«Я пришел в мир не соглашаться»

Сегодня, 28 марта, – юбилей «великого пролетарского писателя», как его почти официально именовали при жизни, Алексея Максимовича Горького, урождённого Пешкова. Отца-основателя литературы «социалистического реализма», сам термин вышел из-под его пера. Горький благодаря своим высоким связям в верхах советского руководства действительно смог придать статусу писателя в СССР немалый политический вес и величайшее общественное значение.

Конечно, это была крайне сложная и во многом загадочная фигура. Во-первых, был ли сам Горький «пролетарием», уж коли его считают «пролетарским писателем»? И ответ здесь очевиден: ни в коей мере нет. Он никогда в своей жизни не трудился на крупных или мелких промышленных предприятиях, и жизнь рабочего класса видел лишь со стороны. Цеховики Нижнего Новгорода, большого торгового города на Волге, славящегося своей знаменитой ярмаркой, где крутились миллионы и миллионы денег, были особым сословием со своеобычным образом жизни, со своими представлениями о чести и достоинстве, со своим уставом поведения.

Жизнь этого сословия, к которому принадлежал дед Горького по материнской линии, старейшина красильного цеха Каширин, вошла в плоть и кровь молодого Алёши Пешкова. Это была мещанская жизнь полубогатого, скажем так, сословия, недотягивающего по своему социальному статусу до купечества, даже третьей гильдии, но и не относящегося к беднякам-пролетариям.

Жизнь тут была жёсткая, вся подчинённая внутреннему распорядку, который устанавливался цеховыми старейшинами. Обычно каждый цех ремесленников представлял собой большой семейный клан, где все были связаны родственными отношениями. Воля старейшины тут была законом, а не подчинявшихся этой воле жёстоко наказывали. Младшие члены клана исполняли роль мальчиков на побегушках, они должны были беспрекословно выполнять все приказы старших.

В этой среде и рос маленький Алёша. Он рано лишился отца, умершего от болезни, и вынужден был со своей матерью перебраться из Астрахани, где его отец был управляющим пароходной конторой, в мещанский и торговый Нижний Новгород под власть деда Алёши цехового старейшины Каширина. Все, кто знаком с повестью «Детство» Максима Горького, представляют себе тот мещанский мир. Однако Алёша Пешков по своим врождённым интеллектуальным способностям был человеком исключительным, феноменом своего рода. Впрочем, Россия, на переломе XIX и XX веков, была богата на такие феноменальные личности. Вспомним, что революционер Владимир Ильич Ульянов-Ленин, тоже ведь волжанин из Симбирска, был почти ровесником Горького. А потрясающий Фёдор Шаляпин! – друг молодых лет Алексея Максимовича. Хмельная закваска таланта и бунтарства бродила в жилах этого поколения, что и вылилось впоследствии на страницы книг Горького.

Что влекло Алёшу Пешкова? Видимо, дух романтизма, который он вынес из книг, а он читал их запоем, все подряд: и приключенческие романы, и любовные, и философские труды. Его интересовало всё, вся жизнь человечества, он хотел познать эту жизнь в полном объёме.

Оттого и отправился он в свои юношеские странствия по Руси, так живо описанные им в трилогии повестей «Детство», «В людях», «Мои университеты». Не только материальная нужда гнала его: в конце концов, он был представителем цехового сословия, мог найти себе работу и не удаляясь в дальние странствия. Но он хотел знать жизнь и мир людей, который был вовсе не ласков к нему. Молодой Горький (такой псевдоним Алексей Пешков взял себе уже с первого своего опубликованного рассказа «Макар Чудра») был словно запрограммирован на самосожжение. Он не боялся смерти, два раза вполне серьёзно пытавшись покончить жизнь самоубийством. Он разжигал костры над Волгой и совершал там какие-то магические обряды. Причислял себя к огнепоклонникам, и даже присвоил себе новое имя – Иегудиил Хламида. И, под стать этому имени, носил просторный чёрный плащ и широкополую шляпу. Он нашёл свой стиль – как в личностном поведении, так и в творчестве. Стиль этот был – полная свобода личности и раскрепощённость. Отсюда – любовь к сильным чувствам, безумным страстям. Героями его первых произведений стали цыгане – вольные жители степей. Герои ранних вещей Горького – Лойко Забар и его возлюбленная Радда – очень похожи на романтических цыган Пушкина.

