«Я сам был Россия…»

Как утверждал писатель Иван Сергеевич Соколов-Микитов, родившейся 30 мая 1892 года в урочище Осеки близ Калуги, в семье управляющего лесным имением, бытовал в русских деревнях западных губерний в старину такой обычай: сорок дней после кончины кого-то из домашних висело на окне избы покойного расшитое яркими узорами полотенце, вроде рушника, да стояла на дворе кадка с родниковой водой и с резным ковшиком на кадке.

Сорок дней ведь ходила душа покойного по знакомым местам, в родной дом заглядывала, прощалась навеки. А тут вот – стоит водица прохладная, чтоб душа человечья напоследок, уходя с тёплой живой земли, могла хоть водицы напиться да цветастым полотенцем утереться. Эта картина запомнилась ещё маленькому Ивану Соколову, когда он со своими родителями перебирался на постоянное жительство с родной калужской земли на незнакомую Смоленщину. И стала с тех пор для него Смоленщина, как и калужская земля, малой родиной, к которой он был привязан до последних дней своей жизни.

Если душа обыкновенного человека ходит по земле после смерти сорок дней, то душа писателя, верно, ходит сорок лет, особенно такого писателя, который всем своим творчеством, всем своим существом всю жизнь был привязан к ней. Основная тема творчества Ивана Сергеевича – это простой народ на своей земле. Этот народ он видел с малолетства, когда разъезжал со своим отцом, лесником Сергеем Никитичем (Микитичем) Соколовым по лесным делянкам, по бедным смоленским сёлам, попадал и в обветшавшие помещичьи усадьбы (век дворянства заканчивался, и образ разорившегося, доживающего свой век в глуши помещика часто присутствует на страницах его произведений) и в дома разбогатевших на лесных промыслах купчиков, нещадно эксплуатировавших своего же брата крестьянина. Но начиналось всё с детства, и всю жизнь потом Иван Сергеевич стремился написать большой роман, или повествование в рассказах под названием «Детство», и написал многое на эту тему, но до конца жизни не закончил эту свою работу, потому что тема та оказалась неисчерпаемой, как сама жизнь.

А мы, современные читатели, неторопливо вчитываясь, углубляясь в размеренное, медлительное повествование старого писателя, вспоминающего свою молодость, словно плывём по волнам памяти и раскрываем неизведанную для нас страну, иной мир, имя которому было – Россия.

В рассказе «Свидание с детством» есть у писателя такие, поистине исповедальные строки:

«Россия была для меня тем самым миром, в котором я жил, двигался, которым дышал. Я не замечал этой среды, России, как рыба не замечает воды, в которой живёт; я сам был Россия…».

Характерное признание! Да, вышедший из самых глубин простого народа, он не отделял себя от всего русского мира, каким застал его на сломе веков – XIX и XX. Мир этот был суров и неприветлив для простых русских людей. Сколько встречается в произведениях Соколова-Микитова образов бродяг, горемык, странников, крестьян, занятых тяжёлой, подчас непосильной работой за копейки на благо купцов-скопидомов, раздувшихся на дармовом труде работяг. Рассказывает он и о людях, целиком зависящих от произвола хозяина-промышленника или царского чиновника, помыкавшего ими, как скотиной. Вот характерная сцена из воспоминаний писателя: загулявший калужский чиновник в мундире с «золотыми орлёными пуговицами», выйдя из трактира, орёт на мужика-плотогона, всю весну сплавлявшему по ледяной воде связки плотов из нещадно вырубаемых «хозяевами» смоленских лесов: «Гляди, кто перед тобой стоит! Что глазами, как баран хлопаешь? Помнить обязан: ты есть тварь, ничтожество!.. Кланяйся, сучий сын в землю!..». И кланялись ведь, «сиволапые» русские мужики в землю и чиновнику, и купцу-миллионщику Хлудову из повести «Елень», и их приказчикам с загребущими руками, пока не доходили до последней черты унижения, и тогда уже поднимались сами собой на мироедов крестьянские топоры…

