«Священный день Бородина» глазами участника

Бородинское сражение является одной из самых героических страниц русской истории. Участники Отечественной войны 1812 г. вспоминали об этом событии с особым чувством. «Всё испытано в сей день, до чего может возвыситься достоинство человека!» – много лет спустя утверждал генерал Ермолов, прошедший Аустерлиц, Прейсиш-Эйлау, Фридланд, Бородино, Малый Ярославец и Березину, воевавший под Лейпцигом и у стен Парижа.

Генеральное сражение при селе Бородине является самым значительным военным столкновением не только Отечественной войны 1812 года, но и всего периода наполеоновских войн 1805-1815 гг. в Европе. Более двухсот лет отделяет нас от памятного события, в котором принимали участие наши предки. За это время в мире произошли несравненно более масштабные и разрушительные войны, но до сих пор Бородинская битва сохраняет за собой в истории скорбное первенство по числу людских потерь, понесенных за один день. Достоинства и недостатки Бородинской позиции, расположение войск на ней, замыслы русского командования, оценка итогов сражения, по-видимому, так и останутся предметом жарких дискуссий среди специалистов, так как за любым источником, связанным со «священным днем Бородина» (В.А. Жуковский), неизбежно возникает актуальный в наши дни процесс «форматирования исторической памяти», в которой Бородино является составляющей национального самосознания. Именно по этой причине в последние десятилетия предпринималось немало попыток определять результат Бородинского сражения в русле «наполеоновской легенды». Однако этот героический символ российской истории, как происходило и с другими, равнозначными ему явлениями-символами, был и остается достоянием национальной культуры, идеологии, науки, обыденного исторического сознания.

«Это сражение наше отечественное, наше родное. В эту священную лотерею мы были вкладчиками всего нераздельного с нашим политическим существованием, всей нашей прошедшей славы, всей нашей настоящей народной чести, народной гордости, величия имени русского и всего нашего будущего», – писал знаменитый поэт-партизан Д.В. Давыдов.

Бородинское сражение неразрывно связано с именем великого русского полководца, который в 1813 году был похоронен в Казанском соборе в центре Санкт-Петербурга, в то время – столицы Российской империи, и больше не один государственный и военный деятель не был удостоен подобной чести. Накануне генеральной битвы полководец был назначен главнокомандующим всеми российскими армиями. Писательница Ж. де Сталь, находившаяся в Петербурге, так отозвалась об этом событии: «Перед ним стояла задача восстановить добродетели, насажденные христианством, защитить человеческое достоинство и его независимость; ему предстояло выхватить эти блага из когтей одного человека [Наполеона – Л.И.], ибо французы, немцы и итальянцы, следовавшие за ним не повинны в преступлении его полчищ».

По словам знаменитого военного теоретика К. Клаузевица, при Бородине судьба представила Кутузову «одну из самых блестящих ролей, какие можно встретить в истории». Но ко времени приезда в армию полководец думал не столько о «блеске» своей должности, сколько о тяжелой ответственности, которую он взвалил на свои плечи. Переписка Кутузова от приезда к армии до Бородина отразила его сомнения в возможности решить судьбу кампании в одном «большом сражении» у стен Москвы. Тот же генерал Клаузевиц, сражавшийся в 1812 году в рядах русской армии, рассуждая о принципах ведения войны, писал: «Если генеральное сражение происходит на свой страх и риск, элементы его исхода должны содержаться в нем самом. Отказаться от победы можно не из-за каких-то частных обстоятельств, а только тогда, когда выясниться совершенная недостаточность сил». «Недостаточность сил» выяснилась уже накануне битвы. По последним данным, численность русских войск при Бородине составляла около 150 тыс. человек при 624 орудиях против 135 тыс. Великой армии Наполеона при 587 орудиях. Регулярные силы соединенных армий генералов М.Б. Барклая де Толли и князя П.И. Багратиона вместе составляли не более 110-115 тысяч. В «списочный» состав включено около 9 тыс. иррегулярной конницы – казаков, игравших в полевых сражениях вспомогательную роль, а также более 20 тыс. ополченцев, не только необстрелянных, но и почти безоружных. Поэтому не следует доверяться «оптимизму» цифр в сражениях, где «перекрестный огонь артиллерии – единственное соображение стратегии»! Из сведений разведки Кутузов заключал, что неприятель располагает силами в 135-195 тыс. Считая последнюю цифру сильно завышенной, даже в этом случае он понимал, что у нас не было численного превосходства, позволявшего помышлять «о решительном ударе» и наступательных действиях. Переписка Кутузова указывает на то, что спасение Москвы он связывал не только с прибытием сильных резервов, но с содействием «фланговых» армий генералов А.П. Тормасова и П.В. Чичагова, которые должны были создать угрозу в тылу противника. Но сведений о передвижениях этих армий ко дню сражения не поступило, впрочем, как и о резервах.

