Музыкальная алгебра Родиона Щедрина

Как-то деловые и рациональные японцы решили поставить у себя, в Стране восходящего солнца, мюзикл по сказке Маршака «12 месяцев». Сроки их поджимали: за два месяца нужно было написать 35 номеров партитуры и клавира. Да ещё на японском языке. Заложили данные всех известных на сегодняшний день мировых сочинителей музыки, и машина выдала: с подобной задачей на всей планете способен справиться только один Р. Щедрин. И мюзикл был написан. Причём последний номер композитор дописывал накануне премьеры! Вот таков наш юбиляр!

Зная Родиона Константиновича Щедрина более четырех десятилетий, я, тем не менее, не опубликовал с ним ни одного классического интервью. Почему так получилось, ей-богу, даже толково и внятно объяснить сейчас не смогу. При том, что относился и относится он ко мне в высшей степени по-доброму, с какой-то почти родственной симпатией. Не боюсь писать об этом ещё и потому, что сам я Щедриным всегда восторгаюсь точно так же, как восторгался его супругой Майей Плисецкой – они мои истинные кумиры по жизни.

Если уж быть честным до конца, то лет двадцать назад я было подготовил небольшое интервью с Родионом Константиновичем. Показал Щедрину, а он ласково так заметил: «Это никуда не годится, Мишенька. Вот как-нибудь мы сядем с вами и под диктофон всё обговорим, как следует. И я все ваши вопросы, как пел Высоцкий, "освещу сполна"». Увы, так и не довелось посидеть, в чем, безусловно, исключительно моя вина. Ибо прояви я настойчивость, он бы, полагаю, пошёл мне навстречу.

А пока что, пользуясь дневниковыми записями, расскажу фрагментарно о том, каким мне посчастливилось знать Родиона Константиновича в продолжение столь длительного времени нашего с ним знакомства.

Родион Константинович – заядлый и всепогодный рыбак. Знает всё о рыбе не хуже, чем о музыке. Говорит, что ему повезло с увлечением, потому что рыбалка, как ничто другое, уравновешивает человеческую натуру. А настоящий композитор и должен быть уравновешенным, реагирующим на все жизненные перипетии отстранённо, даже с некоторым запозданием.

– Вообще композиторская профессия во многом отшельническое занятие. Она требует обязательного уединения, просторного письменного стола, чернил, линеек, удобного кресла. Музыкальные идеи могут рождаться у композитора в метро, в самолете, в поезде, на природе – где угодно. Однажды счастливая мысль пришла мне в кювете, после того как я опрокинулся на автомобиле. Но для того, чтобы музыку "овеществить", записать её, творцу необходимо в любом случае спрятаться от людей и долго, долго сидеть одиноко, потому что композиторский труд невероятно кропотлив. Вот вам простой пример. Филармонический симфонический оркестр насчитывает примерно сто человек, плюс-минус. И композитор должен каждому из них написать свою индивидуальную партию.

Небольшое отступление. У меня есть замечательный товарищ, довольно известный столичный журналист, много лет проработавший в «Труде», в других изданиях – Анатолий Журин. Его жена Ирина – народная артистка России, поет (колоратурное сопрано) в Большом театре. А в оркестре этого театра работает альтист ДАНИЛОВ. Совершенно верно, тот самый, о котором Вл. Орлов написал одноименный роман «Альтист Данилов». Толя с Даниловым давно дружит. Однажды они выпивали у моего друга на даче, и весельчак Толя Журин озвучил давно для него наболевший вопрос:

– Признайся, брат, честно, как на духу, ведь даже вы, музыканты, ни хрена, должно быть, не смыслите в музыке Щедрина. Взять ту же оперу «Мертвые души». Это же какофония сплошная, а не музыка!

– Что ты, Толя! – изумился Данилов, – такого замечательного композитора нет нигде больше в мире! Родион Константинович позволил нам разговаривать друг с другом своими инструментами!

Это правда, что музыку Родиона Константиновича постичь, понять с кондачка трудно, если вообще возможно.

Скажу больше: «Фрески Дионисия», «Казнь Пугачева» – поэма для хора а капелла на слова А. Пушкина, «Шесть хоров» из «Евгения Онегина», «Концертино» для смешанного хора а капелла, «Звоны», «Стихира на тысячелетие крещения Руси», некоторые балеты, «Вологодские свирели», опера «Лолита» и другие сочинения Щедрина непросто постигаются даже людьми, в музыке подготовленными.

