Пропавшая дивизия

«Мне понятна твоя вековая печаль, Беловежская пуща, Беловежская пуща…», – поется в известной песне. В июне 1941 года в этих лесах и в этих местах «пропала» целая дивизия РККА – 49-я стрелковая. Пропала для тех поспешных историков, которые поторопились списать не только 49-ю, но и другие соединения в «без вести пропавшую» по причине разгромного для Западного фронта начала войны. Той самой – Великой, Отечественной…

Но судьба 49-й стрелковой дивизии, которая встретила на границе один и из самых сильных ударов вермахта продолжает волновать белорусских краеведов и поисковиков. И вот с одним из них, который первым начал разведочную деятельность в Пуще, Дмитрием Козловичем, я еду в родной с детства город Волковыск, откуда мы и отправимся в два беловежских местечка – Порозово и Новый Двор.

– Именно на этом пространстве – вдоль 30-километровой лесной дороги и разыгрался тот бой, который стал для 49-й дивизии последним и в то же время победным, – рассказывает по дороге Дмитрий Козлович. Он местный житель, водитель грузовой фуры, а в свободное время поисковик-разведчик, работающий в рядах «Батьковщины», самого авторитетного в Белоруссии поискового сообщества, находящийся под эгидой специального батальона.

Кроме Козловича, судьба 49-й дивизии (а в ней было свыше десяти тысяч бойцов) волнует и волновало еще пятерых человек: Александра Дударенка, руководителя «Батьковщины», председателя порозовского сельсовета Виктора Акудовича, историков Бориса Голодницкого и покойного Дмитрия Егорова, ну и автора этих строк.

К сожалению, в архивах о 49-й СД первого формирования почти ничего нет. Чтобы найти фамилии ее бойцов и командиров, Голодецкий провел кропотливую работу на специализированных сайтах: «Поскольку никаких архивных материалов по 49-й стрелковой дивизии не сохранилось, – рассказывает Борис, – то единственная возможность хотя бы частично восстановить имена личного состава воинов дивизии – это их поиск на страницах сайта obd.memorial.ru. В результате таких поисков оказалось возможным установить имена 962 человек, состоявших на утро 22-го июня 1941 года в списках бойцов и командиров 49-й дивизии.

Есть и еще один способ, правда, не столь эффективный, но все же: находить тела погибших бойцов и определять их фамилии по запискам в медальонах-«смертниках». Понятно, что не у всех они были с собой, не у всех заполнены, и далеко не все бумажные ленты читаются после 80-летнего пребывания в земле. Но все же дорого каждое новое имя…

***

Белорусские леса и поля, изборожденные живописными речушками, села, украшенные цветущими палисадниками с ладными хатами, двориками, садами… Так это выглядит из вагонного окна, из лобового обзора машины. Но сердце сжимается, потому что оно знает: я вхожу в зону Великой Тайны, я вторгаюсь в бездонную «черную дыру» нашей истории. Меня поведет по ней мой поводырь, проводник, старожил – как ни назови, но он поведет вглубь лесов и даль холмистых полей. Он и сам толком мало что знает о том, что творилось здесь в конце июня 1941 года. Этого в целом никто не знает и потому – «черная дыра». Но у него есть чутье – здесь, и здесь, и вон там – происходило нечто страшное, жестокое и преотчаянно отважное. Здесь, и здесь, и вон там – лежат под травянистым дерном черепа и кости, каски и винтовки тех солдат, которых война загнала в смертельный тупик, и которые вырывались из него, как могли. Кому-то повезло – прорвался, большинству нет – навсегда остались в Пуще. И теперь здесь – территория их Великой Тайны, тайны гибели и подвига. Не скажет ни камень, ни крест, где легли… Но скажет, точнее покажет – чуткий металлоискатель. Его поисковая электроника намного отзывчивее, чем сердца иных людей.

А вот и вход в Зону. Ее портал ничем не приметен – разве, что шлагбаум перекрывает лесную просеку – туда на машинах нельзя! Но нам можно, у нас с Дмитрием Козловичем, разведчиком поискового отряда – пропуск. И Дмитрий, мой проводник-сталкер, уверенно шагает вглубь Пущи.

