Чемпион тиражей

Он никогда и никого не оставлял равнодушным: почитатели превозносили и продолжают превозносить Пикуля за головокружительный талант, хулители с рвением, достойным лучшего применения, изничтожали и по сию пору изничтожают всё им написанное. Слишком необычен, неординарен этот писатель, чтобы укладываться в линейные измерения обычной оценочной логики.

Родом Валентин Пикуль из крестьян. Мать его, Мария Константиновна Каренина, став самостоятельной, переехала из псковского села в Ленинград и устроилась на фабрику «Скороход». Здесь и встретилась с Саввой Пикулем, служившим в то время на миноносце. Никто из родителей не испытывал тяги к литературе и искусству. Правда, у отца был хороший голос, но он им пользовался лишь на вечеринках. В детстве Валя тоже не блистал никакими талантами. Учился весьма посредственно. Всего пять классов закончил, когда началась Великая Отечественная война. Отец в звании батальонного комиссара морской пехоты ушел на фронт. Воевать и принять смерть ему пришлось под Сталинградом. Матери с сыном довелось пережить первую и самую страшную блокадную зиму. Потом эвакуировались в Архангельск. Оттуда четырнадцатилетний Валентин, когда матери не стало, сбежал в школу юнг. В 15 он - рулевой-сигнальщик эсминца «Грозный», в 16 - командир боевого поста. 17-летним встретил День Победы.

Это время, по собственному признанию Пикуля, было «счастливейшим» в его жизни. «Сегодня, пожилой уже человек, я всё отчетливее и яснее понимаю, как мне повезло. И мысленно благодарю судьбу, что жизнь моя сложилась именно так, а не иначе, что в юности я попал на флот, что флот меня принял, одел, обул, дал профессию и, главное, воспитал, как солдата, гражданина и человека. Это было самое счастливое время в моей жизни, может быть, даже больше, чем сейчас я чувствовал тогда свою необходимость в этом мире. Я был нужен, и от меня многое зависело. Я благодарен флоту даже за то, что было тяжело. Благодарен за привитую дисциплину, за истинно мужские качества, которые он сформировал в нас. И когда мне в жизни, в литературной борьбе бывает кисло, трудно, тяжело, я вспоминаю годы войны, проведенные на флоте, и понимаю, что тогда было еще тяжелее. И ничего - выжил, выдержал, и надо ломить дальше, до конца».

По прошлым временам подобные признания от людей, взращенных системой, были чем-то вроде ритуала.

Но как раз Пикуля-то система не лелеяла и не пестовала - наоборот, как бы не замечала его врожденного ярого патриотизма. Тем дороже нам и ценнее его признание.

Отважный Пикуль пережил блокаду - не помер, прошёл войну - не погиб. Уволившись со службы, засел писать роман «Океанский патруль», что тоже можно смело полагать отвагой. Не забывайте, читатель «Столетия», что у Валентина Саввича из системного образования было и всю жизнь оставалось только пять классов средней школы! Остальное - самообразование, труд без преувеличения титанический, в отечественной литературе аналога не имеющий хотя бы потому, что ни в одном госучреждении, ни у одного отечественного деятеля культуры не было подобных пикулевским генеалогической и библиографической картотек, громадной коллекции портретных репродукций русских лиц. Не каких-то известных, выдающихся, а обыкновенных обывателей. И насчитывалось их сотни тысяч!

Меж тем о своём «Патруле» Пикуль не любил вспоминать. Говорил, что будь на то его воля, изъял бы книгу отовсюду и уничтожил. «Считаю, что мой литературный путь начался с выступления Сергея Смирнова. Он открыл для всех нас замечательную страницу Великой Отечественной войны - героизм защитников Брестской крепости. Читая книгу, я задумался: почему мне так знаком этот материал? И вспомнил: нечто подобное уже было в русской истории, когда наш маленький гарнизон держал крепость Баязет во время войны с турками 1877-1878 гг. Так появился одноимённый роман. Потом я написал «Париж на три часа» - о разгроме армии Наполеона русскими войсками. Дальше перечислять не буду - романов много и практически все они исторические.

Пикуль написал свыше 30 романов и повестей. Девять из них экранизированы. У него около сотни исторических миниатюр. Общий прижизненный тираж его книг, за вычетом журнальной периодики, примерно 21 миллион экземпляров. А на сегодняшний день эта цифра составляет 500 миллионов экземпляров!

