«Не до ордена. Была бы Родина…»

22 августа 1919 г. в Харькове, который тогда занимала Добровольческая армия, родился Михаил Кульчицкий. В Чичибабин-центре вспоминали поэта-земляка — в канун 23 августа с.г., дня освобождения Харькова от немецко-фашистских захватчиков, когда отмечался и День города, коему в этом году исполнилось 365 лет.

В феврале 1939 г. Кульчицкий написал в стихотворении «Мой город»:

«Я люблю родной мой город Харьков –

Сильный, как пожатие руки.

....

И когда повеет в даль ночную

От границы орудийный дым —

За него, и за страну родную,

Жизнь, коль надо будет, отдадим».

23-летний Михаил Кульчицкий погиб 19 января 1943 г. под селом Трембачево Луганской области, в ходе Сталинградской битвы.

У Кульчицкого наиболее часто вспоминают знаменитое, написанное за три недели до гибели и помеченное автором «26 декабря 1942 г., Хлебниково-Москва» стихотворение:

«Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!                 

Что? Пули в каску безопасней капель?

И всадники проносятся со свистом

вертящихся пропеллерами сабель.

Я раньше думал: “лейтенант”

звучит вот так: “Налейте нам!”

И, зная топографию,

он топает по гравию.

Война — совсем не фейерверк,

а просто — трудная работа,

когда,

черна от пота,

вверх

скользит по пахоте пехота.

Марш!

И глина в чавкающем топоте

до мозга костей промерзших ног

наворачивается на чеботы

весом хлеба в месячный паек.

На бойцах и пуговицы вроде

чешуи тяжелых орденов.

Не до ордена.

Была бы Родина

с ежедневными Бородино».

Гадалка предсказала его матери, что у нее родится сын, который прославится и «будет у воды». Так и случилось: он погиб почти у Волги, а имя его написано золотыми буквами на 10-м знамени в Мемориале Славы Мамаева кургана. Неизымаемо оно и из истории русской советской литературы 1930–1940-x, из того самого ряда «талантов, красавцев, поэтов», что ушли в вечность молодыми: киевлянин Павел Коган (1918—1942), симбирский крестьянин, а затем житель города Иваново Николай Майоров (1919—1942), уроженец Хингана Иосиф Уткин (1903—1944), херсонец-беспризорник-харьковец Арон Копштейн, погибший в 1940-м на финской войне, как и воронежец Николай Отрада (Турочкин).

Однокурсник Кульчицкого по Литинституту Сергей Наровчатов писал в 1960-е годы: «Наше поколение не выдвинуло великого поэта, оно само по себе — все вместе — выдающийся поэт с поразительной биографией. И у нас есть свои герои, свои мученики, свои святые».

Кульчицкий, несомненно, — один из героев и мучеников своего поколения. Исследователи напоминают, что И. Сельвинский, Н. Асеев, С. Кирсанов, П. Антокольский пророчили ему будущее эпического поэта масштаба Маяковского, да и сам Кульчицкий верил в свое предназначение и про то писал родителям в Харьков 1 декабря 1940 г.: «Пахнeт тeм, что нам удастся пройти в печать и переделать в поэзии все по-своему. Сторонников у нас все больше, как и врагов. Может быть, я стану очень большим из поэтов, потому что поэзия теперь в болоте, а я стараюсь писать как могу лучше».

Кульчицкий обладал живым языковым чутьем, любил малороссийские реченья: «О как я русских девушек прохаю говорить любимым губы в губы задыхающееся “кохаю” и понятнейшее слово — “любый”».

Харьковский филолог Михаил Красиков рассказывает, что еще школьником Кульчицкий составил картотеку 85-ти основных стихотворных размеров, беря примеры из любимого Лермонтова или же сочиняя их; упражнения ради «переводил» Жуковского на язык Маяковского и наоборот. С детства одним из его любимейших поэтов был Велимир Хлебников; мальчишку волновало, что Председатель Земного Шара бродил по харьковским улицам! В стихотворении о Хлебникове Кульчицкий воспроизвел известную легенду о том, как поэт сжег свои стихи, чтоб ребенок мог согреться этим теплом...

Огромный гроссбух, в котором были десятки тысяч строк, написанных Кульчицким в 1940–1942 гг., канул в огне войны.

«Мы не знаем, каких высот достиг бы Кульчицкий в поэзии. Но он был “творянином” (любимое хлебниковское словцо), успевшим сотворить самое главное — себя. Сотворить столь талантливо, что нельзя не ощутить реального тепла, прикасаясь к его поэзии, его судьбе» (М. Красиков).