– Вот там был бой, и за ту высотку тоже… А судя по гильзам, по настрелу, здесь держал оборону пулеметчик. Кто он? Удержал ли? Выжил? Бог веси…

С нами объемистая книга с картами и схемами «Июнь 1941. Разгром Западного фронта», но и она не может поведать, что и как творилось здесь в роковые дни. Только наметки, только наводки… Все остальное находите сами, представляйте, сколько хватит воображения.

«На братских могилах не ставят крестов, и вдовы на них не рыдают…». Нет здесь ни братских могил, ни крестов, ни вдов. Весь лес сам, как огромная братская безымянная могила. Спят здесь те самые бойцы, которые до сих пор числятся в списках без вести пропавших...

Но есть люди, которые возвращают им имена – поисковики. Безымянные, забытые, затоптанные солдаты вдруг снова обретают адреса и фамилии, «встают» из земли, их поднимают военные археологи.

Беловежская пуща… Заповедные места первозданной природной красоты… Древние леса разбиты на кварталы, меж ними проложены просеки. Вот на них-то и разыгрались бои, покрытые в полном смысле этих слов «мраком неизвестности». И, тем не менее, из этого мрака всплывают редкие имена, и даже адреса, и даже немые свидетели воинского подвига – ржавые штыки, стволы винтовок, взрыватели гранат… Шаг за шагом… Архивный листок за листком, пожухлая фотокарточка за карточкой… Поиск. Многолетний. Упорный. И не безуспешный…

Нет никого, кто мог бы что-то сказать об этих боях, не вошедших в летописи, все умерли – и участники, и свидетели, даже современники, и тех уже нет… Но есть вещдоки – вещественные доказательства тех ожесточенных схваток. Они, конечно, все немые, но и из них можно сложить картинку.

Не всякий след – память. След памяти – это знак чужой судьбы, будь это отдельная личность или целый народ. Память – это то, что дает понять что-кто-зачем-почему? Вот мы и стараемся это понять…

Брожу вслед за Дмитрием по буеракам и чащобам, по лесным и полевым тропам, наступаю, быть может, не на кочки, а на чьи-то скорбные холмики.

Валяются на полянках желуди, как стреляные гильзы, а шишки на песке так похожи на гранаты. Впрочем, и на настоящую гранату наткнуться здесь нетрудно. Главное, внимательно вглядываться в землю…

В корнях здешних берез и сосен – солдатские черепа, корни перевивают кости, части оружия. Казалось, крикни в дупло, как в рупор, и услышишь в ответ:

Эй, поднимайтесь такие-сякие
Кровь, не вода!
Если зовет своих мертвых Россия,
Значит – беда!

Беда, ребята, снова надвигается на нас, старая беда: на тех самых аэродромах, с которых взлетали «мессершмитты» и «юнкерсы», чтобы убивать вас, убивать, убивать, снова готовятся к взлетам чужестранные самолеты, снова Европа собирается в крестный поход против нас.

А можно приложить ухо к стволу древа, как к телефонной трубке, но услышать этих бойцов, лежащих под толстыми пластами дерна и хвои, земли и глины можно разве что через наушники металлоискателей, почуяв металл касок или штыков, пуговиц, ременных пряжек, котелков, лопаток, фляжек… В этих сигналах, если очень вслушаться, услышишь и оборванные смертью слова: «За Ро…», «За Ста…», «Ма…» Металл и только металл стал теперь их голосом: «Я здесь… Я здесь… Прием!»

В этом лесу так и кажется – земля шевелится, будто из-под нее тщатся подняться слегка присыпанные бойцы. Каждый цветок не просто на ветру качается, а машет: сюда, ко мне, я здесь… Рдеют, как красные флажки над обнаруженными минами. И кроны здесь не просто шелестят, а вышептывают…

Тут в Пуще, как и в Зельве, и под Ружанами, и под Слонимом можно ставить камни, как на древнем распутье: направо пойдешь, на пулеметы нарвешься, налево – под танки попадешь, прямо пойдешь – в плен попадешь.

