Михаил Ульянов: «По натуре я все-таки - солдат, а не командир…»

Михаил Александрович Ульянов — народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР сыграл 74 роли в кино и 54 в театре. Не так уж и много по актерским меркам. Зато какие это образы! На сцене – Борис Годунов, Ленин, Сталин, Цезарь, Ричард Ш. В кино – Егор Трубников (Ленинская премия), дважды Ленин, Егор Булычов, Тевье и 16 (шестнадцать!) раз Жукова! А ещё в активе артиста 5 книг о своей профессии…

«Мне посчастливилось вместе с Ульяновым принимать участие в работе над телевизионным фильмом, посвященном памяти Александра Твардовского. Посчастливилось - именно то слово, которое я хотел употребить. В том, как Ульянов читал стихи Твардовского - и ранние, и военные, и последних лет жизни, - было что-то от самого Твардовского, возникало какое-то ощущение его собственного присутствия при этом. Казалось, что Ульянов где-то рядом возле Твардовского шел от «Страны Муравии» к «Теркину», к войне, а от войны - к послевоенным размышлениям, к последним стихам, и к самым последним, и за этой неотделимостью от Твардовского стояло нечто еще большее - неотделимость от времени, к которому принадлежал и на нравственную жизнь которого влиял Твардовский». Так с любовью и пронзительным восхищением писал о народном артисте Михаиле Ульянове Константин Симонов.

Есть глубокий смысл в том, что судьбы этих трех выдающихся российских художников нашего времени тесно переплелись. Их всегда отличала необыкновенная мудрость и серьезность, как в жизни, так и в творчестве. Сначала Твардовский, затем Симонов, а потом и Ульянов очень сильно переосмыслили свои жизненные позиции. И в этом их величие тоже громадное. Ведь каждый поначалу истово и искренне исповедовал лишь одно ученье - марксистско-ленинское.

Без задних мыслей, без фиги в кармане они служили партии, что равнозначно было тогда для них - народу. Прозрение каждого поэтому было долгим, мучительным и тяжким.

Когда я однажды попросил Михаила Александровича порассуждать на эту тему, он отказался. «Говорить надоело, - сказал со вздохом, - не хочу больше распространяться. Не хочу потому, что "мысль изреченная - есть ложь». И столько уже этой лжи. А потом, да будет тебе известно: что бы я сейчас ни говорил, ни писал – потомки всё равно вынесут свой вердикт нам. И воздадут всем нам по заслугам...»

В другой раз, правда, у артиста было настроение получше, и он все-таки уважил мою просьбу - высказался достаточно основательно: «Если говорить откровенно, то по натуре я все-таки - солдат, а не командир. Иной вопрос, что мне всю жизнь, тем не менее, приходилось командовать, брать на себя и решать проблемы, которые всегда были мне в тягость. Но воловья привычка тянуть ярмо, невзирая ни на что, как та кривая, меня по жизни вывозила.

Когда же началась перестройка, я, скорее всего, последний раз в жизни сильно в неё поверил и поэтому стал очень активным штыком. Или тузом, как тебе будет угодно. Нас и было тогда четыре туза, как в настоящей карточной колоде: два Олега - Ефремов и Табаков, Кирилл Лавров и я. По очереди нас и выдергивали. Но когда началась толчея во властном предбаннике, я не стал в ней участвовать. Тогда как раз меня избрали главой Союза театральных деятелей. Говорю же, как солдат, я не стал вести своих соратников в бой за овладение новыми высотами и плацдармами. Главным для себя считал сохранить всё, что мы уже имели. Десять лет, не самых, смею надеяться, худших в своей биографии, отслужил я хранителем общего театрального наследства, которое накоплено было нашими умными предшественниками. Мы ничего не растранжирили, на том нам еще спасибо скажут потомки. А создать что-то новое было невозможно. Когда я это окончательно понял - отказался от третьего срока и ушёл в сторону. Лукавить не буду, ушёл не без некоторых сомнений и колебаний. Ведь даже то моё маленькое кресло по-человечески меня грело, чуток хмелила голову возможность сказать предметное «да» или «нет» ближнему своему. Хорошо, что я не подвержен «алкоголизму упивания собой» в этом смысле. Не то получился бы "маленький Сталин". Моя же цель по жизни не руководить, а играть.