«Если же всерьёз говорить обо мне, как о писателе, то я - автор на самом деле одного гигантского, если можно так сказать, суперромана, о чём мало кто догадывается. Между тем я поставил перед собой довольно непростую, с моей точки зрения, задачу - описать одно столетие: с 1725 (смерть Петра 1), по 1825 год, до восстания декабристов. А для того, чтобы воплотить в жизнь все мной задуманное, надо прожить, примерно, 76 лет».

Эта запись в моем журналистском блокноте датирована 21 февраля 1980 года, когда я впервые встретился с Валентином Саввичем. (Всего мы виделись и общались трижды). То время было для Пикуля в высшей степени тяжелейшим. Критики, словно сговорившись, нещадно поносили все им написанное. Юрий Нагибин назвал его творчество «паскудством». Умерла вторая жена Вероника Феликсовна, которая была ещё и его ближайшим литературным помощником. Во всяком случае, значительную часть картотек и портретных репродукций собрала за рубежом именно она. Последние полгода жизнь её поддерживалась исключительно наркотиками, которые ещё никому этой самой жизни не спасли. Умерла Вероника Феликсовна Чугунова (Гансовская) на руках у Пикуля. Потрясенный утратой, писатель запил, как говорится, по-черному. Не работал почти четыре месяца, не подходил к телефону.

Короче, о выполнении редакционного задания - взять интервью у Пикуля - не могло быть и речи. И вдруг ранним морозным утром ко мне в гостиницу приехал друг Боря Карпов, бывший в то время посткором «Красной звезды» по Прибалтийскому военному округу: «Три минуты на сборы! Саввич трезвый!»

Мы пулей помчались на улицу Весетас, 8. Застали Пикуля примерно в таком же состоянии, в каком был герой Баталова Гоша из фильма «Москва слезам не верит» после недельного запоя.

Рабочий кабинет писателя очень напоминал корабельную каюту. Рядом с письменным столом стояла обыкновенная железная кровать, заправленная по-уставному. Над ней, в изголовье, висели бескозырка, гюйс и фотография молодого бравого моряка Пикуля с тремя боевыми медалями на форменке.

Письменный стол чем-то напоминал фрегат. На нем справа расположилась солидная чернильница-невыливайка из прозрачного стекла, а на ней покоилась длинная пластмассовая ручка с пером номер 86. Таким «стилом» он всегда писал. Боря был в этой квартире своим человеком. А я, познакомившись с Валентином Саввичем, тут же изложил суть своей просьбы насчет интервью.

Дело давнее, но сегодня возьму на себя смелость утверждать, что в том своём состоянии Пикуль вряд ли бы стал с кем-нибудь беседовать. Однако двум подполковникам, один из которых был ему близко знаком (Борис, чем мог, помогал писателю в бытовом плане, похороны его жены вообще взвалил на свои плечи), Валентин Саввич отказать не мог.

- Вот что, Борис, - распорядился хозяин, - ты часок погуляй и обязательно прикупи спиртное, а мы тем временем займёмся делом.

Позволю себе здесь привести некоторые выдержки из того давнишнего интервью лишь потому, что рассуждения писателя не утратили своей актуальности и по сей день, несмотря на все потрясения и катаклизмы, которые выпали на нашу долю за это недоброе время.

«В искусстве, если оно настоящее, должна всегда присутствовать тема патриотизма. Если мы проанализируем русскую поэзию, литературу живопись, архитектуру, то непременно увидим: они пронизаны патриотизмом. О подвигах слагались легенды в народе, и он гордился ими. Сейчас мы слабо заботимся о воспитании у молодежи доблести и верности Отечеству, полагая, что это вещи само собой разумеющиеся. Однако патриотизм нужно воспитывать точно так же, как трудолюбие, упорство, доброту и другие гуманистические качества. И литература здесь способна, на мой взгляд, играть очень важную роль.

Что касается меня, то я всегда воспеваю и славлю подвиг Отечества. Когда я касаюсь темы патриотизма, то пишу об этом без всякой натуги и словесных ухищрений. Мой патриотизм глубоко осознан и осмыслен благодаря тому, что я хорошо изучил прошлое нашей Родины».

«Я вообще считаю, что патриотизм - это своего рода культура духа, он воспитывается на сохранении лучших традиций народа. А у народа нашего замечательная история, достойная его величия. Она не нуждается в прихорашивании и подслащивании, в красивых легендах и выдумках».