Вот что пишет о его творчестве критик Борис Филановский: «Звоны» – партитура изысканная. Щедрин обращается к чистым акустическим феноменам, воссоздает сложные негармонические спектры тяжелых колокольных звуков и призвуков. В собственно музыкальной системе ценностей колокол не есть знак чего-то высшего. Он – предмет созерцания, игры, свободного творческого полета. И рядом с чудесно артистичным воспроизведением звона другие события этой пьесы освещаются иным светом и складываются в насыщенную картину – не страны, но мира, причем вполне иного. Ну а слушатель может подойти к нему через привычные образы соборности-колокольности».

Где уж нам, простым смертным, не различающим скрипичного от басового ключа, разобраться в такой музыке. Одно, вернее, два успокоения на сей счет. Первое: есть у Щедрина и вполне земные, понятные нам вещи – музыка к балету «Конёк-Гобунок», опера «Не только любовь», мелодии к замечательным кинофильмам «Высота» («Не кочегары мы, не плотники»), «Коммунист», «Нормандия-Неман», концерт «Озорные частушки». Второе: существует ведь высшая математика с её интегральным и дифференциальным исчислением, в которой большинство из нас тоже – ни бельмеса. Ну, так вот творчество Щедрина – супервысшая музыкальная алгебра! Которой, тем не менее, очень многие счастливые люди во многих странах с удовольствием наслаждаются. И вот вам красноречивое подтверждение сказанному.

Есть в мире самая престижная музыкальная премия Grammy. В 2000 году в главной номинации «За лучшее современное классическое сочинение» она досталась Родиону Константиновичу.

Его CD-диск со скрипичным концертом Concerto Cantabile, записанным Максимом Венгеровым и Мстиславом Ростроповичем, стал одним из самых продаваемых на всех континентах. Кстати, старейшее музыкальное мировое издательство «Шотт» (235 лет, в нём ещё Бетховен и Вагнер печатались), расположенное в немецком городе Майнц, заключило со Щедриным эксклюзивный контракт: все, что выходит из-под пера композитора должно печататься там. Подобных живых счастливчиков в мире насчитывается только 22 человека. В остальном издательство работает на классиков прошлого – надежно, без рисков.

У Родиона Константиновича просто великолепная память и в особенности, конечно, музыкальная. Очень многие сочинения он может играть, не заглядывая в партитуру. Почти всё своё помнит. Я ему как-то высказал комплимент по этому поводу и услышал в ответ:

– Вот у отца моего была память! Больше такой я ни у кого не встречал. Он раз и навсегда запоминал услышанное – мог затем сыграть, спеть, записать. Я не умею и десятой доли того, что умел мой покойный отец.

Предки Щедрина родом из старинного русского города Алексина. Дед по отцу был православным священником.

До революции Алексин слыл курортным городом средней полосы России. Во всяком случае, вся московская элита отдыхала именно в Алексине. Туда однажды приехала знаменитая актриса Малого театра Вера Николаевна Пашенная. И случайно услышала игру на скрипке сына местного священника. Взяла с собой Константина в Москву, показала его Михаилу Михайловичу Ипполитову-Иванову, тогдашнему директору Московской консерватории, и платила сама за музыкальное обучение алексинского самородка.

В конце 1944 года Щедрин-старший привел уже своего сына в Московское хоровое училище к Александру Васильевичу Свешникову. «Мальчик мой очень музыкальный, – сказал он, – но чудовищно разболтан и не дисциплинирован. Послушайте его. Вы – его последний "музыкальный шанс"».

Свешников взял отрывок из «Хованщины». «Такое можешь спеть?» – спросил. – «Могу», – ответил Родик, и спел. Свешников послушал и подытожил: «Чего вы так волнуетесь? У мальчика абсолютный слух, и я его беру».

Родион Константинович самостоятельно, «по букварю» изучил сначала английский, потом немецкий языки. Как он говорит на последнем – не ведаю. Но уверен, что лучше, нежели покойная Майя Михайловна, которая твердо была убеждена, что к языкам не приспособлена.

Чувство юмора у Родиона Константиновича отменное. Он умеет рассказывать даже о самой примитивной жизненной ситуации так смешно, что в любой компании сразу становится центром внимания. Однажды я ему заметил в шутку, что по выходу на пенсию с должности председателя правления Союза композиторов РСФСР, он мог бы легко работать тамадой на различных мероприятиях ещё и потому, что, ко всему прочему, может много выпить, не пьянея. Идея ему, в принципе, понравилась.