Русский полководец основывал свои расчеты на том, что у него и у неприятеля разные цели: Наполеон полагал, что сражением он отворяет ворота Москвы, принудив Россию к заключению мира; Кутузов же допускал, что город он сдаст неприятелю, сберегая армию до прибытия резервов и помощи с флангов.

Кутузов также понимал (судя по известным нам высказываниям в 1812 году), что «русская кампания» была частью затяжного общеевропейского конфликта со многими участниками. В этой ситуации поражение или «невосполнимые потери», понесенные в одном генеральном сражении, даже если «на кону» оказалась судьба Москвы, сразу бы изменили соотношение сил в Европе не в пользу России. В целом ситуация вынуждала его продолжить отступление к Москве при любом исходе генерального сражения. Именно поэтому полководец доносил в рапорте Александру I через день после битвы: «…Когда дело идет не о славах выигранных только баталий, но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии…, я взял намерение отступить…» Кутузов сдержал свое слово: в конце 1812 года война закончилась «за полным истреблением неприятеля». А что такое Наполеон без армии?

Решимость Кутузова «отдаться на произвол сражения» преследовала и другую, «нематериальную» цель. Сознавая неизбежный исход генерального сражения, Кутузов не мог игнорировать «голос армии», о чем впоследствии писал ближайший сподвижник Кутузова генерал К.Ф. Толь: «Мысль отдать столицу неприятелю без сражения ужасала каждого русского, и потому Главнокомандующий решился остановиться на первой выгодной позиции, чтобы дать сражение неприятелю». Н.Н. Муравьев, служивший в 1812 году по квартирмейстерской части, спустя многие годы, будучи уже генералом, писал: «…Победа не могла доставить нам больших выгод. Полагаю, что цель главнокомандующего состояла единственно в том, чтобы подействовать на дух обеих армий и на настроение умов во всей Европе. Кутузов, по-видимому, с сей целью решился с риском дать сражение…».

26 августа выяснилось, что Наполеон избрал «наиболее осторожную, наименее рискованную, но и в то же время и менее решающую» форму боя – фронтальный удар, вместо попытки обойти русскую позицию значительными силами с фланга. По словам Жомини, русское командование, бесспорно, учитывало «глубокое построение, которым так злоупотреблял Наполеон». Оно сознавало, что отсутствие естественных препятствий и недостаток инженерных сооружений придется возмещать за счет плотности боевых порядков на сравнительно узком участке позиции. К. Клаузевиц с полным основанием отмечал в своем сочинении: «Мы должны будем признать, что построение первых линий было очень плотным. …Русская армия дралась в тот день в беспримерном по тесноте и глубине боевом построении. Столь же тесно, а, следовательно, примерно так же глубоко построилась и французская армия; если ее охватывающий фронт был несколько длиннее русского, то это с лихвою покрывалось большим числом ее бойцов… Этим же объясняется сильное и упорное сопротивление русских... Этим же объясняются и огромные потери людьми».