«Один критик довольно язвительно написал, что Пикуль-де не имеет законченного образования - ни исторического, ни филологического. Он совершенно прав. Ни одного диплома в своей жизни я не получил и, представьте, не испытываю на сей счет никаких комплексов. Больше того, не понимаю людей, для которых образование становится самоцелью. Сколько мы теряем в масштабах государства из-за того, что сотни, тысячи людей получают образование, не имея не то что любви - даже привязанности к избранному предмету. Я всю жизнь был самоучкой. Когда-то читал всё подряд, как говорят, запоем. Например, очень много усвоил древнеримской классики, хотя она всегда далеко отстояла от моей основной работы. Сейчас я в чтении - рационалист. Жизнь коротка, а сделать предстоит много. Приходится себя ограничивать даже в таком удовольствии, как чтение. Но день, в который я не прочитал 200 страниц нужного мне познавательного текста, считаю для себя потерянным. Конечно, вряд ли кто сможет воспользоваться моим методом самообразования. Но я бы хотел, чтобы из всего сказанного каждый человек вынес главное: надо всю жизнь учиться».

«Боюсь, что сейчас офицерская честь существует, в основном, на словах. Многие сегодняшние офицеры, как мне кажется, не имеют той чести, которая была раньше. Далеко не у всех в службе есть высокая цель. Значительная часть из них не имеет сколь-нибудь серьёзных навыков, кроме зычного голоса. Раньше на офицера смотрели как на величину. Он прекрасно знал классическую литературу, несколько иностранных языков, умел музицировать, бывал почти на всех театральных премьерах. А сегодня офицеру некогда даже почитать. Это ненормальное положение, которое надо срочно выправлять».

Впрочем, история этого интервью имела грустное продолжение. По возвращению из командировки я его подготовил, однако редакционная коллегия «Красной звезды» материал отклонила.

Основание: в ГлавПУре, во-первых, стало известно, что Пикуль находится в запое, а, во-вторых, пропагандировать его творчество, оказывается, не рекомендовал тогдашний ЦК КПСС. (В газете «Правда» вышла разгромная статья, где творчество Пикуля было названо «потоком сюжетных сплетен»). При этом никого совершенно не интересовало, что происходило в душе Пикуля. Все делали вид, будто бы такого писателя и нет вовсе. Многие бы в подобной ситуации сломались, только не Валентин Саввич. Он выстоял. Перо из рук не уронил. Об этом скажет его письмо другу Виктору Конецкому:

"Мой милый!

Моя личная жизнь сложилась в настоящий момент так, что мне за последнее время пришлось много ломать голову над тем, как жить дальше. Все, что сделано мною за эти годы дурного и обидного для хороших людей, окружающих меня, все это сделал не я, а - водка.

…Был у известного профессора-специалиста. Плохо наше дело, брат! На моих глазах за несколько лет спились и пропали хорошие люди, куда талантливее нас с тобой. Профессор сказал мне: «Три-четыре месяца вы не должны брать в рот не только капельку вина, но даже пива. Если выдержите - Вы спасены. Если же нет - Вы станете частым гостем нашей больницы...»

Страшные слова, брат. Видишь ли, можно было не ходить к профессору, как не ходят к нему тысячи и миллионы, можно жить и так, плюя на то, чтобы вокруг тебя говорили:

- А-а, это Пикуль (или: а, это Конецкий), парень не без искры, но пьет!..

Все можно. Но только лучше не надо. Пишу тебе сейчас от чистого сердца, желая и тебе, и себе только хорошего.

Закон, внушение, приказ самому себе, что хочешь (с моей стороны):

- Витька, держись!

Я пока держусь...

…Прости меня и не переставай общаться с трезвым Валькой. Хуже я от этого не стану, лучше - да. Желаю и тебе того же, но знаю, что на этом пути, как и в пьянстве, есть свои горести, свои драмы. Люди мы или не люди? Не хочется, чтобы каждая сволочь в Союзе тыкала в меня пальцем, говоря, что я пьяница. Денег нет. Сволочи! Подробности в разговоре.

Твой Валька Пикуль».

Ко времени, когда было написано это письмо, Валентин Саввич уже, как говорится, полностью взял себя в руки и контролировал ситуацию, переехав из Питера (как признавался, не без недобрых усилий со стороны Даниила Гранина) в Ригу. Здесь ему во всем помогала жена Антонина Ильинична. Миловидная, красивая женщина, она ещё оказалась и большой умницей. Во всяком случае, возрождение Пикуля как трезвого человека и писателя - во многом заслуга именно ее. Она работала в библиотеке рижского окружного Дома офицеров, обладала потрясающей начитанностью и эрудицией. Первым читателем, а зачастую и литературным правщиком Валентина Савича стала именно она.

Да что там – правщиком!

Эта женщина явилась в полном смысле слова ангелом-хранителем писателя. Она заботилась о нём, как львица о единственном своём детеныше.

