«Нас оставалось только трое…»

«Каждый из нас делал то, что должен был делать», - так буднично подвел в «Записках» итоги Великой Отечественной войны для себя и для своего поколения комбат Михаил Шелков. А дальше сказал: «Мы готовы были до конца исполнить свой долг, и, если потребуется, сложить свои головы». Сказал через 65 лет после Победы (книга вышла только в конце 2010 г.), и я верю ему безоговорочно.

Не ради славы писал он эту книгу. За перо взялся по просьбе родных и близких. Он видел войну из первой траншеи гигантского фронта, и два с лишним года страшный лик смерти смотрел на него в упор. А на фронте день шел за три, и, согласно официальной статистике, жизнь командира взвода исчислялась максимум тремя месяцами. Ротному передний край отводил полгода, командиру батальона – немногим больше. Михаил Шелков начал свою войну 18-летним лейтенантом с командования взводом, после страшного ранения закончил в 20 капитаном и комбатом (самым молодым в составе своего фронта). С одним боевым орденом, зато каким! Александра Невского, которым награждали только офицеров, проявивших в бою высокие командирские качества. И в том, что молодой капитан получил именно эту редкую для батальонного звена награду, видится мне символ высшего порядка.

В «Записках» представлен ряд фотографий из семейного альбома Шелковых. Вот дед – участник взятия Шипки, унтер-офицер, георгиевский кавалер. После той войны с Турцией (1877-78 гг.) освобожденные от 600-летнего османского ига болгары стали говорить русским «Братушки!», что потом не помешало Болгарии дважды – в Первой и Второй мировой войне воевать в союзе с Германией против России. В НАТО вот болгарских «братушек» затянуло…

А в Белоруссии, пишет Шелков, «люди встречали нас как родных… Да, белая, добрая Русь. И как странно и нелепо, что мы теперь не вместе».

И есть в его книге еще нескольких заметок из далекого прошлого, но так созвучных нашей постсоветской эпохе: «Однако на литовской земле нас никто не встречал как освободителей», «эстонцы не только отказывали им в какой-либо помощи, но не раз пытались задержать, а однажды открыли по ним огонь». Чего ж сегодня-то удивляться, что по улицам Вильнюса и Таллина маршируют недобитые эсэсовцы, а их нынешние последыши обзывают воинов Красной армии оккупантами?! Удивляться надо другому: зачем советская власть убаюкивала нас сказками о «великой дружбе народов СССР» и, что гораздо хуже, о новой «исторической общности – советский народ»? Никакой общности не сложилось, да и не могло сложиться с протестантами прибалтами, униатами галичанами и прочими явными и тайными врагами великой страны.

Горькая изнанка этой лжи проявилась намного позже. Вне всякой зависимости от нелюбви к советской власти, пишет Михаил Шелков, его отец, бывший, как и дед, унтер-офицером, чудом избежавший раскулачивания и ГУЛАГа, во время их единственной за годы войны встречи, посетовал: «Ах, жаль, дед Арсентий тебя не видит и не слышит! То-то бы он порадовался за тебя, то-то был бы горд». На долю отца тоже выпала война с немцами – Первая мировая, почти забытая нами сегодня. Именно ее сразу после начала, в августе 1914 г., окрестили в России Великой Отечественной. Именно тогда и родился всенародный лозунг «Все для фронта, все для победы», тогда же была написана и песня «Вставай, страна огромная…», немного переделанная и зазвучавшая с новой силой в годы Третьей Отечественной войны 1941-45 гг. Но почтинет ни одной ухоженной могилы, ни одного памятника павшим в Первую мировую (1,8 млн. человек), а уж храма Божьего в память о героях – и подавно. А от отца слышал Михаил, что попал тот служить в «Ея Величества Лейб Гвардии Гродненский гусарский полк», где командиром его эскадрона был поручик Дыхов, светлейший князь, который «… снискал уважение у своих солдат. Основной его метод обучения ратному делу был «Делай как я!» И не ради красного словца написал Шелков: «Солдатскую науку будущий офицер должен был знать, что называется, как «Отче наш», но все-таки прежде он должен уметь руководить боем». И далее: «… они, кадровые вояки, приняли меня как командира, и не по уставу, а по сути. Я шел с ними в одном боевом порядке, делил с ними все те невзгоды и нечеловеческие трудности, которые выпали на нашу долю». А преданные большевиками на поругание «князья», «графья» и «прочие беляки» не чурались из одного котелка с подчиненными «черной кости» щи хлебать, в штыковую плечом к плечу с ними ходить, и помирать вместе за Россию-матушку…

