Глава III продолжение 5

Но, благодаря отсутствию на Руси разграничения между личной собственностью великого князя и "государственной" землей, осужденному Пайпсом, в ходе расширения государства новые территориальные приобретения присоединялись к вотчине великого князя и оставались при нем навсегда. Русь становилась единым национальным государством, не имея проявлений феодализма, что свойственны были Западу вплоть до XVIII века. Несмотря на то, что на Руси не существовало формально записанного разграничения форм царской и личной собственности, расширившаяся на многие тысячи километров "вотчинная" Московия не отняла ни одного квадратного метра земли у местных владельцев, причем как христиан, так и язычников. Процесс формирования национального государства и национального самосознания в православной Руси шел иным путем, чем в феодальной Европе и завершился гораздо раньше, чем это произошло на Западе "с целью создания единого рынка".

"В России проявился принципиально иной путь становления суверенитета, единой верховной власти, - пишет Д.Ф.Попов, обобщая русскую литературу по проблеме верховной власти на Руси (чего не удосужился сделать Пайпс), - Он начался здесь, по существу, с того, чем кончился в поздней Византии – с удела и вотчины. В отличие и от Запада, и от Византии, в России с самого начала существовал, все более консолидируясь… единый христианский и вместе с тем конкретно-эмпирический, а не создаваемый сверху…народ… который был способен органично обобщать и принимать в себя другие этнические элементы Восточно-европейской равнины". Важнейшими следствиями этого стало то, пишет автор с полным основанием, что единая верховная власть, "распространяясь сверху вниз по удельной системе, повсеместно сохраняла устойчивое единство всех трех элементов христианского средневекового общества: Церкви, военно-служилого класса и городов. Это единство само органически воспроизводило себя в отличие как от "византийской негибкости, невоспроизводимости, существования только на уровне империи", так и от западного построения сверху "путем учета взаимных интересов различных общин и корпораций". Рассеянный в России в эпоху раздробленности по отдельным уделам суверенитет в самих своих частицах сохранял исходную цельность, и для централизации в XIV-XVI веках потребовалось всего лишь соединить "эти готовые частицы суверенитета, "собрать власть", а не создавать ее заново "путем взаимного согласования интересов раздробленного до отдельных личностей и отдельных общин, почти атомизированного западного феодального общества".

Воззвание купца Минина в период смуты и польской оккупации по зрелости своего национально-государственного сознания опережает западноевропейское гражданское мышление минимум на два века: "Мужие, братие, вы видите и ощущаете, в какой великой беде все государство ныне находится и какой страх впредь, что легко можем в вечное рабство... впасть". Это бращение к соотечественникам в 1611 году нижегородского посадского человека средней руки, которому лично ничего не угрожало, отражает зрелое национально-государственное мышление XIX века. Он же призывает соотечественников "утвердиться на единении", чтобы "помочь Московскому государству" (не сюзерену) и "постоять за чистую и непорочную Христову веру": "Не пожалеем животов наших, да не токмо животов… дворы свои продадим, жен и детей заложим…" Нижегородский купец ощущал себя гражданином, задолго до изобретения contrat social и был готов пожертвовать всем для спасения Отечества.

Все это опровергает миф о природной негосударственности русского народа и неспособности к развитию русской государственной системы, хотя отнюдь не освобождает ее от грехов и несовершенств, присущих любому земному учреждению. Русский народ в течение смуты упорно стремился к восстановлению законной, то есть освященной церковью царской власти, национальной по вере и духу. Как только такая власть была им восстановлена, сам он удалился от участия в управлении, не посягая на суверенитет этой верховной власти, который неделим в отличие от западных теорий, слагающих суверенитет из частей, не могущих составлять органическое целое. И.Ильин в комментариях к книге В.Шубарта просто ответил на вопрос, отчего русские "не любили" заниматься государством: "от своей религиозности: мiром правит Бог, чего еще человеку командовать"?

