Хранитель российских песен

Полковник в отставке Юрий Евгеньевич Бирюков – известный музыковед и композитор. Он автор музыки к песням на стихи Алексея Суркова, Льва Ошанина, Сергея Смирнова, Алексея Фатьянова, Николая Доризо, Леонида Якутина, Игоря Шаферана, Владимира Силкина и ещё многих других замечательных поэтов. И всё-таки главное дело всей жизни Юрия Бирюкова – собирание песен, которые составляют «животворящую силу души русского народа».

Более полувека этот истовый энтузиаст в буквальном смысле слова спасает, вырывая из небытия песенные шедевры. Более двадцати лет Юрий Евгеньевич вёл на телевидении легендарную передачу «Песня далёкая и близкая», бившую все рекорды по читательским письмам. Примерно столько же лет выступал на Всесоюзном радио с циклом передач «Россия в песне». Бирюков - автор нескольких десятков книг. Среди них - «Песни, опаленные войной», «Песни, рожденные в боях», «Песня далекая и близкая», «Не могу о России не петь», «Говори мне о любви», «Всегда на страже», «По военной дороге», «За спиной была Москва», «Песни Карельского фронта», «Здесь насмерть стояли»,«Мы с Волги на бой уходили», «Мой Рыбинск не хуже Парижа», «Белыми скалами линия фронта легла», «Казачьи песни», «Какие наши годы», «Песни войны и Победы», «Наши деды – славные победы», «Стоит Москва – стоит Россия!».

Только одних военных песен дотошный исследователь собрал, восстановил и оставил для истории около 50 тысяч!

Причём в его многочисленных сборниках не только поэтические тексты, сверенные и многократно перепроверенные, но и ноты, и живое, интереснейшее повествование о том, как появлялась на свет та или иная известная или забытая военная песня, кто и когда её исполнял, обстоятельные беседы с авторами и исполнителями. В Советском Союзе не было такого композитора или поэта-песенника, с которым бы Юрий Евгеньевич хоть раз да ни пообщался. Словом, в лице Бирюкова мы имеем воистину уникального хранителя песен России.

А познакомились мы с Юрием Евгеньевичем в далёком теперь уже 1977 году, когда я поступил в Военно-политическую академию имени В.И. Ленина. В книге «Встречная полоса. Эпоха. Люди. Суждения» я так описывал нашу первую встречу: «На кафедре литературы и искусства я близко сошелся с Юрием Евгеньевичем Бирюковым, которого смело можно было назвать летописцем советской песни. Он уже тогда собрал около шести тысяч! Ко мне он проникся уважением, когда однажды в лекции обронил четверостишье: «Надоело говорить, и спорить,/ И любить усталые глаза.../ В флибустьерском дальнем синем море/ Бригантина подымает паруса». «Хотя вряд ли, - скептически усомнился лектор, – кто-нибудь из вас вспомнит этого, увы, погибшего в войну поэта».

Разумеется, я обиделся не столько за себя, сколько за Павла Когана и озвучил всю его «Бригантину». Расчувствовавшийся, удивленный Бирюков произнёс на полном серьезе: «Ну, если вы процитируете ещё хоть пару строк из Когана, ставлю пятёрку и можете на мои лекции больше не ходить!».

Даже сильно не напрягаясь, я вспомнил, как ещё в курсантские времена нам с подъёмом читал «Звезду» великий доктор русской филологии Осмоловский: «В поле темень, в поле жуть-/ Осень над Россией./ Поднимаюсь. Подхожу/ К окнам темно-синим./ Темень. Глухо. Темень. Тишь./ Старая тревога./ Научи меня нести/ Мужество в дороге./ Научи меня всегда/ Цель видать сквозь дали./ Утоли, моя звезда,/ Все мои печали».

Юрий Евгеньевич при всем честном народе позволил мне больше его лекции не посещать, но как раз это разрешение я проигнорировал. Мне доставляло огромный интерес живое общение с песенным энтузиастом. Кроме всего прочего, Юрий Евгеньевич любил предвоенную поэзию. Мог цитировать строки из таких на ту пору экзотических поэтов, как Николай Клюев, Всеволод Багрицкий, Борис Лапин, Николай Майоров, Михаил Кульчицкий, тот же Павел Коган, который, как известно, «с детства не любил овал, с детства угол рисовал!».

После академии меня взяли в газету «Красная звезда». С Бирюковым связей я не терял, в том числе и по соображениям прагматическим.

Ему, весельчаку и балагуру, можно было запросто позвонить на службу или домой в любое время суток, чтобы уточнить ту или иную поэтическую строку, название песни, узнать сведения из жизни поэта или композитора.

При этом он мог запросто сказать: «Ты по этому вопросу лучше обратись к Лёве Ошанину. Запиши телефон. Скажешь: от меня». Ну что вы хотите, если Юрий Евгеньевич четыре года профессионально и предметно переписывался с Исааком Осиповичем Дунаевским и эта переписка опубликована. Однако потом, как это сплошь и рядом случается в жизни, наши отношения прекратились. Помнится лишь, что домашний телефон Бирюкова однажды умолк, а на кафедре сообщили: он уже много лет здесь не преподаёт. Случайно также я узнал, что Юрий Евгеньевич уехал из столицы в Ярославскую область, и следы его потерялись для меня окончательно.