Итак, с первых же своих опытов в прозе и поэзии Максим Горький заявил о себе, как сугубый романтик, чем и привлёк скучающую интеллигентскую публику, которая немного уже подустала от моральных сентенций Толстого и Чехова, тогдашних корифеев русской литературы. Горький предложил ей альтернативу – полностью свободная личность, не связанная никакими моральными обязательствами. Таков «босяк» Челкаш из одноимённого произведения. Этот тогдашний бомж ставится писателем неизмеримо выше окружающей его обывательской мещанской публики. Недаром юный Алёша Пешков так зачитывался трудами Ницше, этого апологета презрения к христианству и традиционному образу жизни. Но проявилась сразу в творчестве Горького особая черта, которая ярко и выразительно отличила его от всех сторонников нравственного эгоизма – это его вера в добро. Добро с большой буквы. Сильная, полностью свободная личность у Горького стоит перед выбором – творить добро или зло. Личность такая может творить и то, и другое, но всё взвешивается некими невидимыми весами и каждый поступок получает своё воздаяние. Так выбор между эгоистом Ларрой и благородным Данко из романтического повествования «Старуха Изергиль» решается у Горького в пользу Данко, отдавшего своё сердце людям, да вот только люди, воспользовавшись подвигом Данко для своего спасения, после забывают этот подвиг и даже гасят его пламенное сердце…

«Песня о Буревестнике» Максима Горького стала, по сути, гимном революции – «Пусть сильнее грянет буря!»… Впоследствии Горький многое переоценит, и когда эта самая буря действительно разразиться над Россией, он отречётся от неё, найдёт свои особые «Несвоевременные мысли».

Это серия статей, которые прославленный писатель и член большевистской партии, кстати говоря, участник партийных съездов, напишет в смутное время 1917–18 годов, а после и вообще уедет из Красной России в добровольную эмиграцию. Хотя его никто не гнал. Он оставался близким другом Ленина, он вёл большую работу в республике Советов, организовывал издательства, помогал учёным, писателям, поэтам в самые голодные и страшные годы Гражданской войны. Сколько из них обязаны жизнью ему, но скольким он так и не смог помочь избежать пули палача, как Николаю Гумилёву, или голодной смерти, как Александру Блоку!..

Горький сблизился с большевиками в начале XX века, будучи уже известнейшим русским писателем, избранным даже в Императорскую Академию наук. Его избрали академиком интеллигентнейшие и высокоучёные люди, его, недавно ещё бродягу, не получившего и начального образования, скитавшегося по стране в вагонах для скота, они признали его талант… На все лады повторяют известную запись, сделанную императором Николаем II по поводу избрания академиком бывшего «босяка»: «Более чем оригинально!». Но ведь этим, собственно, и ограничиваются «репрессии», которые применил царский режим к писателю из народа. Да, он был под надзором полиции, как участник марксистских кружков, даже подвергался кратковременным арестам в силу своих сомнительных политических знакомств, но никогда не был судим, и никогда не был ссылаем в места не столь отдалённые.

Утверждение Горького в сане академика было заторможено, но этим сразу же возмутилась «передовая» общественность и даже Чехов и Короленко, в знак протеста, отказались от такого же звания. Это ли не слава для молодого писателя, только начинавшего, по сути, свою литературную карьеру, а уже обласканного вниманием и читателей, и издателей, выплачивающих ему нешуточные гонорары. Никогда уже после Максим Горький не испытывал материальной нужды.

Его книги издавались огромными тиражами как в царской, так и в советской России, где он стал самым издаваемым писателем. Но и до революции он на свои литературные заработки мог снимать себе виллу на Капри в Италии, и жить там годами.