Бабушка поэта по отцу, Евгения Федоровна Цвейгер, была певицей и актрисой. Играла в харьковском театре Сарматова, а после революции — в Народном театре (Театр Дома рабочих металлистов). Состояла в родстве с поэтом Фетом. «Бабушка посещала его в Орловской губернии, — поделилась в своих воспоминаниях сестра поэта Ольга Валентиновна, — но дружбы у них как-то не получилось… Окончила Одесскую консерваторию по классу вокала, полюбила Михаила Васильевича, деда моего, за которого и вышла замуж. Дед был казацкого рода, хотя корни тянутся из Польши. А прадед наш — храбрый казак Василий воевал с турками и принимал участие в освоении Кавказа. Из военных походов он привез себе жену — грузинскую княжну. Жили они с тремя сыновьями в Киеве. Один из них, Михаил, и был нашим дедом».

Сам же поэт в стихотворении «Дословная родословная» писал:

«Мое родословное древо другое —

Я темнейший грузинский

Князь

…..

Я немного скрывал это

Все года,

Что я актрисою-бабушкой немец.

Но я не тогда,

А теперь и всегда

Считаю себя лишь по внуку:

Шарземец».

К словам Ольги и Михаила Кульчицких можно добавить лишь то, — пишет харьковский публицист Дмитрий Губин, — что они происходили из дворян Херсонской губернии. А также главное — рассказ о судьбе их любимого отца, Валентина Михайловича (1880–1942), героя Русско-японской войны и Первой мировой.

3 июня 1900 года Валентин Кульчицкий вступил в армию «рядовым на правах вольноопределяющегося 2-го разряда». За одну из разведок во время Русско-японской войны в ноябре 1905 года он получил первую боевую награду — Георгиевский крест 4-й степени. К концу службы был кавалером полных четырех Георгиев — орденов, которыми награждали за исключительную личную храбрость.

Затем был произведен в офицеры и дослужился до ротмистра. В Первую мировую войну Кульчицкому довелось служить под командованием генерала Брусилова. На фронте Валентин Михайлович начал вести дневник, страницы которого вошли в изданные им позже рассказы о войне. Кульчицкий — также автор двух поэтических сборников. «Отклики души в минуты вдохновения» изданы в 1906-м в Твери, а «Росинки поэзии» — в 1912-м в Харькове. В 1917 г. Валентин Михайлович женился на Дарье Яструбинской, сироте, переехавшей из Славянска.
Поэт Борис Слуцкий (тоже уроженец Славянска), близкий друг Михаила Кульчицкого, вспоминал: «Давным-давно в Харькове на Грековской улице в темноватой, уставленной старинной мебелью квартире Кульчицких Миша показывал мне несколько тоненьких книжиц отца. Среди них были стихи — они, кстати говоря, описаны в известном библиографическом томе Тарасенкова (Русские поэты ХХ века: 1900-1955). Было и несколько брошюр об армии, о морали военного человека, офицера, гвардейца. Мы с удивлением вычитали из брошюр полемику с Короленко: В.М. Кульчицкий отстаивал необходимость в офицерской среде дуэлей. В. Г. Короленко зло и убедительно его оспаривал».

Но главной книгой В.М. Кульчицкого, как считала Ольга Валентиновна, стали «Советы молодому офицеру», в которой в виде афоризмов были изложены «даже сейчас, а может быть, именно сейчас не устаревшие истины и правила поведения на службе и в быту».

Выдержав несколько переизданий, книга стала основой принятого в армии кодекса чести офицера. Ее цитировала газета «Красная Звезда» в конце 1943 г.

После революции отец будущего поэта Кульчицкого получил юридическое образование и работал юрисконсультом.

Сегодня о поэте в Харькове напоминают мемориальная доска на доме, где он жил (ул. Грековская, 9/ пер. Ващенковский, 2), а также имя на мемориальных досках, посвященных погибшим в войну в местном отделении Союза писателей и в 30-й школе, где Кульчицкий заканчивал старшие классы десятилетки.

Мемориальная доска на доме, где вырос поэт, была установлена в 1989 г. В церемонии открытия доски принял участие поэт Е. Евтушенко. Памятную доску на Грековской охотники за цветными металлами похищали трижды (как и в канун столетия поэта), однако всякий раз она восстанавливается.

Литературовед Лев Аннинский пишет, что в 1933 г. отец М. Кульчицкого был арестован «за сокрытие дворянского происхождения, каковое (сокрытие) объяснил следователям так: революция отменила сословия, и он просто не придал значения странным пунктам анкеты. При всей внешней верноподданности такой довод отдавал тонкой издевкой, и арестанта отправили на Беломорканал, а затем в ссылку, куда к нему на свидание допустили со временем и сына. Сын вывез из поездки поэтически изваянный карельский пейзаж, стихотворение появилось в журнале “Пионер”, и это стало первой публикацией Михаила Кульчицкого».