А весной уходящего года написал я для «Столетия» заметку о жизни и творчестве Фатьянова, в которой много было ссылок на воспоминания дорогого моему сердцу педагога. И вдруг приходит письмо из фатьяновского музея Вязников: «Евгений Бирюков жив, здоров. Находится в столичном пансионате ветеранов труда №1». Надо ли говорить о том, что на следующий день я уже тискал в объятиях своего учителя, и мы долго не могли наговориться…

- Батю своего Евгения Федотова я никогда не видел. Меня растили мама Марья Павловна и её сестра тётка Капитолина. Мама встретилась с отцом, когда заканчивала техникум, а он в это время писал диплом в авиационном институте. Родственники с обеих сторон почему-то воспротивились этому браку. Однако молодые всё равно решили сыграть комсомольскую свадьбу в Рыбинске, откуда отец был родом. Поехали поездом. Мама вышла в тамбур, а дверь там оказалась не запертой. Она и упала на рельсы. С расплющенной рукой, без сознания ее доставили в ближайшую сельскую больницу. Отцу нужно было возвращаться в институт. Утром он пришёл попрощаться и увидел, как маму везут на каталке в морг. По пути на вокзал зашёл на почту и отбил телеграмму родителям несостоявшейся жены: «Маруся погибла под поездом». А мать к вечеру очнулась на льду морга. Истошно закричала. Примчался санитар, отвёз больную обратно в палату. Вызвали хирурга. Тот определил гангрену, и тут же оттяпал маме руку по самое плечо. Соседка по палате и предлагает: «Доктор, а ведь Маруся – на третьем месяце беременности. Вы бы заодно и аборт ей сделали. Кому ж будет нужна однорукая баба с ребёнком?» Врач как заорёт: «Молчи, дура! Он с ней под поезд падал – удержался! В морге на льду не замёрз! Нельзя такое боевое дитё лишать жизни!».

Так и появился Юрка на свет в станице Семикаракорской Ростовской области. Подробности о своём отце узнал лишь, когда матери исполнилось 80 лет. Она, словно на исповеди, рассказала сыну про всю свою судьбу горемычную. Как в далёкой молодости не смогла устоять перед красавцем студентом, который прекрасно пел разные романсы, аккомпанируя себе на гитаре. И как потом согрешила: отдалась ему до свадьбы – так сильно любила. А у избранника её чувства, оказывается, были не столь крепки. Ведь он ещё до войны доподлинно узнал, что девушка его выжила, родила, но смалодушничал и к ней-калеке не вернулся. Спустя сорок лет увидев по телевизору одну из передач «Песня далекая и близкая», написал письмо: «Дорогая Маруся, извини меня за всё, если можешь. И скажи: не наш ли с тобой сын по телевизору выступает?».

- Матушка моя имела доброе сердце и готова была простить своего вихрастого Женю. Только тётка Капитолина категорически воспротивилась, порвав письмо: не бывать этому! Дескать, когда мы с тобой поднимали Юрку, Федотов копейки нам не прислал. А теперь хочет целого полковника заполучить в сыновья. Если такой умный, чего же сам не напишет на телевидение? Да потому, что чует кошка, чьё мясо съела.

- Юрий Евгеньевич, но вам-то хотелось с отцом свидеться?

- Какому ж сыну не хочется иметь отца. Но при живой матери я не имел права самостоятельно принимать такое решение. А когда она покинула этот мир, то и отца уже не было в живых.

Как бы там ни было, но я теперь могу смело утверждать, что особую музыкальность Юрий Бирюков унаследовал именно от отца.

Сызмальства он играл на губной гармошке. Да практически на любом музыкальном инструменте мог подобрать понравившуюся мелодию. Восьмилетним мама с тёткой отдали его в Новочеркасское суворовском училище.

- Мы, пацаны малые конечно же страшно скучали по дому и родным. Ротный, капитан Иван Иванович Чичигин, пытаясь нас как-то развеселить и утешить, брал в руки видавший виды баян и затевал коллективное пение. Он прибыл в училище после тяжёлого ранения под Сталинградом. Поэтому предлагал нам только военные песни, других не знал. У ротного была любимая, которую исполняли чаще других: «Когда мы покидали свой любимый край и молча уходили на Восток». А мы за ним дружно подхватывали тонкими голосами: «Над синим Доном, под старым кленом маячил долго твой платок». Этот грустный напев фронтовой песни о Доне и Сталинграде, родных и близких всем нам местах, совсем недавно отвоеванных у врага, так и остался для меня своеобразным музыкальным паролем трудного военного детства. И эта же песня «Сталинградское танго» (под другим названием – «Донская лирическая) стала для меня первой, чью историю и боевую биографию я сумел восстановить в подробностях для себя самого и для миллионов советских людей. Оказалось, что стихи её написали журналисты фронтовой газеты 4-го Украинского фронта Зельман Кац и Матвей Талалаевский, а музыку сочинил Модест Табачников. Потом были десятки, сотни, тысячи других песен, большинство из которых я, что называется, возвратил из небытия.

