От Петра Первого до Николя Саркози

Авторами книги стали 28 ведущих историков Франции и России, каждый из которых написал специально для нее очерк-исследование на близкую ему тему. Есть еще одна у нее особенность, которая отражена в самом названии - речь идет именно об особых отношениях, что не есть эквивалент «дружеских».

Термин «особые отношения» вовсе не означает, что рассказ посвящен лишь эпохе потепления связей между Москвой и Парижем, начавшейся, как известно, со второй половины 60-х годов при президенте Шарле де Голле. Или только положительным сторонам наших отношений. На каком-то этапе они могут оказаться и весьма напряженными. Как это многократно бывало в истории российского и французского государств, переживших всякое. От первого визита во Францию русского царя Петра Первого в 1717-м до нынешних регулярных встреч целых групп министров. От взаимных восторгов до полного обоюдного разочарования в недавних друзьях. От столкновения в тяжелейших войнах ХIХ столетия - Отечественной против Наполеона и Крымской - до совместной борьбы в двух самых кровопролитных мировых столкновениях ХХ столетия против Германии. От полной отчужденности в допетровские времена до множества сегодняшних взаимных культурных и политических проектов, намного обгоняющих даже масштабы коммерческих связей.

Первый визит главы российского государства во Францию, Петра Первого, состоялся в апреле-июне 1717-го, когда Париж был неоспоримым европейским лидером, а Россия еще только пробивалась в Большую Европу.

В то время она боролась с союзницей французов, Швецией, за выход в Балтийское море. Русский флот, как мы помним, только начинал строить сам царь.

Приезд Петра к королю Людовику XV был обставлен сверхторжественно: с предоставлением гостю королевского дворца, Лувра, и его «самой богатой и красивой постели в мире», предназначавшейся еще «королю-солнцу», недавно умершему Людовику ХIV. Однако постель вместе с дворцом царю «за великостью не понравились» и остановился он со свитой в частном дворце Ледигьер. Петр, прежде всего, собирался познакомиться с французскими достижениями - о многих из них он знал ранее по своим поездкам в Европу и книгам. И потому в первый же день визита государь осмотрел столичный Арсенал с его военным складом и литейной мастерской, плотницкие и столярные мастерские, лучшие образцы градостроительства того времени, Ботанический сад, потом познакомился с макетами крепостей и беседовал с военными. Проведенные в Париже и его окрестностях два с лишним месяца были заполнены и научными экскурсиями, вплоть до Академии наук и обсерватории. Одним словом, царь обследовал все передовое и оригинальное, что можно было найти у французов. Он покупал книги, ему дарили или же Петр приобретал чертежи машин и механизмов. Особое внимание царь уделил Версалю, который он обошел, облазил, измерил и едва ли не обнюхал самым тщательным образом – неслучайно эксперты находят много общего между этим знаменитым королевским парком и его младшим петербургским собратом, Петергофом.

Еще до приезда во Францию царь направил на учебу в здешние морские порты своих «волонтеров» и выписал к себе французских мастеров и ремесленников, получивших громкую известность в Европе со времен Кольбера. Пригласил и знаменитого архитектора Леблона, «прямую диковину», как называл его Петр, дав ему в Петербурге казенную квартиру на три года и жалованье 5 тысяч рублей с правом выехать через 5 лет из России со всем имуществом беспошлинно. Леблон стал главным архитектором Петербурга.

Поездке царя предшествовали почти столетние дипломатические контакты, которое выявили лишь, что стороны «очень плохо понимали друг друга», «редко сходились в своих политических целях» и норовили с помощью нового партнера решать свои собственные проблемы.

Россию же вообще воспринимали тогда в Париже как страну варварскую. Тем не менее, тайные переговоры о политическом союзе начались заранее. Петр надеялся получить от Парижа финансовую помощь, закрепив союз династическим браком своей дочери Елизаветы с королем. Историк В. Ключевский даже утверждает, что царь пытался «навязать» Елизавету юному монарху, чтобы «этим матримониальным пособием дипломатии найти союзницу в постоянной своей противнице». Однако ни ему, ни его наследнице Екатерине Первой, отмечает тот же автор, этого сделать не удалось..

Историки спорят о значении первого франко-русского договора, заключенного уже позже в Амстердаме с участием третьей стороны, Пруссии. Во всяком случае, из «страны, откровенно-презираемой в Европе ХVII века», Россия обозначилась как реальный партнер в континентальной политике, утверждает автор очерка о визите Петра в Париж, профессор Саратовского университета Сергей Мезин. Впрочем, действительное сближение оказалось недолговечным, хотя и не безрезультатным. Подписание франко-русского договора подтолкнуло шведов к мирным переговорам, а затем и «к заключению важного, выгодного и долгожданного Ништадтского мира 1721 г.».

Но все же главной для французов и до и после этого оставалась идея не допустить русских в Европу, прежде всего - с помощью шведских и османских сил, верных союзников Версаля в те времена.

Однако, вне зависимости от трудностей политического диалога, Петр Первый был необычайно популярен в общественном мнении Франции XVIII века.

Лишь два десятка лет спустя, в 1738-м, в Петербурге появился первый настоящий французский посол, маркиз де Ля Шетарди, воплотивший в себе одновременно, как считает профессор Сорбонны Франсин-Доминик Лиштенан, все качества дипломата, придворного и шпиона. Король Франции потребовал, чтобы с его представителем «обращались, как с императором». В посольстве маркиза было 12 секретарей, 8 капелланов, 6 поваров, 50 пажей и камердинеров в парадных ливреях, сверкающих галунами. Шетарди содержал гвардию из 8 гренадеров и 12 стрелков под командой нижнего офицерского чина. Две его кареты, в том числе одна посеребренная коляска, с упряжью, попоны и одежда офицеров и пажей стоили 148,791 ливр в год. Что касается бюджета французского посла, то, скажем, 45 тысяч ливров предназначались для вознаграждений за «право войти во дворец», еще больше - на подарки и взятки высшим должностным лицам.

