«Пробил час…»

Разрушая русскую православную цивилизацию, большевики с первых дней своей власти создавали превратный образ Российской империи как «цитадели деспотизма», «мирового жандарма» и «тюрьмы народов», в истории которой они априори не допускали ничего положительного.

Могла ли богоборческая власть почитать героев Освободительной (русско-турецкой) войны 1877-1878 гг., импульсом которой был религиозный фактор? К слову сказать, этот фактор оказался вымаранным и из истории Крымской войны, и Первой мировой. История Освободительной войны была обречена на замалчивание и фальсификацию, потому что она – яркое свидетельство того, как русский народ сплотился в единый духовный монолит вокруг своего царя и последовал евангельскому завету: «Больше сия любви никто не имеет, кто душу положит за други своя».

Борьба с христианским русским духом велась с помощью всеобъемлющей мировоззренческой реформации всех сторон жизни русских людей. Церковь была подвергнута гонениям, сравнимым с временами первых веков христианства. Уничтожался русский уклад жизни, традиционное христианское воспитание, из государственного преподавания изгонялось изучение русской истории. Труды одних дореволюционных историков были запрещены, другие объявлены «буржуазным хламом» и «шарлатанством».

А между тем в истории нашего Отечества много славных героических страниц, которыми можно и должно гордиться и нам, и нашим потомкам.

Одно из таких событий – Освободительная война 1877 – 1878 гг., уникальная в мировой истории. И неслучайно, среди огромного количества освободительных войн, только она носит такое название.

140 лет назад Россия начала войну за освобождение единоверцев, православных болгар, которым грозило истребление или поголовная исламизация.

Когда-то имена героев Освободительной войны и рассказы об их подвигах были у всех на устах в России – их поминали на церковных службах, в их честь воздвигали храмы и памятники, им посвящали стихи и песни. «Всякая высшая и единящая мысль и всякое верное единящее всех чувство – есть величайшее счастье в жизни наций. Это счастье посетило нас», – писал Ф.М. Достоевский.

В дореволюционной российской историографии не было разночтений в трактовке причин, характера боевых действий и значения этой войны. Для всех все было предельно ясно. Все знали, что после бесплодных попыток мирным путем заставить Османскую империю изменить положение подвластных ей славянских народов, 12/24 апреля 1877 г. Александр II подписал манифест об объявлении Турции войны, в котором говорилось: «Христиане Болгарии! Вы переживаете ныне дни для вас приснопамятные. Пробил час освобождения вашего от бесправного мусульманского гнета». Война стала кульминацией политики России, которая последовательно отстаивала идею независимости славянских народов, в то время как в планы европейских держав это не входило. Они не только проявляли поразительное равнодушие к фактам массовых убийств и истязаний десятков тысяч славян, но и считали правомерными действия Османской империи, жестоко подавлявшей восстания доведенных до отчаяния покоренных народов.

По многочисленным свидетельствам современников, «никогда никакая война не возбудила такого всеобщего на Руси сочувствия и одушевления, не вызвала столько жертвоприношений любви, не заслужила в такой полной мере названия «народной». И.С. Аксакову вторит Ф.М. Достоевский:

«Это сам народ поднялся на войну, с царем во главе. Когда раздалось царское слово, народ хлынул в церкви, и это по всей земле русской. Когда читали манифест, народ крестился, и все поздравляли друг друга с войной. Мы это сами видели своими глазами, слышали…».

Эта война и стала называться Освободительной, потому что русский народ совершил подвиг самопожертвования, кровью своей воскресив к жизни братьев по вере и вернув Болгарию из небытия на политическую карту мира. Именно поэтому в Болгарии около 450 (!) памятников, посвященных героям Освободительной войны, улицы болгарских городов и сел носят имена русских освободителей. В болгарских церквях ежедневно возносится молитва за Царя-освободителя и всех павших за освобождение Болгарии. Во многих болгарских семьях из поколения в поколение как дорогая семейная реликвия передаются русские монеты чеканки 1877 г., в которых просверливали отверстие и носили вместе с нательным крестиком.