В романо-германской Европе завоеванные народы подвергались сгону с земли, физическому истреблению и принудительному крещению по тому или иному обряду. Какое значение при этом имело то, что приобретенные земли "могли оставаться личной собственностью короля лишь в течение десяти лет, а потом должны были стать собственностью короны"? Признавая повсеместное нарушение этого принципа на практике, Пайпс считает передовым само наличие этого принципа. Принцип "цезарепапизма" вместе с протестантством пришедший на смену папоцезаризму, проявившийся так ярко в Аугсбургском религиозном мире - "cujus regio - ejus religio" - "чья власть, того и вера", был совершенно немыслим в православно-самодержавной Руси и считался бы чудовищным варварским насилием над "свободой совести" и национально-государственной жизнью. Вот уже именно этот принцип воплощал "триединый комплекс": "Власть первична; Власть первична, территория вторична; Власть первична, население вторично", который А.Фурсов и Ю.Пивоваров, пытаясь втиснуть в свою схему русскую историю, приписывают князю Дмитрию Донскому, на том лишь основании, что тот не счел из политических соображений целесообразным поставление единого для всех уделов митрополита. Право первой ночи - отголосок языческого рабства существовал в просвещенной Европе еще в XVIII веке, когда уже были явлены теории Гуго Гроция, Гоббса и Руссо. Трудно сказать, насколько осознанно Пайпс определяет отличие европейской цивилизации от русского "варварства", говоря о том, что все другие страны так или иначе следуют европейскому примеру и ехидно замечая, что именно Европа, западная цивилизация "завладела секретом могущества и богатства", который надобно перенять тем, кто хочет с ней успешно тягаться. Подобные сентенции делают сомнительный комплимент христианской Европе и подтверждают вывод, что отличие на самом глубинном уровне заключается в ориентации на построение царства человеческого. В работах Р. Пайпса поражает не столько памфлетность, антиисторизм в применении социологических схем совершенно других эпох и культур, как отсутствие даже мысли о возможном ином религиозно-философском основании государственной идеи и русского царства.

Хотя петровская эпоха демонизирована (также безосновательно как ее идеализация) в сознании "почвеннической" эмигрантской мысли ХХ века, который принес столь ужасные плоды, как считают, именно его начинаний, многие стороны русского сознания и отношения к государству, власти, Отечеству до сих пор носят черты того самого органичного сознания, которое разъяснял Д.Хомяков. Сам Петр, внесший так много западного в институты власти, обращаясь к своему войску перед Полтавской битвой, произнес слова, немыслимые в устах западноевропейского абсолютного монарха: "Воины, пришел час, который решит судьбу Отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за Государство, Петру врученное, за род свой, за Отечество, за православную нашу Веру и Церковь… имейте в сражении перед собой Правду и Бога, защитника вашего, а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, жила бы только Россия во славе и благоденствии, для благосостояния вашего".

Теме антирусских стереотипов можно было бы не уделять столько внимания, если бы миф о "филофействе" и ярлык "вотчинности" не относился к опорным пунктам западной интерпретации русской и советской истории. После второй мировой войны и обретения СССР роли великой державы, выдвинулась "тоталитаристская" и "империалистическая" трактовка "филофейства" в работах Н.Бердяева и А.Тойнби, степень осведомленности которого в теме показывает тот факт, что он именует старца Феофилом. Авторитет последнего призван был подкрепить эту интерпретацию, которая вошла в арсенал холодной войны , когда идея выдавалсь за провозвестницу "советского экспансионизма" и возводилась к пресловутому "византинизму", наделенному сугубо негативным содержанием. Однако историк Б.Сэммнер оспорил положения Тойнби, и тот публично согласился с оппонентами. Об этом с разбором полемики писали академично Н.В.Синицына и остро публицистично Н.Ульянов. Сегодня Запад расширяет свое влияние на многовековые территории исторического государства российского, а Польша всяческими кознями подтверждает свою извечную ненависть к "варварской и "звездам подобной" России. Любое противодействие этому "цивилизующему" (как "миссия Латинской Церкви"), крестовому походу, "подкрепленному политическими устремлениями" - теперь НАТО, вызывает упреки в рецидиве русского империализма. Пожелания епископа Матфея осуществляются через 800 лет.

Запад нелегко мирился с геополитическими сдвигами и ростом России. Закрывая собой христианский мир с Востока, Русь тем не менее постоянно подвергалась экспансии и угрозам латинизации со стороны Западной Европы, с вечной гордыней относящейся к ней как к варварскому Востоку. Убедительно суждение академика В.С.Мясникова о том, что "становление империй было императивом времени" и имперская идея России - многонационального огромного государства уже в доимперский период, была ответом на исторический вызов, ибо ее окружали не государства, а иные цивилизации с имперской идеологией. Действительно - китайская империя Цинь на Востоке, Оттоманская империя турок в новое время - на Юге и имперский дух "латинской", то есть неправославной и, увы, всегда враждебной русскому своеобразию Европы. Это ответ на такие исторические явления как "Священная Римская империя германской нации", затем Габсбургов, поработивших и стерших с лица земли многих из западных славян, крестовые походы Ватикана и многовековую восточную экспансию Речи Посполитой, укрощенную лишь российской мощью.