Ничего плохого не хочу сказать о Чугуновой, с которой Пикуль тоже жил душа в душу. Но с ней он понятия не имел, что такое настоящие женские забота, ухоженность и ласка. Вероника Феликсовна вся была в делах и трудах литературно-богемных, а на быт не обращала ни малейшего внимания. Антонина Ильинична буквально растворилась в своем супруге. Она даже подстригала его с регулярностью два раза в месяц! Саввич говорил мне, что на стрижке экономит 24 рабочих дня в год. И с гордостью добавлял: «Я, наверное, совершил когда-нибудь какое-то богоугодное дело, если Всевышний одарил меня на закате жизни такой фантастической женщиной». Что было сущей правдой. (Сейчас Антонина Ильинична ведёт большую работу по увековечению имени писателя и пропаганде его творчества. Из-под её пера вышло несколько книг о муже: «Валентин Пикуль. Из первых уст», «Уважаемый Валентин Саввич!», «Валентин Пикуль. Я мерил жизнь томами книг», «Живёт страна Пикулия», а также фотоальбом «Жизнь и творчество Валентина Пикуля в фотографиях и документах»).

А Валентин Саввич умер летом 1990 года, не дожив до намеченного рубежа восьми лет. Стало быть, и не все свои литературные замыслы осуществил.

Но и того, что он сделал достаточно, чтобы остаться в памяти благодарных потомков. Во всяком случае, в списки Военно-Морского Флота России имя Пикуля вписано навечно.

Есть премия Министерства обороны его имени за лучшее произведение на военно-патриотическую тему. В Мурманске на аллее писателей установлен бюст Пикулю, а у школы № 1 заложен ему памятник. Имя писателя носят: сухогруз на Балтике, тральщик Черноморского флота, пограничный сторожевой корабль на Каспии. В городах Балтийске и Североморске названы улицы в честь писателя. Библиотеки Балтийского и Тихоокеанских флотов тоже носят его имя. В 1982 году была открыта планета Пикулия за номером Т4174.

...При жизни у Пикуля, как уже говорилось, не складывались отношения с критикой. Точнее, их не было вовсе, потому что писатель принципиально не обращал внимания на «подворотный лай всяких борзописцев». В его присутствии нельзя было этой темы даже касаться. К 70-летию со дня рождения писателя в «Независимой газете» появилась статья петербуржца Виктора Топорова «Слава и дело». Выдержкой оттуда я и закончу свой рассказ о Валентине Саввиче.

«Пикуль - человек-легенда, но легенда эта двусмысленна. Знаменитый писатель, в расцвете славы окружен полным забвением. Чемпион тиражей, презрительно окрещенных «макулатурными». Любимец массового читателя, тайный любимец интеллигентного и объект иронии элитарного. Русский Дрюон, может быть русский Дюма; советский Алданов; страшно сказать - разрешенный Солженицын.

Человек, заставивший народ обратиться к отечественной истории, но профессиональными историками высмеянный и многажды уличенный в невежестве. Писатель-патриот в стране, в которой власть относится к патриотизму с самоубийственным недоверием.

Писатель-трудоголик, один за другим выдававший на гора пухлые тома неряшливой полужурналистики, в которой знатоки отказывались видеть прозу, но которая была, тем не менее, прозой. Человек, подростком сбежавший на фронт и проживший затем всю жизнь нелюдимом, домоседом, добровольным изгоем. Герой одного-единственного скандала, но великого множества слухов. В святцы современной словесности не входящий ни при каком раскладе - вот только издают по-прежнему массово, но только в твердом переплете - как классика. И если правы наши либералы в вопросе о регулирующей руке рынка, то рынок голосует за Пикуля.

...Мне очень нравится такой казус: детский писатель из нашего города, сочинявший и издававший по дружбе с органами адаптированные для юношества жизнеописания «пламенных революционеров», сейчас с не меньшим успехом и энтузиазмом (а уж с кем он теперь дружит, сам Бог не ведает) предлагает для юношества жития православных святых. Нравится таким отечественная история по Александру Яковлеву, особенно новейшая. Нравятся исторические штудии Виктора Суворова и апокалиптический проект пересмотра всемирной истории, предложенный математиками. Мир сошел с ума, и безумие разнообразно, а рано начавший и рано ушедший Валентин Пикуль предстает в сегодняшнем свете здравомыслящим, серьезным и занимательным историческим писателем, - предстает кривым, которого в царстве слепых по всем канонам следует провозгласить королем».

И это - сущая правда. Что тут добавишь?