И тут надо сказать, что удел актёра вообще таков, что он редко имеет возможность выбора. У меня он большую часть жизни всё-таки наличествовал, пусть даже и как некая рента из собственной общественной активности. Так вот моим критерием выбора роли всякий раз являлось не только и не столько её качество, но главным образом то, какой человеческий - мыслительный, эмоциональный духовный заряд она несла, настолько её наполненность этими составляющими для меня казалась существенной. Любая роль в театре или кино проводилась только через моё отношение к жизни, которую я проживал в конкретный исторический период.

Вот всем западным актёрам это всегда было до глубокой феньки. Их определяющее желание - подъём по актерскому рейтингу, а не высказывания по-человечески и по-граждански. А я вот считал и считаю, что даже самая элегантная, красивая и лихая роль, если в ней нет сопереживания времени - бессмысленна.

Другой вопрос, что не всегда удаётся прикоснуться к болевым точкам общества, отдельного человека, не всегда моё творческое волнение передается залу, людям. Только это уже мои, цеховые проблемы и беды, а сам выбор идёт только таким алгоритмом. Я всегда, можно сказать с младых ногтей, сколько сил у меня хватало, старался защищать право актёра на серьёзные размышления и о творчестве и в самом творчестве.

Хотя искусство вообще-то, находится со временем в очень сложных, как правило, опосредованных отношениях. Практически не бывает случаев в истории человечества, или они крайне редки, когда бы существовала прямая зависимость между достижениями искусства и характером общественной ситуации. В самые трудные времена бывает, что появляются произведения, в которых с наибольшей полнотой и правдивостью воплощается опыт страдания людей. А вот сейчас наше общество достигло довольно высокого уровня раскрепощённости. Изменилась, очистилась сама атмосфера жизни, стало легче дышать. Но искусство ещё не отозвалось на эти перемены».

...Тут вот что хотелось бы заметить. За долгие годы знакомства с Михаилом Александровичем Ульяновым (первый мой материал о нём вышел летом 1980 года) я много раз слушал его выступления на различных встречах, собраниях, активах, съездах. Это в так называемые «нулевые годы» он стал тяжеловатым на подъем, неохотно откликался на всякие просьбы об интервью, не мельтешил на экране телевидения. А в былые времена редко какое значимое культурное событие в стране обходилось без Ульянова. При этом он всегда и везде говорил без бумажки, но так логично и аргументировано, что поневоле закрадывалась мысль: все речи артист заучивает наизусть. И приведённые выше несколько абзацев, - тоже всего лишь буквальная (именно: слово в слово!) диктофонная расшифровка моих с ним бесед. Он всегда точно, аргументировано и грамотно отвечал на любые вопросы. Поэтому в годы застоя Михаил Ульянов был самым востребованным у газетчиков интервьюером.

Есть люди, «берущие» аудиторию интеллектом, знаниями или просто харизматической способностью влиять на людей. Ульянов был величайшим, неподражаемым (даже не знаю, кого рядом с ним в этом смысле можно и поставить?) мастером воздействия, как на многочисленные залы, так и на отдельного человека всеми этими качествами вместе взятыми.

Однажды в Киеве я стал свидетелем, как Михаил Александрович именно на эту тему общался со своими коллегами, словно бы передавал им свой опыт владения аудиторией. Говорил, как всегда блестяще, с только ему присущим «спокойным пафосом», а потом вдруг запнулся. На его лице через алмазные бисеринки пота, зримо проступил катастрофически-жуткий испуг, знакомый каждому актеру, когда тот... забывает слова! Зал вмиг замер, тишина воцарилась по истине звенящая. У меня самого дыхание аж перехватило! А Ульянов, вдруг, как ни в чем не бывало, вытер пот со лба и спокойно сказал:

- Теперь вы, полагаю, убедились, как это нелегко бывает артисту держать зал на длинной паузе.

Вы бы видели, что потом случилось с тем самым залом!