Мог активно помогать Ленину и всей партии большевиков, быть, по существу, организующим центром всей партийной революционной работы за рубежом.

Что двигало этим художником? Сам в своём быту Горький был довольно скромный человек, одевался всегда просто, сохраняя свой отличительный стиль: длинный плащ, широкополая шляпа. В последние годы жизни он носил тюбетейку, что-то вроде академической шапочки. Академиком Горького всё-таки утвердили, сразу после Февральской революции.

Он не был так уж падок на женщин, как это обычно ему приписывают. Законная жена у него до конца дней была одна – саратовская дворянка Екатерина Волжина, всю жизнь потом носившая фамилию Пешкова. Она была первым корректором произведений своего мужа, что Горькому было необходимо: отсутствие регулярного образования сказывалось на его грамотности. Потом писатель увлёкся актрисой Московского художественного театра Марией Андреевой. Но брак с Волжиной разрывать не стал, ведь у них родился сын Максим, которого Горький очень любил. У Алексея Максимовича, были, конечно, и другие увлечения, но их было не так уж и много. Вообще, Горький в своих произведениях как-то прохладно относится к теме любви: она у него либо уж слишком романтическая и театрально-возвышенная, либо приземлённо-грубая, обывательская. Опять здесь идёт борьба между талантом писателя-реалиста, даже «социального реалиста», как характеризовали Горького критики, и неисправимого романтика и поэта, кем Горький и был на самом деле в глубине своей души.

Но вернёмся к Горькому как «пролетарскому» писателю. Такое звание он заслужил, прежде всего, своим знаменитым романом «Мать», описывающим путь простого рабочего Павла Власова в революцию. И опять же главный персонаж романа не столько рабочий, сколько борец, романтический герой, всё повествование у Горького направлено не на описание реальной жизни рабочих, не на их житейские отношения и простые человеческие радости, а на развёртывание картины борьбы, протеста униженного человечества, каким предстаёт в романе рабочий класс, против эксплуатации, угнетения и мещанской пошлости. Это идейное произведение, так его и поняли тогда, в предреволюционные годы. Поняли и высоко оценили революционные вожди: Ленин, например. И с большим сомнением отнеслись истинные художники слова, скажем, Александр Блок, который утверждал, что это шаг назад после первого романа Горького «Фома Гордеев», а рабочий Павел Власов лишь слабое подобие такой стихийной русской натуры, как Гордеев. Но оба эти произведения Горького роднит одно – в них действует одна и та же стихия, стихия протеста и романтического подвига. И купеческий сын Фома Гордеев и пролетарий Павел Власов – они суть романтические герои, всё предназначение которых – «не соглашаться».

И сам Горький был таким, он говорил о себе: «Я пришёл в мир не соглашаться». Это и есть основной мотив творчества писателя – протест и противопоставление себя, как гордой личности, миру людей, погрязшему в мещанстве и пошлости.

В этом содержатся и причины антихристианства Горького, ибо ведь религия рассматривалась тогда, как орудие в руках правящего класса для смирения непокорных и неимущих. Конечно, взгляд Горького сложнее, не так упрощён, но ведь в его произведениях действительно нет ни одного яркого положительного героя из духовного сословия. Все они, как правило, личности смутные, тяжеловесные, неискренние, с двойным дном. Хотя, признаемся, у него нет и ярко отрицательных персонажей из духовного сословия. Горький здесь осторожен.

Наиболее яркие герои Горького: цыгане, бродяги, революционеры, буйные купцы, жаждущие правды разночинцы – всё герои романтические. А вот «интеллигент» Клим Самгин – не романтик. И это явно чувствуется. И роман с названием «Жизнь Клима Самгина» не даётся автору, он пишет его, пишет на протяжении многих лет, и так и не может окончить. Почему? Да потому, что это – не его персонаж. Самгин не герой, и Горькому он по большому счёту не интересен. Хотя на самом деле, конечно, тема русской интеллигенции его занимала. В интеллигенции он видел «соль земли» и сам всю жизнь тянулся к этому сословию, дружил с учёными, художниками, поэтами...

