КНР: традиции как инновационный стимул

В феврале Китай отпраздновал приход весны и Нового года по лунному календарю. В стилистике и символике праздника Весны китайское общество чётко ориентировано на традиционную китайскую культуру. Но наступление Нового года по международному календарю в этом году впервые прошло без заметного праздничного оформления. Примечательная деталь – в городах не было ёлок и украшений на основе русско-европейских «снежных» мотивов. Это одно из многих зримых проявлений установки на повышение в современном Китае роли традиционных культурных символов и ценностей.

А в начале марта произошло крупное событие в общественно-политической жизни КНР – состоялись традиционные ежегодные «две сессии»: сессия Народного политического консультативного совета Китая (НПКСК) и сессия Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП) – высшего законодательного органа КНР.

НПКСК состоит из различных политических партий – союзников правящей КПК и общекитайских общественных организаций и является организационным выражением «социалистической консультативной демократии». По официальным заявлениям, она обеспечивает «гармоничное согласование интересов государства и общества, интересов разных общественных групп и партий между собой». В Китае эту политическую систему оценивают, как альтернативу западной политической модели, в основе которой – политическая конкуренция и война «всех против всех».

На этот раз значение «двух сессий» было особенным. Они определили повестку развития КНР не только на текущий год, но и на 14-ю пятилетку, которая началась в 2021 г., а также определили социально-экономические ориентиры на период до 2035 года, когда Китай должен достичь состояния высокоразвитого общества.

Сессия ВСНП заслушала отчёт Госсовета (правительства) КНР об успешном выполнении 13-й пятилетки, приняла 14-й пятилетний план и ориентиры экономического развития до 2035 года. В КНР прогнозируют, что по итогам 14-й пятилетки (2021–25 гг.) Китай вступит в ряды стран с высоким уровнем дохода (по оценке Всемирного банка – это ВНП на душу населения в размере более 12 536 долл. в 2019 г.).

К 2021 году ВВП Китая составлял порядка 15,37 трлн долл., что в расчёте на душу населения превысило 10 тыс. долл. По озвученным на сессиях планам, к 2035 г. экономика Китая должна, по меньшей мере, в 1,5 раза превзойти экономику США. На 2021 г. целевой показатель роста ВВП установлен на уровне не менее 6 %.

В целом две сессии 2021 года были посвящены возвращению Китая к нормальной жизни. Но борьба с COVID-19 в КНР будет продолжена до тех пор, пока будут обнаруживаться новые штаммы вируса. Блокировки, массовые тесты и профилактический контроль дали свои результаты. Но сейчас основной упор делается на увеличение прививок, которые в Китае делаются добровольно.

В КНР обращают внимание, что страна выдержала торговую войну с США и быстро справилась с коронавирусной эпидемией. Объективные данные подтверждают эти оценки. На пике эпидемии в феврале-марте 2020 г. в КНР максимальное количество заражённых составляло всего порядка 84 тыс. чел., из которых 4,6 тыс. умерло, при численности населения немногим более 1 млрд 400 млн чел. и средней его плотности в густонаселённых приморских и центральных провинциях Китая, на которые пришлась эпидемия, порядка 500 чел. на кв. км. Эти показатели несравнимо лучше, чем по остальным развитым странам (и сопоставимы с Японией и Южной Кореей).

Официальные лица и эксперты считают, что в мире утвердился образ КНР, как страны, которая может справиться с любой проблемой. Выступления на сессиях подчёркивали преимущества китайской политико-экономической модели.

Не только в массовой культуре и образе жизни, но и в экономике руководство КНР усиливает ставку на собственные возможности. На сессиях докладчики обратили внимание, что в мире укрепляется тенденция к односторонним действиям и протекционизму. Это создаёт риски для привлечения в китайскую экономику необходимых ресурсов и выхода её продукции на внешние рынки. С учётом этого 14-я пятилетка продолжит переход КНР к новой модели развития, т.н. «двойного обращения», основанной на внутренней экономике КНР и международном экономическом взаимодействии при определяющей роли внутреннего рынка.

Эти два примера – смена акцентов в праздновании Нового года и решения «двух сессий» – каждый по своему показывают усиление роли внутренних ресурсов как в культуре, так и в экономике; определяющее значение традиционных китайских ценностей в обществе и их взаимодействие с современными вызовами.

При этом речь не идёт о радикальной и, тем более, насильственной отмене результатов глобализации в образе жизни и массовой культуре населения КНР.

В Китае нашли такую форму взаимодействия глобализации с китайскими традициями, при которых последние являются определяющими в формировании современного самосознания китайцев. Более того, знакомство мира с китайской культурой направлено на то, чтобы сделать китайские традиции частью глобализированной культуры.

Для цивилизации, где одной из главных ценностей была и остаётся «стабильность», выдающаяся способность современного Китая быстро усваивать всё новое в науке, технике и культуре, кажется, на первый взгляд, удивительной.

Китайские культурные традиции и погоню за новациями примиряет и объединяет фундаментальная конфуцианская установка: «прилежный ученик со временем всегда превзойдёт своего учителя». Верность ей китайцев – сама по себе является одной из фундаментальных традиционных установок китайской культуры в современной КНР. Она обуславливает ещё одну традиционную ценность китайской культуры – ученичество и – шире – образование, которое в Китае возведено в культ (в лучшем смысле этого слова).

