Евро становится изгоем

Стратеги европейского единства полагали, что именно на базисе единой валюты оно укрепится. Евро связало страны с различными типами экономик, с различными представлениями о стабильности, с различными типами политических культур. И нынешний кризис стал для него серьезным испытанием.

Валютный союз – проект не только экономический, но и политический. С экономической точки зрения он преждевременен - ему был необходим значительно более тесный политический союз, чем нынешний ЕС. Не из экономических – из политических соображений в валютный союз были приняты отягощенные государственными долгами Бельгия и Италия. После них нельзя уже было не принять Грецию, хотя известно было, что инфляцию она снизила искуственными мерами, с реальной экономической стабильностью ничего общего не имевшими.

Стабильность евро строилась на трех столпах – Пакте стабильности, запрете финансовой взаимовыручки в рамках еврозоны (125 статья Лиссабонского договора, так называемая No-bail-out Klausel) и независимости Европейского центробанка. Пакт стабильности иногда нарушался даже его вдохновителями – Германией и Францией; Греция же нарушала его постоянно.

Этой весной ослабленная предыдущим кризисом, задавленная государственными долгами Греция пала жертвой финансовых спекулянтов и ввергла весь валютный союз в тяжелейший кризис с момента его существования.

И хотя экономисты утверждают, что исключение этой страны из еврозоны, более того, ее дефолт – куда как меньшее зло, чем перекредитовка, политики европейских стран исключают этот вариант, опасаясь политического краха «проекта евро». Евро должно быть спасено любой ценой, утверждают они. Создан стабилизационный фонд в размере 750 миллиардов евро. Европейский центробанк обязали выкупать облигации государственных займов задолжавших стран. Лиссабонский договор формально соблюден: помощь Греции оказывается по 122 статье, допускающей bail-out в экстраординарных случаях. Однако реально оба оставшихся столпа стабильности евро были принесены в жертву – как это ни парадоксально, именно во имя его спасения.

Политическая и идеологическая нагрузка этого проекта для Евросоюза слишком велика: единая валюта считалась венцом единого рынка, символом мирного срастания европейских стран в «государство государств и народов». Поэтому рассуждения о санкциях против Греции, о судьбе валютного союза, о введении «северного евро» остаются уделом ученых-экономистов – политические лидеры Европы спорят сейчас о практических проблемах: какие институты необходимы для реализации принятого ими пакета помощи, как наилучшим образом организовать стабилизационный фонд, какие меры следует принять для обуздания финансовых спекулянтов.

В Германии, на уровне представленных в бундестаге партий, в основном достигнуто единство в вопросе поддержки мер, предлагаемых для актуальной стабилизации валютного союза. Поддержку, причем даже у либеральной СвДП, находят предложения в интересах борьбы со спекулянтами укротить Hedgefonds, усилить регулирование финансовых рынков. С сегодняшнего дня Германия в одностороннем порядке запретила shortselling(непокрытые продажи) ряда ценных бумаг, чем вызвала раздражение Франции.

Немецкое правительство старается убедить своих граждан, что в нынешней ситуации спасение евро необходимо. «Упадет Евро – упадет Европа», - заявила бундестагу Ангела Меркель.

Однако сознает ли население политическую важность этого проекта? Немцы, все прошедшие десятилетия интенсивно воспитываемые федеральным Центром политического образования и его локальными отделениями, всегда считались самыми политически подкованными, самыми сознательными «европейцами» в ЕС, сторонниками европейской интеграции. Уверенные в экономической силе своего государства, они с пониманием относились к его политической безотказности, гордились своей стабильной валютой и как само собой разумеющееся воспринимали тот факт, что дыры европейского бюджета по мере необходимости латались преимущественно из немецкого кармана. С воссоединением двух германских государств и постепенным демонтажем социальных достижений проевропейский энтузиазм населения несколько поутих. Не отрицая, что спасение евро необходимо, немцы интересуются, почему это спасение предполагается осуществить по большей части за счет Германии. Ведь экономическое положение страны давно уже не то, что раньше. Коммуны по уши в долгах, небольшим городам, деревням приходится экономить – пока что на культуре, на спорте: закрывать музеи, бассейны, детские внешкольные секции. Однако некоторые региональные политики (например, Роланд Кох) уже предложили экономить и на образовании...

В телевизионных дискуссиях снова и снова приходится слышать, что спасение Европы происходит за счет немецких налогоплательщиков, что евро осталось жить от силы лет десять. Граждан информируют, как можно завести счета в другой валюте, советуют покупать золото. Таким образом нагнетается беспокойство, обыватели начинают волноваться не только за свои вклады, но и за судьбы своих пенсий, своих страховок.

Население Германии евро не любит, и не любило никогда. Слишком много позитивных эмоций связывало немцев со своей национальной валютой. С немецкой маркой ФРГ поднялась из послевоенных руин и обрела экономическую силу.

Немецкая марка олицетворяла политическую стабильность Западной Германии, и, что уж греха таить, именно к ней стремились сердца граждан ГДР, недовольных своим государством и тянувшимся к развесистым социальным благам Запада. Даже после воссоединения, с ухудшением социального и экономического положения, граждане не могли себе представить, что можно отказаться от своей национальной валюты. 70% граждан были против введения евро. Можно сказать, что валютный союз был осуществлен против воли немецкого народа – и дорого ему обошелся. Неудивительно, что новую валюту Euro находчивые граждане быстро прозвали «teuro» - от слова «teuer», дорого. И не только потому, что им дорого обошлось прощание с родной маркой, а по причине негласного повышения цен: с введением евро обыватель с удивлением констатировал, что уменьшились только зарплаты, а вот цены на продукты, и особенно на услуги, остались такие же, только в евро... До сих пор в продуктовых магазинах иные, особенно пожилые, покупатели, стоя перед прилавками и глядя на цены, ужасаются: подумать только, до введения евро масло стоило 99 пфеннингов – а теперь 99 центов, да причем под табличкой «удешевлено»! Интересно, что возмущение таким негласным повышением цен высказывали только союзы потребителей – политика им практически не занималась. Это не способствовало развитию добрых чувств к новой валюте. Ее терпели, пока она была стабильна, однако опросы, снова и снова проводившиеся институтами изучения общественного мнения, показывали, что любовь граждан к их старой валюте отнюдь не приобретала ностальгические формы, а оставалась актуальной.

Результаты же последних опросов показывают, что более 50% населения хотели бы вернуться к своей немецкой марке.

Однако те же опросы показывают, что речь идет даже не столько о марке как таковой. Граждане тоскуют по стабильности, которая в их воспоминаниях неразрывно связывается с прежней национальной валютой. По мощному социальному государству, по былой уверенности в завтрашнем дне. Возможно, они бы не возражали и против нового «северного евро», о котором спорят ныне экономисты и которое могло бы объединить «дисциплинированные» страны валютного союза. В Германии к инфляции относятся иначе, нежели на беззаботном юге Европы. В этой стране экономическая нестабильность влечет за собой возможные политические изменения. Поэтому резкий ответ газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung на упреки некоторых европейских СМИ, назвавших Ангелу Меркель «жадной швабкой» вполне оправдан: «Не только Франции, но и остальным следовало бы помнить, что жадная швабская домохозяйка — еще не самое ужасное, что может прийти в Европу из Германии» (FAZ от 7 мая). Эксперты опасаются, что дестабилизация евро в перспективе может укрепить в Германии те политические силы, которые выступают за выход из валютного союза. Это было бы его концом, а значит и концом Евросоюза – по крайней мере в его нынешней форме.