Пьесы Максима Горького, вся его драматургия – это особый мир, о котором надо говорить отдельно.

Он написал два десятка драматургических произведений, но как драматург стал известен после постановки в 1902 году Московским художественным театром его пьесы «На дне».

Горький, наверно, мог бы и не писать ничего больше для театра, так как одно это произведение обессмертило его имя. Во-первых, поражает драматургическая смелость художника: вывести на театральные подмостки мир бродяг, парий общества. Не просто «униженных и оскорблённых», как у Достоевского, или «отверженных», как у Гюго, а людей, совершенно стёртых в пыль, подзаборную рвань. Места скопления подобного элемента, к примеру, знаменитый Хитров рынок в Москве, были запретными зонами, клоакой, о которых ходили страшные слухи среди «образованного» общества. А Горький, ничего не боясь, идёт сам и ведёт нас, зрителей, прямо «на дно», в это клоаку, и мы с удивлением вдруг видим, что там, в том аду, живут такие же люди, как и мы с вами, они так же страдают, болеют, мучаются и радуются простым радостям жизни… Характерная черта: все персонажи этого «дна» у Горького разговаривают на чистом литературном русском языке, без снижения лексики. И мы, зрители, не замечаем такого несоответствия «реалиям жизни», мы верим автору, мы полностью погружаемся в атмосферу этого трагического существования униженных и оскорблённых, но вовсе не перестающих от этого быть людьми, героев пьесы «На дне». Таков талант художника!

Именно романтизм Горького, на мой взгляд, помог ему в конечном счёте примириться с жёстоким сталинским строем, установившемся в Советском Союзе к концу 20-х годов прошлого века. К тому времени вожди большевистской партии во главе с «отцом народов» Иосифом Виссарионовичем Сталиным взяли курс на реконструкцию страны. Крестьянство подвергалось коллективизации с неизбежной высылкой сотен тысяч «сомнительных элементов» из числа зажиточного населения деревни. В стране шла индустриализация, в массовом порядке строились фабрики и заводы, электростанции и металлургические комбинаты. Нужна была рабочая сила, причём самая дешёвая, вот её и дала разоряемая деревня...

Горький, как городской мещанин по происхождению, не любил русской деревни, опасался «темноты» и кондовости русского мужика. Потому коллективизация в СССР его испугать не могла.

Другое дело – интеллигенция, к которой Горький себя причислял. Она ведь тоже страдала от такой «реконструкции» в Советском Союзе. На Западе, где уже много лет (с 1921 года) проживал Горький, ходили страшные слухи о Соловецком лагере особого назначения (СЛОН), обустроенном большевиками на Соловках, среди Белого моря для «подозрительных элементов». Там сидело и немало интеллигентных людей.

Поэтому Горький с интересом отозвался в 1929 году на предложение Сталина посетить Соловки, чтобы убедиться, что никаких «ужасов» там не творится. Ему и самому это было любопытно, ведь по официальной большевистской версии этот лагерь был своеобразным местом «перековки человеческого материала», испорченного прежней порочной буржуазной жизнью, для создания из этого «материала» нового человека, окрылённого идеей свободного и созидательного труда на благо общества для построения социализма.

Чем не удивительная романтическая идея, о чём всю жизнь мечтал сам неисправимый романтик Горький! Он ведь только мечтал, а чекисты Ягоды и Сталина создают, кажется, такого человека на деле... Горький поехал на Соловки. Что думалось ему, когда он плыл на пароходе «Глеб Бокий» вместе с заместителем Ягоды по должности в зловещем ОГПУ? Может быть, он вспоминал свои слова из очерков времён революции: «Русский народ обвенчался со Свободой. Будем верить, что от этого союза в нашей стране, измученной и физически, и духовно, родятся новые сильные люди. Будем крепко верить, что в русском человеке разгорятся ярким огнем силы его разума и воли, силы, погашенные и подавленные вековым гнетом полицейского строя жизни. Но нам не следует забывать, что все мы — люди вчерашнего дня и что великое дело возрождения страны в руках людей, воспитанных тяжкими впечатлениями прошлого, в духе недоверия друг к другу, неуважения к ближнему и уродливого эгоизма».