И такою запомнил Соколов-Микитов (фамилия Микитов добавилась в творческий псевдоним писателя от отчества его отца) старую Россию, но не только такой. Старая Россия, старая русская деревня – это был мир его детства, наполненный солнцем, радостью жизни, незабываемыми детскими впечатлениями. И потому краеугольным для всего его творчества является рассказ «На тёплой земле», послужившей зачином целой книги рассказов о былой и современной писателю деревенской жизни. Это было неповторимое ощущение счастья – расти и набираться сил среди удивительной, душевной русской природы, среди лесов, наполненных зверьём и птицами, среди полей с незабываемым запахом медовых трав, у нешироких смоленских речек, с их кувшинками и купавницами – среди всего этого мира, наполненного солнцем и воздухом, лёгкими облаками и грозовыми тучами, тёплым летним дождиком и стылой зимней метелью – мира, родившего столько талантливых писателей, художников, музыкантов…

Другое дело, что иные писатели далеко уходят от русского мира, от корней, но Соколов-Микитов к ним не принадлежал, хотя и его помотала судьба по разным странам и морям. Жила в нём, не давала покоя Ивану Сергеевичу неутомимая душа странника и бродяги, и по молодости он, устроившись матросом на торговый корабль в порту города Ревеля (ныне Таллин), обошёл всю Европу, исплавал всё Средиземноморье и, кто знает, может так и остался бы моряком, вольной душой, очарованным странником, всё время ищущим дальние земли, вроде нашего неутомимого путешественника Фёдора Конюхова, но разразившаяся в августе 1914 года Первая мировая круто изменила его жизнь, как и жизнь всех жителей России и Европы.

Молодой, начинающий свою литературную жизнь писатель, уже известный предвоенному российскому читателю по нескольким произведениям, вдруг из моряков превращается в лётчика, вернее, в авиамоториста на первых российских бомбардировщиках «Илья Муромец», на которых совершает боевые вылеты в тыл врага.

Не забывая при этом описывать свои фронтовые впечатления в многочисленных рассказах и очерках. Вот что пишет писатель Николай Старченко о том периоде жизни Соколова-Микитова: «Иван Соколов значительно раньше и Хемингуэя и Ремарка написал свои рассказы – он посылал их прямо с фронта (почти на крыле самолёта писал, вернувшись с бомбометания!) в газету «Биржевые ведомости», в журнал «Огонёк», в «Ежемесячный журнал». Эти необыкновенные рассказы, о которых практически ничего не сказано в нашем литературоведении, просто поражают своей художественной зрелостью, умением автора-очевидца в немногих точных словах передать и общую картину, и душевное состояние человека на войне. Вот как описана, например, сцена воздушного боя в рассказе «Крылатые слова».

«Очередь разрывов вспыхивает так близко, что сквозь шум моторов отчётливо слышно: Эк! Эк! Эк! И все теряют под ногами опору.

Глядят – справа полощет пожар? Нет, пробито крыло, и куски материи разлетаются по ветру. Левый мотор вдруг уменьшает обороты, темнеет круг винта.

- Смотрите, магнето!

Лётчик кричит, но за шумом неслышно, показывает рукой. Механик уже на крыле, пробирается сквозь перебитые тяги, ползёт к остановившемуся мотору. Хватает готовое сорваться магнето, прижимает рукой, другой рукой цепляется за стойку и повисает над бездной.

- Есть контакт! – кричит лётчик, и голос пропадает в гуле.

Мотор заработал».

Безымянный механик, это, конечно, не кто иной, как сам Иван Соколов-Микитов, летавший на бомбардировщике мотористом.

Неизвестно, как дальше бы сложилась судьба Ивана Сергеевича, но мировая война закончилась в России революцией, и началась война Гражданская. И вот – какие странные повороты преподносит судьба: унтер-офицер Иван Соколов становится большевиком, председателем солдатского комитета эскадры воздушных кораблей. Он присутствует в качестве делегата на Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов в Таврическом дворце в Петрограде, где слушает В.И. Ленина с его знаменитыми «Апрельскими тезисами». Потом была служба во флоте, но с февраля 1918 года, после Брестского мира и всеобщей демобилизации, Иван Сергеевич возвращается в свои родные смоленские места, где начинает работать учителем трудовой школы в Дорогобуже. Не устаёт заниматься и литературным трудом, выходят у него в Дорогобуже первые книги: «Засупоня» и «Исток-город».