Уникальное по масштабам развитие и распространение Руси-России по двум направлениям: меридиональному - к Северному и Балтийским морям и на Юг - к Черному морю, а также широтному – от Днестра и Днепра, Черного моря до Тихого океана, стало существеннейшим фактором формирования современного облика как Западной Европы, так и Азии, посколько остановило и раздвинуло, заставив откатиться оба столь разных по культуре исторических потока, стремящихся с Запада и Востока к геополитической оси (не географическому центру) Евразии – линии от Балтики и Северного моря до Черноморо-Каспийского бассейна.

В.И Максименко в обзоре русского политико-географического развития в контексте движения западных и восточных народов Евразии, подметил закономерности, не меняющиеся в зависимости от систем власти, революций или машинных переворотов и научно-технологических прорывов: начиная с XIII века "завязывается многовековой геополитический сюжет", разыгрывающийся и в ХХ веке. Суть его в том геополитическом вызове, с которым, как показывает автор, в течение семи столетий периодически сталкивается Россия – одновременное сжатие Западом и Востоком – "клещи". Заметим, что они сжимаются синхронно вовсе не без осознанного воздействия с самого того момента, как произошло географическое соприкосновение азиатской и западноевропейской волн. "Как только острие военного натиска монголов обратилось на Русь, крупный шаг к экспансии в ее пределы сделал папский Рим" – пишет Максименко и вскрывает дальний прицел не только прямых попыток вступить в союзные отношения с монголами (миссия Плано Карпини), но и торговых и "географических" предприятий Р. Чэнслера и "искателей приключений" из Московитской кампании, прокладывавшей в XVI веке через Русь путь в Персию, Китай и к Индийскому океану с видами на установление английского протектората над "той частью Московии, что лежит между Архангельском и рекой Волгой".

Всем этим планам не суждено было свершиться. Россия успешно выдержала длительное восточное затопление, в итоге возвысившись над ним мощным материком, а также отбила западные штормы в виде поляков и шведов, последовательно расширяя свои географические пределы в Евразии до тех масштабов, что сделали ее, как уместно применил В.Максименко терминологию Х.Маккиндера, "осевым пространством мировой политики", почему и она и оказалась в "центре всемирно-исторической драмы Нового времени". "Мировой восточный вопрос" был предопределен.

Превращение Руси в Россию было залогом судьбы православной цивилизации. Свободная от культуртрегерской агрессивности, столь присущей католическому романо-германскому духу, православная цивилизация могла устоять, лишь самоукрупнившись и заняв определенные пространственные рубежи. Роль России как держателя равновесия в мировом соотношении сил цивилизаций и представляющих их государств сформировалась только по закреплении ее географического положения. Закономерностью формирования территорий государств является выход к морям. Борьба за выходы к морю была главным содержанием истории до окончательного формирования политико-географического облика мира. Только державы, имеющие выход к морю, стали играть и до сих пор играют не только заметную, но основополагающую роль в мировом балансе сил и явились системообразующими факторами в складывании всех существовавших систем международных отношений. Таковой державой сделал Россию ее выход к Балтийским берегам на северо-западе, к Черному морю с окончательным закреплением в Крыму - на Юге и к Тихому океану, что завершило освоение Сибири и Дальнего Востока. Именно на этом обильно политом русской кровью пути Потемкин стал Таврическим, Румянцев - Задунайским, Суворов - Рымникским, Дибич - Забалканским, Паскевич - Эриваньским, Муравьевы - Карским и Амурским. Трудно представить себе мир, если бы Сибирь и Дальний Восток стали легкой добычей Китая и Японии. Что было бы с Европой, если бы она, окатоличив восточных славян, один на один столкнулась бы с Азией сначала в лице монгольских кочевников, затем турок, которые однажды уже подошли к Вене.

Для России, страны-цивилизации, географическое расширение и закрепление на морях было закономерным условием ее выживания. Это осознанно или интуитивно чувствовали русские государи от Александра Невского до Петра I. Петр Великий немного ценил русское своеобразие, но первым осознал необычайный потенциал России и народа и прекрасно ощутил новые геополитические нужды государства, парализованного давлением Швеции и Польши, а с другой стороны вассалом Турецкой империи - Крымским ханством (бывшим улусом Золотой Орды, завоевавшей православную Тавриду). Он первый и разжал "клещи", которые описал Максименко.