Конечно, никакой лаборатории по выработке «нового человека» Горький в соловецком лагере не нашёл. Ему показывали то, что показывают обыкновенно большому начальству, навещающему иногда с инспекциями эти места. Показывали устроенные заключёнными аккуратные клумбы с цветочками, дорожки, посыпанные жёлтым песочком. Старательно выметенные камеры в бараках, постели в два яруса, застеленные пёстренькими красивыми одеялами. На знаменитой Секирной горе, где, бывало, замучивали до смерти проштрафившихся зэков, ему показали столы со свежими газетами, которые читали на досуге осужденные. Горький заметил, что заключённые держат эти газеты перевёрнутыми. Писатель подошёл, взял газету из рук зэка и перевернул её правильно. И ушёл, ничего не сказав. Всё он понял, но говорить было нечего. Потом он плакал, когда слышал откровенные рассказы узников лагеря о своей настоящей жизни, о пытках, об отрубленных пальцах на допросах. А среди заключённых были и дети, хотя по советским законам держать их в лагере было нельзя.

Горькому чекисты показали всё, что он хотел, и писатель по возвращении из Соловков написал… вполне оптимистичный очерк об этом месте, много уделил места описанию удивительно красивой соловецкой природы, рассказал о своих беседах с уголовниками, матёрыми ворами и бандитами, что содержались в лагере.

Только о политических заключённых он не написал ничего, и никакого упоминания о «перековке», переделке старого «человеческого элемента» в новый в его очерке не было. Как не было и самой перековки. Тюрьма есть тюрьма, она не исправляет.

Максим Горький прожил в Италии до 1932 года. Дальше оставаться там, да и вообще в Европе, ему было нельзя. В Европе набирал силу фашизм и нацизм, и он, «пролетарский писатель», тесно связанный с коммунистическим движением, мог, разумеется, подвергнуться репрессиям. Возвращаться окончательно в Советский Союз ему тоже, после всего увиденного на Соловках, не хотелось, но куда ему было податься – уехать в Америку? В США в то время бушевал экономический кризис, «великая депрессия», да и странно было бы ему – великому русскому писателю, бежать всё дальше и дальше от России… В октябре 1932 года Горький окончательно вернулся в СССР. Сталин предоставил ему бывший особняк миллионера Рябушинского у Никитских ворот, построенный в стиле модерн. Были выделены и государственные дачи в Крыму и в ближайшем Подмосковье – в Горках под Звенигородом, красивейшем месте, и, кстати, недалеко от кунцевской дачи Сталина. Сам «вождь народов» сделал, кажется, всё возможное, чтобы расположить к себе Горького. Нижний Новгород, родина писателя, переименован в город Горький, самый большой и комфортабельный самолёт назван именем «Максим Горький». Самого писателя ожидал специальный пароход на Волге, если бы ему захотелось прокатиться по великой русской реке…

Где и когда, какому писателю в истории России, да пожалуй, и всего мира, оказывались такие почести? Но, разумеется, и отплатить Горький Сталину должен был изрядно, ему поручалось фактически создать советскую литературу, организовать Союз советских писателей, который объединил бы все творческие литературные силы страны на основе метода социалистического реализма. Это был грандиозный проект. Действительно, писатель в России теперь становился фактически государственным человеком, бойцом идеологического фронта, так сказать. Это загоняло писателя в жёсткие идейные рамки, но, с другой стороны, придавало ему немалый вес в обществе, создавало ощущение нужности его труда для великого дела построения нового мира. Да и решались многие бытовые и материальные проблемы писателей...

Какова была жизнь писателя в старой России? Скитания в поисках гонораров по разным, в том числе бульварным изданиям, что не миновало даже А.П. Чехова в начале его творческого пути, обивание порогов разных спонсоров и меценатов, чтобы выпросить денег на издание книги.