Не прислушались и пока не услышали мы иерея Николая Булгакова: «В благодарность Господу за победу над Наполеоном и нашествием дванадесяти язык в Москве был построен величественный Храм Христа Спасителя. Не нам Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу, - было выбито на его стенах. И начало этого стиха из 113-го псалма стояло на медали в честь той победы. А чем, каким храмом отблагодарили мы Господа, Царицу Небесную, всех русских святых за самую великую Победу в истории человечества - в Великой Отечественной войне?.. Знатный наш полководец, генералиссимус А.В.Суворов так учил нас: «Молись Богу - от Него победа!»

Михаил Шелков уверен в том, что он и его брат (в начале войны попавший в плен и прошедший немецкие концлагеря) вернулись домой только благодаря молитве матери…

Мне при чтении «Записок» также приходили на память строки из хорошо известного в советские времена стихотворения Михаила Кульчицкого: «Не до ордена. Была бы Родина с ежедневными Бородино». (1942 г.). Увы, забыли сегодня поэтов-фронтовиков, и не только Кульчицкого, но и Майорова, Виноградова, Смелякова, Когана, Самойлова и многих других, чья поэзия родилась под «перекрестным артогнем». Слова у них добрые, простые, без грана фальши…

Много пришлось хлебнуть лиха Михаилу Шелкоау от своего командира полка Марфенкова, тупого и безжалостного. Комбат пишет: «И ох как прав был писатель Астафьев, когда говорил, что мы не просто победили немцев, мы залили их нашей кровью, и они захлебнулись в ней!»

Правда, что позволено писателю Астафьеву, не позволено ученому.

К сожалению, даже в отечественной научной литературе гиперболизация наших потерь преобладает не только над здравым смыслом, но и над простым арифметическим расчетом, хотя ко всему, что касается человеческой жизни, арифметика, казалось бы, не применима.

Но чем ужаснее цифры, тем больше им верят. И чем больше потери – тем меньше всемирно-историческое значение Великой Победы, вернувшей Советскому Союзу статус великой Российской империи. В России сейчас официальными принято считать данные о потерях в Великой Отечественной войне, изданные группой исследователей под руководством консультанта Военно-мемориального центра Вооруженных Сил РФ Григория Кривошеева в 1993 г.

Согласно уточненным в 2001 г. сведениям, потери были следующими: 6,8 млн. военнослужащих убитых и 4,4 млн. попавших в плен и пропавших без вести. Общие демографические потери (включающие погибшее мирное население) - 26,6 млн. человек (именно эту цифру чаще всего лукаво выдают за общее число военных потерь). Людские потери Германии: 4,046 млн. военнослужащих погибших, умерших от ран, пропавших без вести (включая 442,1 тыс. погибших в плену. 910,4 тыс. вернулись из плена после войны). Потери стран-союзниц Германии - 806 тыс. военнослужащих погибших (включая 137,8 тыс. погибших в плену), 662,2 тыс. вернулись из плена. Безвозвратные потери армий СССР и Германии (включая военнопленных), соответственно, - 11,5 млн. и 8,6 млн. чел. (не считая 1,6 млн. военнопленных после 9 мая 1945 г.).

А соотношение безвозвратных потерь армий СССР и Германии с сателлитами составляет 1,3:1, кстати, почти такое же, как и в Первой мировой. Споры по этому поводу будут продолжаться еще долгие десятилетия...