Право, в этом лесу еще не остыли воинская ярость и боль души, все еще не улеглись вспышки ярости и звериная ненависть… Ток высокого напряжения гуляет по этому лесу и сегодня.

Чего только стоит одна вот эта фраза из обретенного немецкого документа за 24 июня 1941: «Среди погибших русских оказалось множество убитых или заколотых друг другом, чтобы не попасть в плен...».

– Прочитал эти строки в документе, – рассказывает Александр Дударенок, – и сразу вспомнил найденного при проведении поисковых работ в Кокошицком лесу младшего сержанта Павла Луцюка. Он лежал с перебитыми ногами под тонким слоем дерна и в правой руке у него был зажат штык от винтовки Мосина, острием уходящий под нижнюю челюсть бойца... Вот такая она, правда войны...

«В течение ночи на 25 июня 1941 года и дня дивизия отходит в направлении Беловежской пущи и к концу дня части дивизии были в Беловеже. По-видимому, уже 26 июня 1941 года дивизия углубилась в лес, но к тому времени она была уже окружена».

 Дальше – хоть и общие, но очень важные сведения:

«27 июня 1941 года 49-я стрелковая дивизия и части 113-й пройдя на восток, попытались прорваться из окружения через позиции 134-й пехотной дивизии вермахта в районе деревни Новый Двор. И части личного состава советских войск в ожесточённом бою это удалось».

Вот тут-то самое главное в нашем поиске – то, зачем мы приехали в Порозово. Тут на пятый день войны разыгралось сражение, о котором не сообщалось ни в каких тогдашних сводках, ни в каких сегодняшних книгах. Причем сражение победное!

Тогда тот случайный и недлинный (25-30 километров) фронт пролег между местечками Порозово и Новый Двор через деревню Терасполь. Места эти находятся как раз на выходе из чащоб Беловежской пущи, и чтобы двигаться дальше – на восток, надо было пересечь дорогу Порозово-Новый Двор. Но именно в этих местечках, именно вдоль этой дороги уже обосновались немецкие солдаты из 446-й и 439–й пехотных дивизий. Они ждали русских нацелив свои пулеметы и полевые орудия на эту самую дорогу, по которой мы сейчас едем.

Жизнь прожить – не поле перейти. А здесь жизнь спасти – дорогу перейти. Просто пересечь неширокую сельскую грунтовку и двигаться дальше, на восток, к своим. Однако ее надо было не просто пересечь, а прорваться сквозь умело скрытую, замаскированную линию фронта. Отступающим красноармейцам, противостояли отборные войска вермахта с тяжелым оружием: пулеметами, минометами и полевыми орудиями. Они успели окопаться и установить пушки на позициях. Среди полковых 75-мм орудий были и 88-мм зенитки, нацеленные на поражение наземных целей.

Помимо главной позиции, немцы устроили на подходах к ней засады в лесу, в тех местах, где просеки пересекаются, образуя перекрестки.

И грянул бой.
Мертвые и те в такой атаке страшной
Падали, верша вперед бросок.
Два часа кровавой рукопашной:
Зубы в глотку, кортик под сосок…

Все было именно так. Точнее и не скажешь, как это сделал поэт-солдат Алексей Недогонов. Дрогнули немцы и откатились на восток, к Ружанскому шоссе, где стояли главные их силы – части 446-й и 439–й пехотных дивизий.

И пусть успех был недолгим. Но это был впечатляющий урок для тех, кто верил, что Россию можно покорить за три месяца.

Трофейный документ:

«В штаб 43-го арм. корпуса 29 июня 1941 г.

Дивизия ведет оборонительный бой на указанной линии. Атака, предпринятая русскими через Кукличе на высоту 195,2 и севернее, в 4-15 утра была сорвана в результате артиллерийского огня, в результате которого были понесены тяжелые потери. Враг наступал на грузовиках и на запряженных лошадьми упряжках…

В районе Трухоновичи была обнаружена усиленное просачивание противника через болото с северо-западного направления, в результате чего было взято 200 пленных. Собственное намерение: оборона в связанном с ХКЛ укреплении того же самого против всех русов. Попытки нападения через 1-й взвод Pz. Eger-ABt.»…

В каких бы мажорных тонах не выдерживалось это донесение, ясно одно – немцы залегли, отступили. Заметим: прорывались красноармейцы не только пехом, но и ехали на грузовиках, и даже конные обозы шли. А вот и детали тех грузовиков!