Но, видно, не отмерено было ещё полной мерой писателю Соколову-Микитову доли тягот дальних дорог, судьба снова бросает его в круговорот войны и скитальничества. Мобилизует его военная красноармейская власть в качестве интенданта Западного фронта и отправляется он на Украину в поисках продовольствия для армии. Оказывается в Киеве в грозное лето 1919 года, а тут – деникинцы, как снег на голову! Белой контрразведке наш писатель, моторист, интендант показался подозрительным, но сумел, видно, доказать деникинским следователям, что он всего лишь моряк, вольная душа, и все его помыслы стремятся только к морю.

– На море хочешь послужить белому делу? – будет тебе море! – решили белые власти и отправили Соколова-Микитова в Севастополь, где он некоторое время служил в архиве Черноморского флота, а после устроился на торговое судно матросом и отправился вновь в свои бесконечные странствования по европейским морям. В декабре 1920 года корабль «Омск», где служил рулевым Соколов-Микитов, прибыл в Англию, в порт Гулль, где был арестован английскими властями, так как было непонятно, кому принадлежит это судно – белая власть в Крыму пала, а Советы не признавали корабль своим.

Вот тут начался для русского писателя-моряка конфликт с миром Запада, где он оказался невольным эмигрантом на «птичьих» правах. И пришлось ему там натерпеться лиха: побывать и в английской тюрьме как «большевистскому агенту», и пожить в колонии для таких же, как он, бездомных скитальцев-россиян, рассеянных по свету бурей Гражданской войны в России.

Впечатления от этой нерадостной жизни вылились у писателя в повесть «Чижикова лавра» – так с грустной усмешкой называли русские эмигранты свою нищую колонию в благословенной Англии.

Трудным было возвращение Ивана Сергеевича из-за границы. Советская Россия не сразу приняла его. Как-никак оказался он в среде белой эмиграции и мог бы попасть под подозрение большевистских властей, но выручила его, как всегда, малая родина – Смоленщина, где доживали ещё свой век его старики-родители, где ждала его родная среднерусская природа, любимая охота, простые русские люди, с которыми он сроднился всеми фибрами своей почвеннической души.

20-е годы – это время становления Соколова-Микитова как крупного советского прозаика, время вхождения его в мир большой литературы. Достаточно накопилось у него жизненного материала и опыта, чтобы мог он этот творческий багаж передать своему читателю. Выходят повести и рассказы писателя, он знакомится со многими интересными людьми, столпами новой советской литературы: Константином Фединым, Алексеем Толстым, Вячеславом Шишковым. Опять манит его муза дальних странствий, и он уже на правах корреспондента солидного советского издания, газеты «Известия», снова путешествует по Европе, но больше его влечёт всё-таки Россия, её заповедные места и вот уже Соколов-Микитов становится участником экспедиций в Арктику на ледоколах «Георгий Седов» и «Малыгин». Время же снова надвигается переломное – кончаются 20-е годы, надвигаются 30-е с их политическими потрясениями, ужесточением режима в СССР, коренной перестройкой всего советского общества. Надо было искать себе места в новой реальности, и такое место для Соколова-Микитова нашлось. Местом этим вновь оказалось море.