Советское же государство предложило писателям совсем другую жизнь – стать активными строителями коммунизма на литературном фронте, создавать литературу положительного образца, пропагандировать идеи новой справедливой жизни, создать нового положительного героя, как пример для всего населения СССР.

А взамен писатели получали безбедную жизнь – массовые тиражи своих книг, издаваемых в государственных издательствах и распространяемых по всей стране через систему государственной книжной торговли, проистекающие отсюда солидные гонорары, дома творчества и санатории, новое жильё регулярно строилось для писателей, организовывалось огромное дачное хозяйство в Переделкине под Москвой.

В общем, литература в Стране Советов становилась своего рода государственной индустрией по выработке и пропаганде новых светлых идей. А новой индустрии нужен был, разумеется, руководящий орган, своего рода «министерство литературы». Таким министерством и должен был стать Союз советских писателей, организовать который поручалось Максиму Горькому. И он с этой задачей блестяще справился. 1-й Съезд советских писателей прошёл в 1934 году в Москве, в Большом театре. На нём Максим Горький выступил с основным и заключительным докладами.

В них было много «правильных» слов о предназначении работы писателя в деле той борьбы за социализм, которую ведёт «ленинская партия». Например, такие: «…съезд дает право надеяться, что отныне понятие "беспартийный литератор" останется только формальным понятием, внутренне же каждый из нас почувствует себя действительным членом ленинской партии, так прекрасно и своевременно доказавшей свое доверие к чести и работе литераторов беспартийных разрешением всесоюзного съезда». Было много верных и даже пророческих мыслей о скором будущем: «Однако они (фашисты) готовят новую всемирную бойню, организуют массовое истребление пролетариев всего мира на полях национально-капиталистических битв, цель которых – нажива, порабощение мелких народностей, превращение их в рабов Африки – полуголодных животных, которые обязаны каторжно работать и покупать скверные, гнилые товары только для того, чтоб короли промышленности накопляли жирное золото – проклятие трудового народа, – золото, ничтожными пылинками которого капиталисты платят рабочим за то, что они сами на себя куют цепи, сами против себя вырабатывают оружие». Разве эти слова Максима Горького не звучат актуально и в наши дни?

Тяжело давались Алексею Максимовичу Горькому последние годы его жизни. Подводило здоровье – застарелый туберкулёз лёгких. А он нес на себе огромный груз литературной и издательской работы, курировал издание нескольких крупных журналов, постоянно вёл работу с молодыми литераторами. При этом он постоянно чувствовал над собой всепроникающую жёсткую опеку со стороны «органов» и партийной верхушки, которая не хотела выпускать великого писателя из-под своего неусыпного влияния.

Ведь, в конце концов, он был не функционер, а художник и, как художник, мог даже сказать Ленину: «Мы, художники – люди невменяемые». Ильич запомнил эту фразу и как-то напомнил её Горькому в одном из своих писем к нему.

Понимал это и Сталин, и потому всегда старался держать Горького на коротком поводке. Может, эти опасения со стороны власти относительно поведения Горького и ускорили его конец?.. Алексей Максимович скончался скоропостижно, заболев воспалением лёгких спустя два года после того, как от такой же болезни скончался его сын Максим. Это случилось летом 1936 года. Приближались кровавые разборки и громкие политические процессы 1937 года. Чтобы сделал бы Горький, если прожил ещё год или два? Не заступился ли бы за своих старых друзей по большевистской партии – за Бухарина, к примеру, с которым был близок, они вместе выступали с докладами на съезде писателей, вместе редактировали такое солидное издание, как «История Гражданской войны в СССР»? Наверно, он не остался бы равнодушен к судьбе тех людей, с кем вместе пытался осуществить романтическую идею построения нового общества…

Говорят, что последними словами Максима Горького, сказанными им медицинской сестре, ухаживающей за больным на даче в Горках, когда он очнулся от краткого забытья, были такие: «А я сейчас с Богом спорил. Ух, как спорил!»...