Об этой войне написано множество исторических исследований, а в нашем обществе о ней известно до обидного мало. И дело не только в том, что ореол славы «героев былых времен» с годами утрачивает свою яркость. Очень показательно, что памятники, воздвигнутые в честь Освободительной войны, советская власть практически полностью уничтожает одними из первых. Были снесены все воинские мемориалы, посвященные этой войне, разрушены все памятники легендарному «белому генералу» М.Д. Скобелеву; более того, осквернена его могила в родовом имении в Рязанской губернии. Часовня-памятник гренадерам – героям Плевны (на фото) в Москве, построенная на народные деньги, была разорена и превращена в общественный туалет (!). В Петербурге уничтожена Колонна Славы, сооруженная из 140 трофейных турецких пушек, захваченных в боях при освобождении Болгарии. Это было практическим воплощением курса победившей в октябре 1917 г. партии большевиков на слом традиционного тысячелетнего кода русского народа, его государственных и духовных опор, на уничтожение России как исторического государства. 12 апреля 1918 г. за подписью Ленина, Сталина и Луначарского выходит Декрет об уничтожении памятников, воздвигнутых «в честь царей и их слуг». Нетрудно догадаться, что под это определение подпадали все российские памятники – свидетельства торжества русского духа.

История как учебная дисциплина вернулась в советскую школу только во второй половине 30-х годов. В 1934 году были восстановлены исторические факультеты в университетах Москвы и Ленинграда. 15 мая 1934 г. было принято Постановление Совмина и ЦК ВКП (б) о необходимости подготовить к июню 1935 г. советские учебники истории, причем перед авторами была поставлена задача историю любой (!) эпохи показать в свете борьбы рабочего класса за пролетарскую диктатуру и социализм во всем мире. Предписывалось также обосновать роль царской России как тюрьмы народов, подчеркнуть колониальную и контрреволюционную роль русского царизма во внешней политике, а также его зависимость от западноевропейского империализма. Обязательные к исполнению инструкции были одобрены лично Сталиным. А пока писались «правильные» учебники, широко использовалась «Русская история в самом сжатом очерке», написанная М.Н. Покровским, руководителем Института Красной профессуры и архивной службы, которая удостоилась похвалы самого Ленина. В ней нет даже упоминания об освобождении Болгарии, а самой Освободительной войне отведена одна фраза о том, что Россия вступила в нее для обеспечения более широкого экспорта своего зерна, чему препятствовала Турция. Это было отражением популярной тогда концепции, согласно которой стержнем русской истории было движение торгового капитала.

Со временем советская историография отказалась от самых вульгарных марксистских выкладок, но основная тенденция в изображении политики Российской империи сохранялась – она рисовалась как агрессивная, захватническая и империалистическая. Методологическим руководством советской историографии на долгие годы стало указание Ленина о том, что основным объективным содержанием войны 1877 – 1878 гг. «были буржуазно-национальные движения или «судороги» освобождающегося от разных видов феодализма буржуазного общества» (Полн. собр. соч. т. 26. С 144). Историю Освободительной войны превратили в иллюстрацию того, как «царизм гнал» бедных русских солдат в далекую Болгарию ради осуществления своих имперских планов. Отметим, что нет ни одного документа, свидетельствующего о стремлении России к территориальным захватам.

Несмотря на то, что во всех военных академиях мира изучался уникальный военный опыт российских военачальников в ходе балканской кампании, в России их имена были под запретом, поскольку многие были вынуждены покинуть Россию, и закончили свои дни в эмиграции.

С середины 50-х годов стали вводиться в оборот архивные документы, и советская историография несколько изменила свой взгляд на Освободительную войну. Империалистические устремления России по-прежнему сомнению не подвергались, но признавалось, что «объективно (надо понимать, вопреки субъективному желанию, т.е. не хотели, но так уж получилось – О.Р.) результатом войны стало освобождение Болгарии». В энциклопедическом словаре издания 1980 г. читаем, что война была «начата Россией для укрепления своего влияния на Балканах, и она способствовала освобождению народов Балканского полуострова от османского ига». Но все было как раз наоборот!