За четыре года, проведенных на берегах Невы, маркиз сумел вновь стравить Швецию и Россию, посадить на трон дочь Петра Елизавету и стать создателем и тайным советником ее правительства, пока, наконец, не надоел Петербургу своей бесцеремонностью. К неудовольствию Версаля, Россия сблизилась с Австрией. Приход на престол Екатерины II осложнил дипломатические игры, постепенно приобщая Петербург к умной и часто двойственной кабинетной игре с участием Вены, Лондона, Версаля, Стокгольма, Константинополя и иже с ними. Страна постепенно становится воистину континентальной державой - но библиотека Екатерины II, которую она сама создает и широко пользуется, оказывается чисто французской.

Восемнадцатый век выглядит в российской столице как столетие фаворитов, среди которых французы чувствуют себя в своей тарелке.

Тем более, заметил искусствовед и знаток русской культуры Луи Рео, что «последним, но может быть самым блестящим завоеванием» Петра Великого, оставленным им своей столице, оказался французский язык.

Затем – внезапные сильнейшие симпатии Наполеона и Павла I, приведшие к подписанию уже следующим императором, Александром I, русско-французского мира в Тильзите. Что никак не помешает вторжению французов в Россию в 1812-м, разгрому Бонапарта и торжественному въезду Александра в Париж. А потом обратному ходу: наложенному Николаем I запрету на поездки российских художников на стажировки во Францию под страхом заражения ими вредными идеями. И ответному поражению храброй, но отсталой русской армии, проигравшей французам и англичанам в Крыму спор за проливы и выход к Средиземному морю.

«Что за страна! Бесконечная, плоская, как ладонь, равнина без красок, без очертаний, вечные болота, изредка перемежающиеся ржаными полями да чахлым овсом… По этой стране без пейзажей текут реки огромные, но лишенные намека на колорит… От рек веет тоской, как от неба, которое отражается в их тусклой глади. Зима и смерть, чудится вам, бессменно царят над этой страной». Так описывает русский пейзаж французский путешественник, маркиз де Кюстин, в своем сочинении «Россия в 1839 г.», ставшем образчиком неприятия России и лекалом для будущей антирусской и антисоветской пропаганды.

Известный мастер очерков о своих путешествиях, де Кюстин поехал на Восток по личному приглашению Николая I, который принимал писателя и дал ему в помощь фельдъегеря.

В итоге почетный гость России воспринял ее как страну «варваров» и рабов, всеобщего страха и «бюрократической тирании». И вызвал этим в высшем обществе Петербурга разноречивые отзывы и много отрицательных эмоций. Даже поэт В. Жуковский назвал маркиза собакой - но при этом признал, что большая часть написанного соответствует действительности. Тем более что роялист до мозга костей, автор, по его собственным словам, искал в поездке «доводы против республики», но российский вариант самодержавия показался ему неприемлемым. И домой он вернулся если не республиканцем, то, по крайней мере, убежденным противником абсолютизма.

Правда, напоминает автор нынешнего русско-французского коллективного сочинения, доктор искусствоведения Ксения Богемская, именно на этих, так не полюбившихся Кюстину просторах, распространялись многие идеи, приходившие с родины маркиза, именно здесь рождались новые мысли и люди, которые добирались до Франции и влияли на ее умы…

Двадцатый век, кажется, ускорил движение истории и сумел продемонстрировать нам как тесный культурный, экономический и даже военный союз между Москвой и Парижем, так и затем их полный разрыв после революции 1917-го - вплоть до новой войны с Германией. Но этим дело не ограничилось. Рожденные российским Октябрем идеи - наследие Великой французской революции и Парижской Коммуны - разделили французское общество, чуть ли не поровну между сторонниками и противниками советского социализма.

И не каждый оракул или профессиональный политолог мог предсказать, что, вне зависимости от зигзагов идеологической борьбы, при самом традиционном из французских лидеров, Шарле де Голле, наступит кардинальное сближение капиталистической Франции и советской России, придав особым отношениям двух наших стран новые яркие краски.

Член коллегии МИД РФ Олег Белоус сказал мне, что эти отношения точнее всего именовать «привилегированными или стратегическими». «Исторически, - считает он, - влияние и необходимость их подтверждается, что особенно ясно чувствуется на поворотах истории. Отношения с французским государством остаются до сих пор лучшими, нежели с другими странами. Даже если экономически ряд стран ныне опережают французов в торговле с Россией».

Со своей стороны, профессор Национального института восточных языков и цивилизаций Анн де Тенги, автор главы, которая завершает сочинения 28 историков и культурологов двух стран, полагает, что в нынешних отношениях между Парижем и Москвой речь идет не столько «об особых связях, сколько о традиции дружбы и сотрудничества, которая укрепляет партнерство» двух государств, «в зависимости от периодов и целей, преследуемых обеими странами».

Наконец, напоминает знаток Франции Юрий Рубинский, «режимы и идеологии приходят и уходят, а страны формируются географией и историей, которые остаются».

«Россия-Франция. 300 лет особых отношений». Москва, 2010. Министерство культуры РФ, ФГУК Музейно-выставочный центр «РОСИЗО», Институт Европы РАН, Институт всеобщей истории РАН. Ответственные редакторы: д-р исторических наук Ю.И. Рубинский, д-р исторических наук М.Ц. Арзуманян.