...Театр Вахтангова с незапамятных времен дружил со Львовским драматическим театром имени Марии Заньковецкой. Вахтанговцы поэтому ездили в «западнянский Лэмберг», как к себе домой. Собственно, там я, курсант Львовского политучилища, впервые и познакомился с ведущим театром Москвы. Пьесу А. Корнейчука «Память сердца» ставил тот и другой театр. Михаила Ульянова поэтому связывали дружеские узы с режиссёром театра Сергеем Данченко и ведущим актёром Богданом Ступкой. Потом оба они перешли в киевский театр имени И. Франко и стали частыми гостями в Москве. Так вот я не припомню случая, чтобы Ульянов не посещал гастроли своих украинских побратимов даже тогда, когда сам считался в Москве главным театральным маршалом. Может быть и потому, что еще в детстве он впервые познакомился именно с театром Заньковецкой, который во время войны находился в эвакуации в Омской области.

С неописуемым удовольствием я всегда наблюдал за Ульяновым, когда он принимал участие в фуршетах после спектаклей моих земляков. Куда девались его чопорность, вальяжность, ощущение собственной значимости?! Такого весельчака в редкой компании встретишь.

В подобных ситуациях всегда приходила мысль: зря на себя наговаривает Ульянов. Всё-таки по природе он - заводила, командир, а не солдат. Или же он был таким мудрым солдатом, что бравый Швейк ему и в денщики не годился…

Если попробовать назвать три главных качества личности Ульянова, то с мудрости его я бы отсчёт и начал. А на второе и третье место поставил бы опять же ум и выдержку этого сибиряка (Михаил Александрович родился в таежном селе Бергамак). Ведь многие годы он был в своем театре лидером по существу, а не по должности. Поразительнее всего, что как раз на укрепление авторитета настоящего главрежа Е. Симонова постоянно и работал Ульянов.

За более чем десять постперестроечных лет, будучи уже художественным руководителем Театра Вахтангова, Михаил Ульянов не сыграл ни одной полновесной роли, если не считать вынужденного ввода в спектакль «Без вины виноватые». На вопрос почему, так отвечал: «У нас в труппе шесть народных артистов СССР, и все хотят работать. А ставить самому - значит, поощрять этакий домашний самодеятельный театр (артист и режиссер - это все-таки разные профессии). Поэтому свою задачу я вижу в том, чтобы театр просто выжил. Экономические условия изменились ведь до неузнаваемости, а структурно театр остался, каким был при застое. Денег хватает лишь на четыре постановки в год. Кого там играть ста актерам? Вдобавок театр треплют всевозможные антрепризы. Я как руководитель театра нахожусь в сложнейшем положении: препятствовать своим актерам уходить на заработки мне совесть не позволяет, я же знаю, какие ничтожные деньги мы получаем. Но в то же время не могу допустить, чтобы наш репертуар, худо-бедно духовное достояние страны, - развалился окончательно. Ведь разбирают лучших, на ком он строится. Раньше такой проблемы не существовало. Ты мог сниматься, сколько тебе заблагорассудится, но в свободное от театра время. Нужно, наверное, переходить на контрактную систему. Но это автоматически значит, что надо избавляться от стариков, которые всю жизнь отдали театру. И мы тянем, жилы надрывая, непосильную ношу: платим своим старикам и пенсию, и зарплату. Этого им, аккурат, хватает на то, чтобы не умереть с голоду. Старики в последнее время (возрастное, наверное) вообще мне покоя не дают. На каждом шагу вижу, как трагично их существование. Они честно дрались, честно работали.

Всю жизнь жили в ожидании бесконечно обещаемого светлого будущего, а своего настоящего так и не почувствовали, не распробовали.

Их, увешанных орденами и медалями, переживших сначала 37-й год, затем фашизм, разруху, сейчас, когда идет тотальный пересмотр и переосмысление всего и вся, - их просто забыли. И это чудовищно. Ветераны войны и пенсионеры - это страшное обвинение государству, в котором мы сегодня живем. Что-то такое я постарался сыграть в фильме «Ворошиловский стрелок», но картина, увы, получилась слишком скромной по общественной реакции».

