, «хамского глаза» не выносит - уходит под воду. А погружаясь, поднимает со дна грязь, которая выплеснулась сегодня. Это донные отложения - по-донки…

Есть среди них и лидеры такого духовного тупика. Как писал Василий Розанов, с такими людьми не надо разговаривать, их надо вовремя вывести из-за стола, как навонявших конюхов. Свобода творчества? Они хотят не свободы, а анархии. Черчилль еще образно говорил, что самая большая свобода для искусства – это тюрьма и келья.

Кажется, одна из главных задач «реформаторов» - смешать понятия, вместо традиционной русской соборности утвердить гипертрофированное «я», постепенно снять любые нравственные табу. Тот же режиссер Богомолов постоянно твердит: хватит обращаться к чувству, будем обращаться к уму. Но их ум находится, извините, в штанах, и они еще пытаются нас поучать. Изобретают какие-то театральные велосипеды, думая, что их мерзости никто не превзойдет. Но это все уже было сто раз до них! Эти люди рассчитывают на чернь, а не на народ, и у черни они действительно имеют скандальный успех, порождающий аншлаги. Только можно ли кассовые сборы считать успехом - да еще государственного, с такой историей, как МХТ? Какое отношение имеет Николай Васильевич Гоголь к тому, что творится в театральном центре его имени? Наворотили достаточно, пора уже возвращаться к истокам, пока не поздно.

- Но, согласитесь, в этих спектаклях заняты порой лучшие актеры, и залы переполнены. На тех же «Карамазовых», «Идеального мужа», поставленные в МХТ Константином Богомоловым, на «Человек-подушку» и другие Кирилла Серебренникова билетов не достать…

- Еще бы, выпасть из «мейнстрима», прослыть «непродвинутым» - кому хочется?

Но в том-то и дело, когда кассовые сборы становятся краеугольным камнем — это смерть театра, это смерть души всех, кто в этом участвует.

В бессмертном романе «Бесы» Достоевского Петенька Верховенский очень точно дает определение тем, кто «уже наши» - например, либералы, трепещущие от одной мысли, что покажутся не слишком либеральными…

Таким же образом трепещут сегодня театральные критики, театроведы. Смотреть страшно на тех людей, которые еще недавно писали прекрасные статьи о Товстоногове, Эфросе, Бруке, а теперь «кадят» серебренниковым.

- И как реагировать на все это? Или жить по известному принципу: «пусть идет как идет»?

- Реагировать надо обязательно. Ведь вопрос касается духовной составляющей нашего народа.

Всему этому псевдотеатральному шабашу можно противопоставить только истинную Любовь к театру, сколь бы «беззубым» это понятие не казалось для многих.

С другой стороны, убежден: надо вернуть в театр табу. Я лично выступаю за возвращение государственной цензуры - формально назвать ее можно как угодно. По-другому не справиться со сплоченной группой подобных господ, превратно понимающих свободу. По крайней мере, для начала следует «перекрыть» дорогу явному кощунству и извращению классики в гостеатрах. Хотите, пишите свои пьесы и ставьте их на частных площадках — но только не за деньги налогоплательщиков.

А вообще, мне кажется, усилия разрушителей можно нивелировать не столько противодействием, сколько альтернативной активностью. Русским по духу, нравственным и творческим людям надо настойчивее объединяться, чтобы создавать свои СМИ, театры, снимать кино, устраивать выставки.

- В наше время в бизнесе говорят «фокусируйся или умирай». А вы - и актер, и режиссер, и драматург, и педагог. Кем вы себя ощущаете все же больше?

- Ощущаю себя русским, верующим человеком, профессиональным работником театра. А вообще-то все мои амплуа - для меня сливаются в одно органичное целое. Просто я пытаюсь отдавать должное своему Создателю, всеми доступными способами.

Беседу вел Андрей Самохин

Материалы по теме:

• Егор Овчинников "Майданутый «Театр»"