Россия начала войну с целью освобождения Болгарии и именно это способствовало укреплению ее авторитета и влияния на Балканах, даже несмотря на то, что европейские державы на Берлинском конгрессе заставили пересмотреть условия Сан-Стефанского мирного договора.

Благодаря расширению источниковедческой базы и развитию сотрудничества с болгарскими историками изучение истории Освободительной войны продвигалось, но шло оно не вглубь, а в сторону расширения круга исследуемых вопросов. Весь поднятый корпус материалов складывался в удивительную картину: Александр II, оказывается, вовсе и не хотел вступать в войну, но был вынужден это сделать под давлением народа. У русского царя и в аристократической среде освободительная война якобы не снискала симпатий, а российское крестьянство считало борьбу с турками своим кровным делом, читай, из классовой солидарности. Соответственно, «все прогрессивные последствия политики России по отношению к угнетенным народам Османской империи не были связаны с субъективными устремлениями монарха, а произошли вопреки им». Такая трактовка с небольшими изменениями дожила вплоть до начала 90-х годов, когда исчезли жесткие рамки коммунистической цензуры, стали доступны многие документы спецхрана, в том числе дневники Ф.М. Достоевского, православная литература. Заметьте: то, что свободно можно было прочитать в годы так называемой «самодержавной тирании», нам запретили читать руководители коммунистической партии, которые, видимо, не напрасно опасались, как бы Ф.М. Достоевский не развеял насаждаемое с 1917 г. негативное представление о Российской империи...

По выражению видного русского историка А.Н. Боханова, «православная оптика» обладает особой формой мировосприятия, совершенно отличной от позитивистско-материалистических лекал, утвердившихся в историческом сознании.

Через призму «православной оптики» Освободительная война приобрела новое измерение и то содержание, которое открывалось православному сознанию русских людей, совершивших беспримерный освободительный поход. Если еще недавно советская историография не употребляла лишний раз имени Государя, предпочитая писать безлико: «Россия стремилась, Россия решила, царизм рассчитывал», то теперь читатели узнали, что внешняя политика России разрабатывалась и проводилась не абстрактным субъектом. Именно царствующий монарх Александр II был творцом внешнеполитической стратегии и тактики Российской империи. Появились работы, где открыто утверждалось, что именно нравственный императив был главным в его балканской политике.

Сохранились документы, свидетельствующие, что император пытался избежать войны и мирным путем принудить турецкие власти изменить положение подвластных христиан. Он не ради красного словца называл своих солдат «дети мои». Государь действительно по-отечески относился к ним, он понимал, что начать войну в условиях еще не законченной военной реформы и перевооружения, когда турецкая армия превосходит российскую и по количеству, и по качеству вооружения, означает послать многих из них на верную смерть. Понимал он и то, что события на Балканах достигли критической точки, и результат промедления будет один – спасать будет некого.

Почувствовав поддержку своего народа, который жаждал отдать долг единоверцам, сыгравшим важную роль в распространении кириллицы и христианства на Руси, был готов пострадать за веру, Александр II начал войну, которую русские люди считали войной «за истину, за святое дело».

Вдохновляющим примером для воинов было личное присутствие на фронте царя, который был убежден, что и его сын «как будущий император, не может не участвовать в походе», и отправил на фронт будущего Александра III, чьи боевые заслуги были отмечены орденом св. Владимира I степени и орденом св. Георгия II степени.

В войне участвовали все великие князья, фрейлины императрицы в качестве сестер милосердия, блеск русского офицерства, цвет русской нации, в том числе – сын А.С. Пушкина, родственник М.Ю. Лермонтова, светила российской медицины: Н.И. Пирогов, Н.В. Склифосовский, С.П. Боткин, В.М. Бехтерев; художники В.В. Верещагин, В.Д. Поленов, К.Е. Маковский, писатели В.И. Немирович-Данченко, В.М. Гаршин, В.А. Гиляровский. Навеки покрыли свои имена славой русские военачальники М.Д. Скобелев, Ф.Ф. Радецкий, И.В. Гурко, Н.Г. Столетов, Э.И. Тотлебен и многие другие.