К 17.00 русские войска, уступив неприятелю на левом фланге около 1,5 верст, до наступления темноты продолжали стойко удерживать оборону по линии Горки – Псарево – Утицкий лес. Ожесточенные бои за опорные пункты русской позиции – Семеновские флеши, деревню Семеновское, батарею Раевского остановили наступательный порыв неприятельских войск. Позиция, избранная при селе Бородине, позволила русскому командованию в лице Кутузова избежать самого худшего из возможных сценариев и взять под сомнение успех его противника хотя бы потому, что, по словам К. Клаузевица, «преследование разбитой армии начинается в тот момент, когда эта армия, прекращая бой, оставляет свои позиции; все остальные передвижения в том или другом направлении относятся к ходу самой битвы… Обычно победа в такой момент, ...не может считаться сколько-нибудь значительным событием, если не завершена в первый же день преследованием». Но ни левый фланг русской позиции, ни центр, подавшиеся назад, не были ни прорваны, ни разбиты. Участница битвы за Семеновские высоты Н.А. Дурова писала в «Записках кавалерист-девицы»: «Солдат – это больше, чем человек». При Бородине русские воины доказали это со всей очевидностью, сорвав замысел неприятеля. «С запекшейся кровью на устах, с почерневшими от пороха лицами, позабыв счет времени и все внешние отношения, они не знали, где находятся; знали только одно, что им надобно стоять и драться – и дрались беспрерывно, дрались отчаянно!… Где было две тысячи, осталось две-три сотни! И те сиротами прижимались к своему знамени и искалеченными телами защищали полковую святыню!», – вспоминал участник битвы Ф.Н. Глинка. В последнем рапорте императору Александру I от 27 сентября 1812 года главнокомандующий 2-й Западной армии генерал от инфантерии князь Петр Иванович Багратион писал: «Сей день, всемилостивейший Государь, войско русское показало совершенную неустрашимость и неслыханную храбрость от генерала до солдата. Неприятель видел и узнал, что русские воины, горящие истинною к тебе, всемилостивейший Государь, и Отечеству любовью, бесстрашно все готовы пролить кровь, защищая августейший твой престол и Отечество. День сей пребудет и в предбудущие времена знаменитым редким героизмом русских воинов…»

С некоторых пор в отечественной историографии не придается особого значения тому, как оценивали исход «битвы при Москве-реке» те, кого принято считать «победителями».

 Французский офицер Ж. Дамплу записал в своем дневнике в тот «ужасный день»: «Мы вернулись на наши утренние позиции. Противник, похоже, также сохранил свои позиции. Мы видим костры с его стороны, слышим их крики. Победа ли это? Императору решать». Ж. Шамбрэ, участник «русской кампании» и один из лучших французских историков признавал: «Наполеон, следуя своей манере преувеличивать, объявил одержанную им победу как решительную…». Другой участник события Лекок сообщал: «Борьба была из самых ожесточенных и с той и с другой стороны; артиллерия наносила страшные потери, у противника были батарейные орудия, которые осыпали снарядами нашу кавалерию…, нашу пехоту и нашу артиллерию. Маршал Ней несколько раз просил императорскую гвардию, чтобы поддержать ослабленную армию, на три четверти уничтоженную…». Бригадный генерал Дедем свидетельствовал: «…Битва не имела тех значимых результатов, какие произвели Аустерлиц и Фридланд. Можно сказать, что занятие Москвы не стоило такой крови». Генерал Ф. Роге, в свою очередь, отмечал: «Кутузов умело укрепил позиции и умело оборонялся». Адъютант командующего артиллерией наполеоновской армии Н. Плана де ла Фэ оценивал итог сражения: «Как бы там ни было, эта битва, столь смертоносная, вовсе не принесла результатов, на которые можно было надеяться. …Русская армия, которая должна была быть в самом сильном расстройстве, отступила в полном спокойствии, тревожимая лишь бесполезной канонадой…». Л.Ф. Лежен, адъютант начальника Главного штаба маршала А. Бертье, повествовал об окончании «битвы гигантов»: «Палатки императора и палатки начальника главного штаба развернули на поле битвы, что было несомненным показателем победы, но русская армия по-прежнему располагалась на дистанции ружейного выстрела от нас; она также праздновала победу, и с нашей стороны заботой всех командиров было приготовиться к продолжению битвы». Секретарь Наполеона К.Ф. Меневаль не отрицал на тот момент очевидного: «…Наполеон не мог совершить неосторожность, оставшись без войск перед возможным контрнаступлением противника, которого не рассматривали как разбитого». Правомерно задаться вопросом: если армия Кутузова проиграла сражения, то почему она располагалась ночью на расстоянии ружейного выстрела от неприятеля, и почему Наполеон на следующий день ожидал нашего контрнаступления?