Дня, пожалуй, не проходит, чтобы мы не услышали известие о боях, вооруженных столкновениях, стычках на Северном Кавказе с так называемыми боевиками. И часто видим по телевизору, как наши доблестные спецназовцы штурмуют дом (лесок, гору), где укрылись бандиты. Как эффектно забрасывают противника гранами. Как лихо идут в атаку и палят из автоматов. Потом нас информируют, что в результате боевых действий уничтожено два-три участника бандформирования, найден склад оружия и боеприпасов, и, между прочим, сообщают, что во время операции погибли 6-10 наших бойцов и добрый десяток ранены. Соотношение потрясающе позорное для всей страны. Почему не берегут наших ребят? Почему не учат военному делу настоящим образом? 41-й год, что ли, вернулся, когда с винтовкой наперевес шли против танков? Где наши пушки, минометы, установки залпового огня («катюши»)? Где самолеты и вертолеты? И к чему тогда широко разрекламированная модернизация армии? Да одна жизнь российского солдата, офицера намного дороже всех вместе взятых суперсовременных «железяк»!

Не пора ли, наконец, спросить об этом у тех горе-полководцев, которые руководят этими и подобными операциями? Не мешало бы задать вопрос и о том, почему в боях участвует милиция? Войск не хватает? Вспомните, какие большие потери понесли на Северном Кавказе, прежде всего, милиционеры. Не для боевых действий их готовили, у них другие задачи. Страшно похоже на то, о чем писал Шелков: «Не то что километры, каждые 10 метров продвижения вперед давались нам немалой кровью»; «За какие-то считанные минуты рота потеряла ранеными и убитыми до трети своего состава…» Неужели до сих пор не поняли, что ничего ценнее солдатской жизни на войне нет?!

Немцы и американцы с союзниками ни патронов, ни снарядов не жалели, гвоздили по противнику до тех пор, пока не превращали его в грязное месиво. И только потом шла в наступление пехота. А у нас еще осенью 1945-го на военно-научной конференции по итогам Берлинской операции в Потсдаме генералы и маршалы с гордостью рапортовали о том, сколько сэкономили боеприпасов, танков, орудий и прочей техники. А о том, какими жертвами обошлась эта кровавая «экономия», умалчивали.

Но все равно – победили, Один из немецких ветеранов сравнивал войну на Западе с «хорошим спортом», тогда как война на Востоке, к его сожалению, была полной катастрофой.

Высокопоставленный немецкий штабной офицер после войны отзывался о восточном противнике так: «… сила Красной Армии в ее солдатах. Русский солдат терпелив и невероятно вынослив, безгранично храбр и бесстрашен. Особенность русских в их выраженном презрении к жизни и смерти, что совершенно непостижимо для человека на Западе». Ничегошеньки-то они не поняли. Почитали бы Василия Гроссмана, тогда, может, что-то для них и прояснилось бы: «Я был поражен до глубины души присущей русским солдатам способностью к самопожертвованию. На войне русский солдат надевает белую рубашку и умирает, как святой. На первом месте стоит терпение и смирение перед немыслимыми тяготами. Но это терпение сильных духом… Это терпение великой армии. Величие русской души потрясает». Хотя вряд ли чужие да еще противники поймут глубинную суть самопожертвования русского солдата, свои понимают с трудом. И дождемся ли мы того времени, о котором Михаил Шелков хотя и в конце войны, но смог-таки сказать: «Впервые я слышал, чтобы высший командир приказывал беречь людей. Раньше говорили только о выполнении задачи любой ценой. Командиров, имевших большие потери, ставили в пример – вон как парень здорово воюет. А тут вдруг самое главное – берегите людей!»? Неужели, чтобы осознать эти простые человеческие истины, стране опять нужны великие потрясения?

Шелков живописал войну, прежде всего, как тяжелый повседневный труд: «Говорю это без всякого пафоса, просто констатирую факт». Кульчицкий говорил: «Война - совсем не фейерверк,// а просто - трудная работа,// когда,// черна от пота,// вверх// скользит по пахоте пехота». Так же говорили многие и многие другие, прошедшие через горнило войны. Потому и закончить свои раздумья хотелось бы словами, которыми завершаются «Записки»: «А жизнь прекрасна! Это я вам говорю, капитан Шелков, командир второго батальона 852-го стрелкового полка 277-й стрелковой дивизии, ваш отец, дед и прадед».

Михаил Шелков «Записки командира стрелкового батальона. От Ржева до Восточной Пруссии» (М., Центрполиграф, 2010).