Как это ни парадоксально, не многочисленные труды наших историков, а поездки в Болгарию и общение с болгарами способствовали расширению знаний об Освободительной войне у наших соотечественников. Увиденные воочию храмы-памятники, многочисленные памятники Царю-освободителю, военачальникам и воинам Российской императорской армии, имена русских героев, запечатленные в названиях болгарских улиц и площадей, пробуждали гораздо больший интерес к отечественной истории, чем наши школьные учебники с их описанием развития производительных сил и производственных отношений. Когда стоишь у памятника Свободы на Шипке, где и летом тебя сбивает с ног пронизывающий ветер, и пытаешься представить, как небольшой отряд русских солдат и болгарских ополченцев под руководством генерала Н.Г. Столетова четыре месяца героически держал здесь оборону, отбивая атаки многочисленного корпуса Сулейман-паши, как в молитвах благодарили Бога за победу: «Не нам, не нам, но имени Твоему ... » – сердце русского человека не может не преисполниться гордостью за своих соотечественников. Щемит сердце.

В российской и европейской печати Шипку называли «Фермопилами новейшего времени». Здесь рождаются совсем иные мысли и чувства, нежели когда читаешь про «судороги буржуазного общества».

Стереотипы секулярного сознания оказались устойчивыми. И сегодня одни исследователи делают акцент на «филантропических» мотивах российской политики, другие ищут факты ее завоевательных намерений. Распространение получил вывод о том, что в ходе войны Россия боролась за свои государственные и национальные интересы, которые объективно совпадали с интересами болгар и других порабощенных народов, и таким образом обеспечила их этническое спасение.

Особо выделяется группа авторов, которая объявляет фантомом, мифом все рассуждения о единстве веры, славянском братстве, называет мифологемой представления о России как центре славяно-православного мира и ее предназначении покровительствовать и защищать славян, о чем в России, дескать, ничего толком и не знали. Они полагают, что « навязчивое покровительство», «истеричная газетно-церковная агитация», деятельность Славянских комитетов, – все это мешало «рациональному восприятию действительности», «прагматическому подходу» российских правящих кругов. Подобные секулярные штампы родились не сегодня.

В свое время мудрый Ф.М. Достоевский, с тревогой отмечавший отход известной части русской интеллигенции от Церкви, не мог не ответить «эволюционистам» и «прогрессистам», которые призывали «не придавать широко развернувшемуся движению в защиту славян вероисповедный характер». «Но что же делать с историей и с живой жизнью: надо или не надо придавать, оно само собою так выходит. Сообразите: турок режет славянина за то, что тот, будучи христианином, райей, осмеливается домогаться с ним равноправия. Перейди болгарин в магометанство – и турок тотчас же перестанет мучить его… Следственно, если болгаре терпят такие лютые муки, то уж, конечно, за свое христианство…».

Достоевский пытался достучаться до «русских европейцев», разъяснял, что православие было не только религиозной ценностью русского народа, но и его политическим мировоззрением, которое предопределяло особое восприятие мира и иной, чем у европейцев, тип государственности и культуры. «В Европе выгода – у нас жертва», – писал Достоевский. «Братство во Христе» в этом мировоззрении – первичная и основополагающая категория бытия, отодвигающая на второй план кровные узы и геополитические союзы.

Русский народ в массе своей не знал, что такое Болгария и какие они, болгары, но понимал, что «безбожные агаряне» убивают братьев во Христе, и те умирают с именем России на устах. Эту народную «православную историософию» разделял и император Александр II, и подавляющее большинство его подданных.

4 января нынешнего года – это день освобождения Софии – к памятнику Царю-Освободителю в центре болгарской столицы кто-то принес свежие цветы, а рядом на снегу написали: «Спасибо, Россия!». Они явно не читали про «фантомы» и «мифологемы».

Решетникова Ольга Николаевна – кандидат исторических наук

Специально для «Столетия»

Статья опубликована в рамках социально значимого проекта «Россия и Революция. 1917 – 2017» с использованием средств государственной поддержки, выделенных в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 08.12.2016 № 96/68-3 и на основании конкурса, проведённого Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».