Российский Союз композиторов и Щедрин – тема отдельная в истории нашей отечественной культуры. Союз, как известно, был организован Д.Д. Шостаковичем. Щедрин стал третьим его председателем (после Г. Свиридова) и пробыл на этой, весьма многотрудной должности полтора десятка лет. Вот что сам говорил по этому поводу:

– В последние годы пребывание на этом посту, честно скажу, тяготило меня. Вы же знаете, что моя личная позиция всегда была против того, чтобы что-либо запрещать, кого-то куда-то не пускать и так далее. Все протоколы секретариатов могут подтвердить правоту моих слов. Но ты, сам того не замечая, попадаешь в некое среднеарифметическое – «Союз композиторов». Дошло до того, что один из известных бардов напечатал на своей визитке: «Не член Союза композиторов». То есть эта организация объективно стала у лихих журналистов чем-то вроде жандармерии. Хотя, разумеется, всё было куда как сложнее. Как-то Геннадий Рождественский решил исполнить симфонию Альфреда Шнитке в Горьком. Мне позвонил дирижер филармонии И.Б. Гусман и сказал: «Меня уволят, если вы не пришлете письмо от Союза, что рекомендуете такое исполнение!» И мы написали, чтобы помочь талантливому композитору. Подобных примеров я мог бы привести множество.

Но всё доброе как всегда забывается, остается лишь фантом, что ты был руководителем Союза, и на тебе вроде бы как клеймо. Так я почувствовал себя заложником этой сложившейся «осудительной» системы.

Я никогда не держался за кресло председателя. Денег, как председатель, я не получал, никакими иными благами не пользовался. Именно поэтому у меня всегда были развязаны руки. Сидя в кресле председателя, я всё равно оставался свободным человеком. Им остаюсь и поныне. И был бы рад послужить для других примером в этом смысле. В любом демократическом обществе уход человека с занимаемого поста – абсолютно простые и каждодневные вещи. Мир не рушится, если у тебя отняли кресло или ты его сам покинул. Солнце по-прежнему всходит и заходит.

У Щедрина очень много друзей, и не только в музыкальном мире. А хороших знакомцев – просто не счесть. При этом все друзья и знакомые любят его, искренне им восхищаются. А многие его просто боготворят.

…После одного из юбилейных вечеров Майи Михайловны, который закончился банкетом в четвертом часу ночи, я вынужден был по делам рано утром приехать к ней на квартиру по улице Горького (ныне Тверская) 25/9. При минус десяти мела жуткая морозная метель. У самого крыльца меня догнал запыхавшийся Родион Константинович. Оказывается, он уже сбегал на Чистые пруды. Так я случайно узнал, что Щедрин каждое утро, вне зависимости от степени напряженности и занятости предыдущего вечера, бегает до тех пор, пока «обильно не пропотеет»! К этим регулярным утренним пробежкам его приучил известный писатель и психолог Владимир Леви, написавший знаменитую, нашумевшую тогда книгу «Я и мы».

Родион Щедрин и Майя Плисецкая официально поженились 2 октября 1958 года. Но прожили к тому времени вместе уже два года. Как они познакомились, Родион Константинович вспоминал:

– Майю я увидел сначала как зритель из зала театра. И все достоинства балерины разделил с тысячами почитателей её ярчайшего дара. Позже мои друзья Лиля Юрьевна Брик и Василий Абгарович Катанян, как цирковой номер, предложили послушать из своей домашней звукотеки пленку, где Плисецкая пела весь балет "Золушка" Прокофьева. Пела не только мелодические ходы непростой музыки композитора, но передавала голосом все тембровые нюансы этой партитуры. Запись меня поразила. Поразило, прежде всего, то, что у балерины оказался абсолютный слух, – все прокофьевские мелодии, все подголоски она воспроизводила точно в тональности оригинала. И сейчас музыка Сергея Прокофьева непроста для восприятия, но в те времена – середина пятидесятых – это являло собой большую и непривычную редкость.

Несколькими днями позже в этом же доме принимали знаменитого французского актера Жерара Филиппа. Хозяева пригласили к себе нескольких поэтов, писателей, киноактеров, Плисецкую. Музыкантов в этот вечер представлял я. Это была наша первая с ней встреча. Поздним вечером я – молодой тогда «шофёр» – развозил гостей по домам. В том числе и Майю. По маршруту она вышла последней. Уже прощаясь, Майя попросила меня помочь ей осуществить давнюю мечту – записать на нотной бумаге музыку Чарли Чаплина к фильму «Огни рампы», которая была у неё на пластинке. Ей, помнится, тогда хотелось вместе с Касьяном Ярославовичем Голейзовским перевести историю чаплинской ленты на язык хореографической пластики. В течение двух-трех дней я это сделал. И то была первая работа для меня, музыканта, на которую вдохновила балерина. А позже четыре балета – «Конек-Горбунок», «Кармен-сюита», «Анна Каренина», «Чайка» – были посвящены Майе Плисецкой.