В XVII-XVIII веках в корне изменилось соотношение сил главных государств Европы. Чтобы убедиться в этом, достаточно бросить взгляд на начало и конец этого периода. Державы, самые могущественные в начале века, отступили к его концу на второй план. В состояние упадка пришли Польша, Швеция и Турция. Традиционные могущественные державы Франция и Испания были потеснены Британией, амбиции которой, питаемые пуританским духом превосходства, росли вместе с ее утверждением на морях и в торговле, ставшей залогом ее экономического развития. Однако, "в то время как политика Англии... неуклонно стремилась к расширению и усилению своего влияния на океане, другие правительства Европы, казалось не замечали опасностей, возникавших для них в результате увеличения ее морской силы... на глазах у государственных людей Европы настойчиво и явственно создавалась третья держава, подавляющие силы которой предназначались к деятельности, такой же эгоистичной, столь же агрессивной, хотя и не такой жестокой, но зато гораздо более успешной, чем деятельность любой из держав прошлого". В этот период начинает оформляться политическое лицо Центральной Европы, где Австрия, бывшая ранее просто юго-восточным форпостом, заградительным валом Западной Европы от турок - terra australis, вместе с растущей Пруссией становится "Mitteleuropa".

Явление огромного значения, изменившего все международное положение в Европе, представлял рост могущества России в XVII-XVIII веках. Россия превратилась к этому времени в огромную империю, простиравшуюся от Балтийского моря до Тихого океана, равной которой по размерам Европа не знала со времен Рима. Подвергнувшись невиданному в истории опустошению и разрушению, истощаемая почти в течение трех веков материально, Русь тем не менее на удивление окружающему миру сумела освободиться от этого ига в 1480 году при Иване III и сразу же стала набирать силу как одно их самых мощных государств. К.Маркс, не жаловавший Россию, писал: "Изумленная Европа, в начале правления Ивана едва знавшая о существовании Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была ошеломлена внезапным появлением на ее восточных границах огромной империи, и сам султан Баязид, перед которым Европа трепетала, впервые услышал высокомерную речь Московита..."

Этот путь проходил через стояние на реке Угре, через смуту и изгнание поляков из оскверненного ими Кремля. На этом пути особое значение имело восстановление общей исторической судьбы православных россов - малороссов, белорусов и великороссов, сделавшее их неуязвимыми от давления антиправославных сил. В XIX веке, несмотря на рост и территории и мощи, собирание русских земель не продолжилось. Благодаря этому Галиция осталась под властью Австрии, сумевшей сообщить русофобский характер местному украинофильству. "Остановилось это собирание как раз в исторический период, когда наступили события, заставлявшие православных и славян искать поддержки у России". Восточный вопрос, однако тесно переплетен с "Англо-русской распрей", которая также подошла к своему апогею.

Россия, сформировавшаяся в гигантскую многонациональную державу, в которой мирно и конструктивно в историческом сравнении сосуществовали Азия и Европа через веротерпимое православное ядро, примирила противоборство между азиатским и европейским духом. Найденный баланс обрел мировое значение. "Россия дала обратное движение той верхне-азийской волне, которая чуть не поглотила ее наравне с культурной Азией", - подвел итог С.Н.Южаков, - "С Запада, наконец, явилась сила, которая взялась… устроить мир между культурной Азией и ее северными соседями… Но эта задача России, приведшая ее к границам Леванта, Персии, Китая и Средне-Азиатских ханств, быстро приблизила ее к Индии – тому Востоку, на который Англия смотрит с почти любовной ревностью как на свое достояние". Что касается России, то ее движение в Азию, продиктованное исторической необходимостью, в отличие от английского не принесло ей от того Востока, в который именно она проникала, "никакого богатства, только тяжести и жертвы без вознаграждения, если не считать вознаграждением безопасность границ от разбоев и набегов".

Запад, спасенный русским кордоном от многих опустошительных завоеваний, тем не менее, нелегко мирился с этими геополитическими сдвигами. А.С.Пушкин с его удивительным историческим чутьем заметил, что "Европа всегда была в отношении России столь же невежественна, как неблагодарна". В Крымской войне латинский Запад попытался лишить Россию статуса Черноморской державы через унизительные условия Парижского мира - так называемая "нейтрализация" Черного моря. Лишь в результате более чем десятилетних усилий блистательного канцлера Горчакова появился знаменитый циркуляр 1870 года, который показал миру, что Россия "сосредоточилась", и вернул ей утерянные права. "Англо-французская" Европа поплатилась за унижение России появлением новой мощной европейской силы - объединенной под эгидой Пруссии Германии.