Из придорожных шурфов Дима поднимает какие-то железяки. Ба! Да это тормозная педаль «полуторки», а в стороне поодаль – ключ от зажигания с четкими литерами «ГАЗ»! От тех самых, что прибыли сюда из Высокого. Что стало с водителем именно этого грузовика, с его пассажирами? Прорвались или лежат в придорожье?

Большой прорыв был под Терасполем. А вот южнее – не получилось, полегли и залегли, отступили в Пущу.

«Та часть, которая не смогла прорваться, вернулась обратно в Беловежскую пущу и впоследствии, до 3 июля 1941 года была уничтожена, после прочёсывания леса» - утверждает Википедия. Так ли это? Чтобы выяснить это (и не только это) и приехали мы из Волковыска, где нас напутствовал главный краевед здешних мест историк Николай Быховцев. С нами же и председатель Порозовского сельсовета Виктор Акудович. Совещаемся у него за домашним столом, намечаем план поиска.

Немцы, выбитые с дороги, ушли в Кукличе, к основным своим силам. То была небольшая, но победа! Неведомая ни командованию Западного фронта, ни Генеральному штабу. Победили, чтобы вырваться, прорваться к своим… Самое поразительное, что те, кому удавалось вырваться из этого ада, кто представал перед своим новым начальством, испытывали чувство вины. Мол, не смогли остановить немцев, не смогли выполнить поставленную задачу, не смогли сберечь тяжелое оружие – пушки и танки. И ведь они искренне верили, что это их вина. Они же командиры, они отвечают за своих людей, за выполнение боевой задачи, за сбережение техники… Тот же командир 5-й танковой дивизии полковник Федоров, дивизии попавший под удар танкового корпуса, раздавленной вражеской мощью, но тем не менее принявший неравный бой, на грозный вопрос «как вы умудрились потерять 200 танков в течении трех дней?» так и не сумел толком ответить, только понурил голову. А ведь его танкисты дрались лучше всех иных в те дни.

Дима Козлович привез с собой в Порозово редчайший документ – воспоминания немецкого офицера о боях в Беловежской пуще, обер-лейтенанта Вернера Шнидта. Тот пишет о своих камрадах по 78-й пехотной дивизии, на долю которой выпала зачистка Беловежской пущи.

«Большинство из них уже знали о том, что подразумевается под "войной" по боевым действиям во Франции, на Балканах и в Польше. И вот теперь их поглотил девственный Беловежский лес - лес огромной протяженности, который остался в памяти выживших в жертвенных боях как "Зеленый ад". Но не только безжалостная природа создавала огромные проблемы, лесная местность стала убежищем для десятков тысяч красноармейцев после приграничных сражений. Они таились повсюду, и с ними смерть в самых разных обличьях. Каждый шаг в чаще непроходимых зарослей мог стать последним в молодой жизни солдат 78-й пехотной дивизии. Многие погибли, пораженные пулями стрелков, тщательно замаскированных на деревьях. Каждый метр наступления в болотистой местности Беловежской пущи был игрой ва-банк с судьбой, был борьбой со знающим местность и отчаянно дерущимся за свою жизнь противником...».

Насчет противника, знающего местность – это, конечно, преувеличение. Бойцы и командиры 49-й были в Пуще такими же новичками, как и немцы, карт у них не было, они шли на восток, что называется «по солнышку». Так же проваливались в трясину, которая тянулась на километры, так же беспощадно терзали их комары, как и солдат бравого обер-лейтенанта Шнидта. Но шли красноармейцы с оружием и огрызались отчаянно. Так что охотникам за русской «дичью» приходилось порой очень несладко. Они доносили об этом обтекаемо: «У 134-й пехотной дивизии возник кризис у села Новый Двор». «Кризис» у немецких пехотинцев возник в результате ожесточенного боя, длившегося весь день. Напор был столь велик, что 2-й и 3-й батальоны 439-го пехотного полка просто бежали. А южнее Порозово и сами оказались в окружении, вынуждены были прорываться в направлении деревни Кукличи. Земля до сих пор хранит следы того сражения. Они и в лесу, они и на стендах школьного музея села Порозово: пробитые каски, ржавые затворы винтовок, штыки, смятые котелки и россыпи стреляных гильз…