Странная судьба была у этого человека. Он – писатель от почвы, от старой русской деревни, от тихих речек и таинственного мира лесов, заядлый охотник и рыболов – совмещал в себе, в своём характере, а значит, и в своём творчестве неудержимые романтические позывы. А время 30-х годов - это было не только время репрессий и лишений, как часто представляют его сейчас, но это было и неудержимо романтическое время, когда словно новые необъятные горизонты раскрылись перед советским человеком, когда вся страна следила за рекордными перелётами Чкалова и Громова, за полярными экспедициями, переживала за судьбу челюскинцев и папанинцев, за поисками пропавшей экспедиции Нобеле. «Быстрее, выше, дальше» – стало девизом времени. Несытый советский народ на руках носил своих героев – открывателей новых земель и путей. И в этой нише нашёл Соколов-Микитов своё призвание, а может быть, и спасение. Ведь в конце 20-х, в начале «великого перелома», записан он уже был соответствующими органами в «нетрудовые элементы», что грозило ему, как и многим представителям крестьянской интеллигенции, занесённым в «кулацкие писатели и поэты», и высылкой, и ссылкой, и кое-чем похуже. Вспомните судьбу Николая Клюева, Клычкова, Ивана Приблудного, Павла Васильева и многих других писателей и поэтов с русской «почвеннической» душой!.. Но у Соколова-Микитова была и другая душа – душа моряка и неутомимого исследователя неизвестных земель. И это его выручило. Такие люди были нужны и понятны Стране Советов, ими гордились, их ставили в пример.

Четыре раза совершает Соколов-Микитов путешествия с экспедициями в Арктику, участвует в 1933 году в спасении затёртого во льдах ледокола «Малыгин», причём является одним из немногих свидетелей гибели во льдах вспомогательного судна «Руслан».

История с гибелью «Руслана» наделала много шума, этим случаем заинтересовался сам И.В. Сталин. И вот, Соколова-Микитова вызывают по этому делу пред грозные очи сурового вождя советского народа. Та встреча в начале июня 1933 года оказалась судьбоносной для писателя. Иван Сергеевич произвёл на Иосифа Виссарионовича очень приятное впечатление, они дружески побеседовали, и с тех пор писатель больше мог не опасаться за свою судьбу. В 1934 году Соколов-Микитов вступил в члены созданного Максимом Горьким Союза советских писателей.

Вся вторая половина 30-х годов для Соколова-Микитова, уже увенчанного заслуженными литературными лаврами, уже выпустившего своё первое собрание сочинений - это время поездок. Поездки по стране с журналистскими заданиями спасали от тяжёлых мыслей, от литературных склок, от горестных размышлений о судьбе русской деревни. Умирает горячо им любимый отец Сергей Никитич Соколов, родившейся ещё при крепостном праве, большой знаток русской природы, привившей эту любовь и сыну, умирает мать писателя Мария Ивановна, что когда-то, ещё молодой девчонкой, не хотела идти замуж за «лесовика» Сергея, который был много старше её по годам, и потому даже ходила к знаменитому святому старцу Амвросию в Оптину пустынь, спрашивать совета. А старец, порасспросив девицу, сказал добродушно: «Иди, Марья, за того лесовика. Ничего, что старше годами – стерпится-слюбится».

И послушалась Марья мудрого совета батюшки Амвросия и никогда не жалела о том. Видно, сильно было благословение святого, что родила Марья в этом браке одного из самых проникновенных певцов русской земли.

Долгую жизнь прожил Иван Сергеевич Соколов-Микитов – почти 83 года. Скончался 20 февраля 1975 года в Москве. И «нерадостной», как сам он говорил, оказалась она. Не всё, что хотел, он смог написать. Когда силы были – нельзя было писать всю правду, когда можно стало, то уж сил не было. Последние годы жизни старого писателя прошли во тьме – от тяжёлой болезни он потерял зрение. Пережил трёх своих рано умерших дочерей. Но заслуженная слава пришла к нему. Три раза при его жизни выходили собрания его сочинений, само творчество писателя стало связующим звеном, мостом между старой русской литературой и новой. Он явился учителем тех, ныне признанных классиками, писателей 50-х, 60-х, 70-х годов, что позже назовут «деревенщиками», и имя это не позорное, не оскорбительное, а достойное и заслуженное. Таким «деревенщиком», истинным русским по духу писателем и творцом и останется навсегда в нашей литературе, в нашей культуре Иван Сергеевич Соколов-Микитов. И не случайно ли, что сороковой год со дня его кончины пришёлся на «Год литературы», так уместно, так вовремя объявленный сейчас?

Сорок лет ведь ходит душа писателя по родной земле и смотрит на нас...