Семейные отношения этих суперталантливых художников почти полвека были на виду у всего мира и не перестают удивлять до сих пор. Какой же душевной крепостью, мудростью, терпением, пониманием и взаимопониманием надо было обладать, чтобы не просто устоять на палубе корабля в вечно штормящем море жизни, но и постоянно укрепляться во взаимной любви! Воистину великие люди!

А когда страна стала в 90-е шарахаться из стороны в сторону, то в какой-то момент он понял, что вихрь перемен может и его подхватить, а ведь главное в его жизни всё же музыка. Ей, и только ей, он обязан отдаваться весь, без остатка. И они с Майей Михайловной решаются уехать из России.

Вот что он говорил по этому поводу.

– Меня многие стали упрекать: дескать, в тяжелое время бросил страну, а в ней как раз наступило время больших возможностей, время предприимчивых людей. Увы, но по своей биологии, по складу характера своего я не могу себя причислить к таковым. Мне спокойнее жить и работать, подчиняясь устоявшимся законам, которые тебя защищают. В Мюнхене я могу сосредоточиться на деле, не отвлекаясь, не суетясь. Мне не так много в жизни отпущено, чтобы размениваться по пустякам. И всё, что от меня останется – это моя музыка.

Да, мне здесь комфортно, удобно и спокойно. Но такая устроенная жизнь даром не дается. Я работаю не покладая рук. За последние годы я написал свыше тридцати произведений. Все они изданы здесь же, в известном издательстве «Шотт». Чтобы у вас было представление о том, что для меня значит сотрудничество именно с таким издательством приведу такой пример.

Все советские композиторы, если так можно выразиться, со своего младенчества были приписаны к гамбургскому музыкальному издательству «Ганс Сикорский». Как-то я получил от них корректуру своей небольшой пьесы на 17 страницах и обнаружил там 133 ошибки. А «Шотт» прислал корректуру на 90 страницах, где я обнаружил всего 4 (четыре!) опечатки. Кроме того, в Мюнхене базируется общество по защите авторских прав композитора, куда я принят еще в 1990 году.

Ну и напоследок – просто из наших личных разговоров, щедринские мысли, фразы, изречения, в разное время мною записанные.

«Начинать, Мишенька, никогда не поздно. К вашему сведению: Вагнер свою первую оперу написал в 42 года».

«Я всегда интересуюсь творчеством коллег. Никогда – завистливо. Я как-то написал кантату «Бюрократиада», и её долго запрещали. Запретители всегда чётко определяли всякую угрозу в свой адрес. Если не понимали её коротким умишком, то чувствовали нюхом, печенкой».

«Сколь я друг, столь и враг хороший. И я с углами, не овальный. Это и про меня строки Павла Когана: «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал». Бываю также излишне упрям и недипломатичен. Майя Михайловна в таких случаях любила говорить, что я «кручу ручку» – на своем настаиваю. Но как раз ей-то я почти всегда – вы же прекрасно знаете – уступал и почти всегда делал это с удовольствием. Когда мы с ней бывали в редких разлуках – главной статьей наших расходов становилась оплата телефонных разговоров, а не покупка взаимных подарков».

«Труд пианиста – труд галерный. Но другого способа, чем играть, люди ещё не изобрели. И чем больше твой возраст, тем больше надо упражняться, чтобы хорошо играть. Рояль труднейший, если не самый трудный инструмент. И я стал хитрить: перешёл на орган».

«Многих выдающихся деятелей отечественной культуры мне пришлось отпевать. Среди них и Антонину Васильевну Нежданову. У гроба, Мишенька, по-иному на многие вещи смотришь».

«По жизни я удачлив и везуч. И жил всегда жадно. На все у меня хватало времени: на музыку, на друзей, на футбол, на рыбалку. В молодости работал только запоями. Сейчас стал более дисциплинирован»...

Родион Константинович Щедрин – композитор, пианист, педагог, народный артист СССР, лауреат Ленинской и двух Государственных премий. Он также кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» трёх степеней, орденов Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета». Имеет восемь главных музыкальных премий мира. Избран почётным профессором четырёх университетов, член-корреспондентом Баварской академии изящных искусств, почётным членом Общества Ф. Листа, Музыкального совета при ЮНЕСКО, Берлинской академии искусств. Его именем назван астероид. На его счету – 7 опер, 5 балетов, 3 симфонии, 14 концертов и столько произведений камерной, инструментальной, вокальной, хоровой и программной музыки, музыки к кино и театральным постановкам, что всех и не перечислишь…