- Читатели многочисленных ваших книг, наверняка замечают, что львиная доля всего, вами написанного, сказанного на телевидении, на радио принадлежит всё же военной песне. Это потому, что вы носили погоны?

- Нет. Даже если бы я не прослужил в армии более трети века, а работал, скажем, вахтёром на заводской проходной, то всё равно посвятил бы себя военной песне. Хотя, жанровое песенное разнообразие мне не чуждо. Я сам написал несколько десятков, как говорится, совершенно «партикулярных песен». Да вот пару недель назад про любовь песню сочинил? Но тут вот какое дело.

Военная песня – это словно Солнечная система в культурной галактике России.

Ни одна другая страна мира даже приблизиться не в состоянии к тому музыкальному богатству, о котором я тебе толкую. Военных песен в западном мире вообще с гулькин нос. Ну, о чём было петь солдатам Испании, Франции, Англии? О том, как они вели по миру колониальные захватнические войны? Германия – та вообще по историческим меркам лишь вчера стала страной, с которой считаются в Европе. И только наши, отечественные военные песни удивительно емко и объёмно, эмоционально и образно отражают главную историческую сущность государства Российского, становление, формирование и жизнь которого проходили в многовековой освободительной борьбе и войнах. Так вот, эта героическая пассионарность русского народа нашла в военной песне гораздо более точное, конкретное и эмоционально-образное отражение, чем в каком-либо другом жанре народного или профессионально-художественного творчества. А его вершиной стали песни о Великой Отечественной войне. Тут уж точно: никто и никогда до нас не дотянется.

Ведь что такое песня? Особый вид задушевного разговора. На своём неповторимом языке – доходчивом, но возвышающем, приподнимающем над военными буднями. У каждого бойца была мать, жена, любимая, братья, сёстры, дети. Почти каждый хранил в памяти свою «безымянную высоту», все теряли однополчан. Каждый учился ненавидеть врага, но изо всех сил сохранял в сердце любовь к тому, за что воевал. Поэт Юрий Мельников справедливо писал: «Когда под песню боевую/ шагают воины в строю,/ Я вспоминаю фронтовую/ Лихую молодость свою./ Сквозь дым боёв и холод колкий/ Она шагала впереди…/ Остались чёрны осколки/ В её простреленной груди».

Солдаты пели такие песни не только в строю и даже чаще не в строю. Не столько для других или от имени тех, о ком идёт рассказ, сколько для себя и от своего имени.

Песней порой выскажешься о себе самом лучше, чем любыми, самыми пафосными словами.

Ещё песня объединяла. Конечно, сплачивали людей для победы над врагом и другие виды искусства – спору нет. Но ни одному из них не дано было выполнить эту святую задачу с такой эмоциональной заразительностью. Согласись, даже сегодня, слушая «Вставай, страна огромная» чувствуешь, как мурашки бегут по коже. А Леонид Утёсов говорил: «Это сейчас многие думают, что песня – то, что на досуге поётся. И не все понимают, что песня иногда бывает и оружием. Она может и смеяться над врагом, и поднимать человека на подвиг. Моим оружием была моя песня. Я приезжал на фронт и пел солдатам. Видел, чувствовал, как нужна им моя песня, как она помогает им выдюжить, выстоять всем смертям назло». Короче: «Сказка – складка, песня – быль». И с этой вековой народной мудростью не поспоришь. Ну, какую я тебе лекцию закатил?! Есть ещё у старика порох в пороховницах?

- Да вы себе не представляете, Юрий Евгеньевич, как я рад видеть вас в бодрости и здравии! О чём вам думается сейчас, мечтается?

- Хорошо, что не спросил о творческих планах в мои-то годы. Хотя я на самом деле не прекращаю работы над упорядочиванием своего огромного песенного архива. Не поверишь, но больше всего на свете мне хочется его сберечь. И, может быть, когда-нибудь на базе моего собрания молодые энтузиасты создадут музей, в котором бы бережно хранились эти уникальные культурные и человеческие материалы. Ну, и пока жив, пропагандировать буду нашу отечественную песню, равной которой нет во всём подлунном мире. На самом деле нет, поверь, я знаю, о чём говорю…

Член Союзов писателей и композиторов России; лауреат Всероссийских литературных премий «Сталинград», имени А. Фатьянова «Соловьи»; кавалер медали «200 лет Министерству обороны», золотой медали Константина Симонова; обладатель премии «Сокровищница России», премии Э. Володина музыковед и композитор Юрий Бирюков некоторое время назад выступал с творческим отчётом в Зале церковных соборов храма Христа Спасителя. Зал был полон.

Здоровья тебе, учитель!