Освободили Валентина Михайловича в 1936 г. «за отсутствием состава преступления», но проживать в больших городах ему не разрешалось. Он снял комнату в Белгороде, в 80-ти км. Однако в 1937 г. вернулся в Харьков и снова работал юрисконсультом, до самой войны. По свидетельству Петра Горелика, друга поэта, «арест отца помешал Михаилу поступить после школы в военное училище».

Вскоре после открытия харьковского Дворца пионеров, первого в СССР, Михаил стал посещать литературный кружок, руководимый Григорием Гельфандбейном, который спустя многие десятилетия будет рассказывать нам, молодым харьковским поэтам 1980-х, как общался в Харькове еще с Хлебниковым и Петниковым. В знаменитом Дворце пионеров Кульчицкий близко сошелся со Слуцким.

Поработав после окончания школы чертежником на тракторном заводе, Кульчицкий поступил в Харьковский государственный университет, а затем перевелся в Литинститут им. Горького в Москву, где они вместе со Слуцким учились в семинаре Сельвинского.

Эти «мальчики Державы», как очень точно назвал свой литературоведческий цикл о поэтах Л. Аннинский, были, безусловно, людьми пламенно советскими.

«И пусть тогда

на язык людей

всепонятный —

как слава,

всепонятый снова,

попадет

мое         

русское до костей,

мое

советское до корней,

мое украинское тихое слово…»

Или вот:

«Как в девятнадцатом —

от Украины — к Сибири

проползли,

пробежали,

пропАдали вы —

от Польши к Японии

нам родину ширить…»

Показательна и такая реплика:

«Мы запретим декретом Совнаркома

Кропать о Родине продажные стишки».

В 1941 г. Михаил ушел на фронт рядовым в один из истребительных батальонов. Он все же стал офицером — закончив по ускоренной программе Московское пулеметно-минометное училище. В звании младшего лейтенанта 26 декабря 1942 г. был направлен на Сталинградский фронт. Да-да, в тот самый день и написано выше приведенное знаменитое стихотворение «Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник…»

Семья в это время находилась в оккупированном Харькове. 25 августа 1942 г. Валентин Михайлович попал в немецкую облаву, а затем в тюрьму, где подвергался истязаниям и заболел тифом. Скончался — 10 декабря. О чем сын-поэт так и не узнал.

«С такими лицами в наше время погибают», — вспоминал о Кульчицком поэт-фронтовик Давид Самойлов (Кауфман), автор статьи «Кульчицкий и пятеро».

(Почему пятеро, критик находит ответ у Николая Глазкова: «А рядом мир литинститутский, где люди прыгали из окон, и где котировались Слуцкий, Кульчицкий, Кауфман и Коган».)

Долго ходили слухи, что Кульчицкий все ж не погиб. Его друг Слуцкий, служивший в военной прокуратуре, даже наводил справки в СМЕРШЕ. Потом он напишет: «И я, как собака, вою Над бедной твоей головою…»

«Сам Кульчицкий настроен иначе, — пишет Л. Аннинский. — Ему весело! Поднявшись дежурить на крышу во время немецкого налета, он выбрасывает в ящик с песком зажигалки и — пляшет! “Я самый счастливый человек на свете”, — эту его фразу запоминают мемуаристы. Надо соединить это самоощущение с самой ранней фразой в его поэтическом архиве, в 15 лет написанной: “Не моя ли каштановая голова поднялась над черной войной?” — тогда трагедия обнажит свою логику, не вместимую ни во что, кроме великих стихов».

Еще в 1989 г. харьковская общественность добивалась увековечения памяти Кульчицкого в названии одной из улиц. Тот же доброхот М. Красиков, к слову, подготовивший совместно с сестрой поэта О.В. Кульчицкой к изданию сборник Михаила Кульчицкого «Вместо счастья. Стихотворения. Поэмы. Воспоминания о поэте» (Харьков, Прапор, 1991) с оформлением белгородского графика Станислава Косенкова, почти сразу ставший библиографической редкостью, писал к девяностолетию поэта: «Двадцать лет спустя мы предлагаем вновь вернуться к этому вопросу».

И вот, решением горсовета в 2012 г. улица Кульчицкого появилась!

Верится, что когда-то Харьков дождется и памятников друзьям-поэтам, молодым фронтовикам Великой Отечественной — Кульчицкому и Слуцкому.