Поразительно был демократичным! «Мой демократизм пришёл ко мне не вместе с новыми временами и веяниями. Его мне привили родители-крестьяне. В русских сёлах все семьи испокон веков были демократичными. Работать надо всем - от десятилетнего отрока до седого старика, который, если уж ни на что неспособен, то должен хотя бы курицу сторожить, чтобы яйцо не разбила. Каждый знает свое место и свои обязанности. Я подчинялся отцу вовсе не потому, что он был сильнее меня, а потому, что он был мудрее. Это нормально. Ненормально, когда младший сын захватывает власть и начинает всех мордовать. В нашем обществе как раз это сейчас и происходит: мафиози различного окраса захватили власть и третируют всех нас. А все мы страдаем от этого кавардака.

Меня тревожит больше всего то, что мы живём не по закону и здравому смыслу, а по постановлениям, которые возникают в горячечный период жизни. Они мало продуманы, они не дают ответа, почему мы колотимся десять лет и ничего у нас не получается. Вроде бы есть люди с головой, умеющие видеть наперёд на несколько шагов, но почему из ямы так тяжело мы выбираемся?

Я с завистью смотрю на железные законы цивилизованных стран Запада. Там бы я любые налоги платил, зная, что они пойдут на операцию, если она понадобится мне или моим близким. А у нас я убежден, что их разворуют, да еще деньги мои пустят на оружие, чтобы убивать и насиловать. Мы не приучены к закону. На сей счёт есть такая байка: при каких условиях немец, француз и русский прыгнут с моста? Француз - за женщиной, немец - за колбасой, русский - если написано «запрещено». Обидно всё это до глубины души».

Многие утверждают: Ульянову повезло с ролями. Еще бы – сыграл Ленина, Сталина, Жукова, Ворошилова, Кирова, Антония, Ричарда III, Наполеона, Юлия Цезаря. А я скажу так: этим ролям повезло с артистом.

Наполнить собой, собственными энергетикой, чувствами, мыслями такие образы - надо, как минимум, иметь то и другое, и третье. Плюс еще - ум и вдохновение. Более полувека он черпал из бездонных глубин своей души образы, подавляющее большинство из которых переживут не только его самого, но и многие поколения. Его Трубников из «Председателя» и Жуков уж точно переживут десятилетия.

«Жукова я играл двадцать с лишним лет. Менялись государства, правительства, приходили и уходили вожди, а я все играл полководца. Так судьба сложилась. Ещё в 1970-72 годах я сыграл Жукова в картине Юрия Озерова «Освобождение». Через три года режиссёр Михаил Ершов приступил к экранизации «Блокады» Александра Чаковского. Пришел ко мне с предложением, естественно, сняться в той же роли - Георгия Константиновича. Я стал отказываться - дескать, сколько можно! А он мне говорит: «Михаил Александрович, неужели же мы с Жуковым сделаем то же самое, что в свое время сделали наши предшественники со Сталиным: как новая картина, так новый Сталин. Кто же в стране станет спорить, что Жуков - исключительно ваша роль? Так и играйте ее на здоровье!»

Эта роль на долгие годы стала моей визитной карточкой.

Многие упрекали Ульянова за конформизм к властям предержащим. А он был всего лишь честным и порядочным человеком. Всегда таким был. При любой власти. И не только в общественной жизни, но и в частной. Вот и с женой своей он всю жизнь прожил душа в душу. Между прочим, Алла Петровна Парфаньяк тоже играла в Театре Вахтангова. В молодости она слыла неотразимой, едва ли не самой известной в Москве красавицей. За ней ухаживали Утёсов, Бернес, Арбузов, военные и дипломаты. Первым её мужем был Николай Крючков. (Вместе они сыграли в фильме «Небесный тихоход»). А Ульянов её увидел и сказал: "Будешь моей". И почти пять лет упорно ухаживал, пока не добился своего. Они воспитали дочь и сына. Елена - достаточно известный в столице художник и просто красавица. Дмитрий - актёр. Во внучке Елизавете Михаил Александрович души не чаял. Успел он порадоваться и правнукам, двойняшкам Игорю и Анастасии. А через месяц после их рождения ушел из жизни. Похоронен был на Новодевичьем кладбище со всеми воинскими почестями, хотя ни дня не служил в армии. Но ведь он играл Жукова…