Завершающие бои растянулись до 3 июля, когда вся Беловежская пуща была прочесана. Основное ядро сопротивления составил 222-й стрелковый полк 49-й дивизии и его командир полковник Иван Яшин.

Среди найденных документов, писем, попадаются и такие записки, совсем не уставные, не для «смертных медальонов»:

– «Товарищи я красноармеец Белоконев Павел Тихонович прошу Вас товарищи кто поимеет великое счастье после боя остаться жив то прошу я Вас товарищи передайте моей семье о том что погиб Белоконев Павел Тихонович. Мой домашний адрес Т.ССР г. Красноводск улица 1 мая дом № 18 получить Белоконевой Надежде Николаевне».

Или вот такое письмо:

«Сообщаю Рыбчинским, что Рыбчинский Иван Афанас. погиб в 1941 г. около речки Зельвянки в Брестской обл. Ружанском р-не за д. Зеньковцами. Лежал черный, распухший с многими товарищами. Этот его адрес я хранила все время. А, когда пришли красные, мы опять вещи перепрятывали, т.к. думали, что деревня сгорит. И тогда я его затеряла, и искали 2 года, и все же нашли сегодня, и сразу Вам высылаю. Так что не ожидайте, а помолитесь за него – 5 лет уже спит вечным сном. До свидания».

***

Мы в долгу перед солдатом, погибшим на исходе войны. Он отдал жизнь за Родину и нашу нынешнюю жизнь. Но мы в тройном, а то и в пятикратном долгу перед солдатом, легшем в землю в сорок первом.

Во-первых, он, как и солдат конца войны, положил за нас свою жизнь.

Во-вторых, в отличие от большинства павших воинов Победы, он пал безымянным и непогребенным, неотпетым. Его близкие не знают, где его могила, не придут, не погорюют, цветы не положат.

В-третьих, он пал во искупление стратегических ошибок вышестоящих генералов. Не смогли они просчитать, остановить внезапное наступление немцев летом сорок первого, не смогли управлять своими армиями.

В-четвертых, он остался не награжденным. Ничем. Даже массовой, всенародной медалью «За победу над Германией». А ведь уже за то, что жизнь отдал, да еще в «похоронке» прописано «пал смертью храбрых» за одно это награды достоин.

Найдется и в-пятых, и в-шестых в чем виниться перед ним – красноармейцем образца сорок первого, в гимнастерке с незамысловатыми петлицами, с такой несовременной трехлинейкой за плечами брошенного в слепое пекло войны.

Долгое время все, что касалось первых дней и недель войны, у нас одним чохом объявлялось «временными трудностями РККА», а потом казенные риторы быстро переходили к более «героичным» эпизодами, где можно было вволю бить в литавры. Только оборона Брестской крепости прекрасно вписывалась в идеологический ряд. Но оборона, при всей своей героичности, не закрывала тему.

Сегодня к ней можно и нужно добавить те бои-прорывы, которые вели окруженные армии Западного да и Юго-Западного фронтов: Зельвинское сражение, которое в ночь на 29 июня разыгралось на подступах к Слониму и в котором участвовали и пехота, и артиллерия, и танки с бронепоездом, и кавалерия. Бои на выходе из Беловежской пущи между Порозово и Новым Двором, были хоть и менее масштабные, но не менее героичные, не менее удачные.

И сквозь черную немоту мемориальных плит пробиваются новые имена: полковник Константин Васильев, красноармеец Жилкин, подполковник Иван Яшин, капитан Степан Никифоров, майор Константин Нищенков, красноармейцы Жакен Байсембеков и Иван Гончаров…

Москва – Волковыск-Беловежская пуща