С темой Бородинского сражения, с памятью о героях битвы автор этих строк не расстается с 15-ти лет. Сначала это было восторженное юношеское увлечение, частые походы в «Бородинскую панораму», поездки на Бородинское поле… Потом – исторический факультет, работа в Государственном Бородинском военно-историческом музее-заповеднике и в «Бородинской панораме»; в 2005 году была успешная защита диссертации «Бородинское сражение. Источники, историография проблемы исторической реконструкции событий». Однако научные статьи и монографии, доклады на конференциях, даже выступления в СМИ не подразумевают широкой аудитории, поэтому в определенный момент вдруг возникло желание создать «лаконичный» образ великой битвы, доступный читателю любого возраста и профессии. Так и родился замысел книжки «Бородинское сражение. Рассказ свитского прапорщика».

Герой, от лица которого ведется рассказ – не вымышленный. Он существовал в действительности, оставил интересные записки и достоин, чтобы о нем вспомнили. Это – Александр Андреевич Щербинин, прапорщик Свиты Его Величества по квартирмейстерской части.

Таким образом, герой книги – не бывалый артиллерист, не лихой гусар и даже не «бесподобный пехотинец». Он – самый настоящий штабной офицер, из тех, кого с незапамятных времен наградили обидным прозвищем «штабная крыса». Вспомните, что говорит Кутузов Шурочке Азаровой, героине фильма «Гусарская баллада»: «И все при штабе? Скучно, небось, с бумажками возиться. Я бы неделю не выдержал в года твои. Возьми и брось. Брось! Понюхай пороху…».

Вот только вряд ли бы настоящий Кутузов обратился с такими словами к нашему герою, который был ему хорошо известен. Старый фельдмаршал знал о многотрудных обязанностях офицеров-квартирмейстеров. Это они составляли карты местности театра боевых действий и намечали маршруты движения войск. Это они выбирали места для биваков всей армии и отыскивали позиции для сражений, на которых потом располагали войска и перемещали их по приказу начальников под неприятельским огнем. В бою они исполняли обязанности адъютантов, вовремя доставляя распоряжения под ружейными и артиллерийскими выстрелами. Независимо от возраста и чина офицеры-квартирмейстеры постоянно находились среди высшего генералитета, узнавая обо всем из первых рук. В их обязанности входило вести штабные «Журналы военных действий», следовательно, они были в курсе всех событий, в бурном водовороте которых наш герой не остался незамеченным. Сослуживец Александра Щербинина дал ему лестную характеристику: «Он отличный малый и любимец всех генералов и нисколько тем не гордится. Он всегда был добрый и хороший товарищ». Кроме того, Щербинин стал одним из действующих лиц в романе Л.Н. Толстого «Война и мир», где в отличие от многих персонажей, он выступает не под вымышленным, а под своим собственным именем. Вот, что говорится о нем в описании Бородинского сражения: «Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону…».

Портрет этого, пользовавшегося всеобщей симпатией офицера, к сожалению, не сохранился. Зато после него остались записки о людях и событиях эпохи Наполеоновских войн, где основное место принадлежит битве при селе Бородино. Именно эти воспоминания и легли в основу нашего рассказа.

Наша книга – не научное описание, но и не вымысел. Не все события, о которых речь пойдет ниже попали на страницы записей Александра Андреевича Щербинина. Были события, о которых он знал, но, по разным причинам, не рассказывал; о них повествуется в дневниках и воспоминаниях его друзей и ближайших сослуживцев, упоминавших имя нашего героя. Кроме того, существуют документы, дневники и мемуары участников битвы, сражавшихся на тех же самых участках русской позиции при Бородине, где находился и наш герой. В книге фрагменты их воспоминаний использованы почти без текстуальных изменений – по словам известного французского историка Антуана Про, «бессмысленно пересказывать своими словами то, что уже сказано: одними с блеском, другими – с юмором, всеми – со знанием дела». Сопоставив свидетельства очевидцев, мы увидим Бородинскую битву глазами одного из ее участников, восстановив, как говорят ученые, «микроисторию» Александра Щербинина в великой битве.

Ивченко Лидия Леонидовна – к.и.н., с.н.с. ИРИ РАН

Статья публикуется в рамках проекта «"Сим победиши!" Российское общество и армия в моменты испытаний», реализуемого при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.