Как следствие, в Китае высоко ценится лучший мировой опыт безотносительно к тому, какие отношения у Китая были ранее или есть сейчас с его носителем (организациями или отдельными странами). Столь рациональное, без тени высокомерия, отношение к чужим достижениям и урокам вполне объясняет стимулы и мотивы политики индустриализации при Мао, базировавшейся на изучении и внедрении советского опыта, а затем, – политики реформ и открытости, начавшейся при Дэн Сяопине, которая базируется на внедрении лучших европейско-американских стандартов предпринимательства и управления рынком.

Взаимодействие китайского (т. е. ханського) этноса с внешними влияниями ранее (как и сейчас) оборачивалось включением элементов чужой культуры в китайскую, их быстрым освоением с приданием им иного смысла. При этом уникальность более чем 5000-летней китайской цивилизации – в том, что из всех цивилизаций древнего мира – она единственная, чьё существование можно проследить без культурных и лингвистических обрывов с настоящего времени вглубь веков до самых ранних археологических культур в междуречье среднего течения Янцзы и Хуанхэ.

С момента своего окончательного оформления в ранних государствах, взаимодействие китайской культуры с чужим влиянием неизменно строилось по одной схеме: по прошествии некоторого времени «варвары» китаизировались и, используя зна­ния и опыт китайцев, перенимали их культуру.

Общеизвестно, что для завоевателей во всех случаях государственным языком становился ки­тайский (достаточно вспомнить тобийцев, пришедших в Китай в V в., монголов — в XIII в., наконец, манчжуров в середине XVII в.). Иноземцы принимали китайские имена, а для укрепле­ния власти «варвары» не только сохраняли и совершенствовали китайскую си­стему управления, но порой и привлекали развитые религиозные учения, например, буддизм.

Не стало исключением и последнее маньчжурское завоевание Китая. Начиная со второго императора Шэнь-чжу (1662–1722 гг.), императоры династии Цин заговорили по-китайски, приняли буддизм, а в этике — конфуцианство. Отменённый со временем запрет на смешанные браки окончательно завершил процесс растворения маньчжур в ханьском этносе.

Династия Цин не привнесла никаких новых, специфически маньчжурских смыслов и идей в госуправление, идеологию, философию и культуру Китая, оформившиеся в предыдущие эпохи. Она полностью сохранила систему госуправления династии Мин, сохранила Пекин как столицу Китая с присоединённой Маньчжурией, сохранила принцип комплектования государственных должностей, которые в основном состояли из ханьцев, систему чиновничьих экзаменов, конфуцианскую философию Сунского времени, которая стала официальной доктриной династии Цин.

В этом контексте логично, что для самосознания китайцев «cтолетие унижений» начинается не с династии Цин, а со столкновения с Западом в «опиумных войнах» и длится до учреждения КНР.

В Китае принято возлагать вину за «cтолетие унижений» на собственную слабость. Но не забыто и то, как вели себя тогда европейские державы. Осмысление этого опыта является ключевой составляющей китайского самосознания, что открыто проговаривается в выступлениях первых лиц КНР. С момента появления в Китае современного государства в конце правления династии Цин, возрождение страны в качестве мощной державы стало объединяющей государственной доктриной, которая формирует политические задачи и национальную стратегию, задаёт ценностные ориентации населения.

Опыт столкновения с Западом был осмыслен в понятиях конфуцианства и легизма во второй половине XIX в. в работах Вэй Юаня, Кан Ювэя и Сунь Ятсена. Именно там находится теоретический источник идеи возрождения сильного Китая. Они считали, что история движется к некой конечной цели – «великой гармонии» (датун), но Китай в этом процессе должен опираться на «реальную политику», цель которой «самоусиление» Китая и отпор западному диктату. Отсюда – выбор современных идеологий и политических доктрин, наилучшим образом способствующих «сильному Китаю».

С тех пор разные китайские власти, как до образования КНР, так и после, проводят политику самоусиления Китая. В полной степени это получилось лишь у китайских коммунистов.

С 1949 г. будущее КНР представляется в теоретико-идеологических понятиях социалистической теории, которые осмысливаются, в том числе и через понятия и термины традиционной китайской философии – конфуцианства, буддизма, даосизма и проч. Такой подход делает более понятными среди населения «социалистические» идеологические установки Компартии Китая, так как выстраивается сплошная линия преемственности между традиционной и современной – инновационной – культурой Китая.

Мао, например, говорил о необходимости приспособить марксизм к китайской специфике. Доктрину модернизации КНР Компартия в 1950—1970-е гг. развивала на основе соединения марксизма с иным традиционным китайским учением — легизмом.

Дэн Сяопин выступал за применение принципов рыночной экономики при строительстве социализма «с китайскими особенностями». А сегодняшнее поколение руководства КНР развивает «социализм с китайской спецификой в новую эпоху» с активным внедрением в китайскую культуру алгоритма непрерывного воспроизводства инноваций, как органической части китайской системы ценностей.

В итоге, похоже, что за 40 лет реформ в современной китайской культуре возникла новая ценностная установка «стабильность погони за новым». В этом смысле, «две сессии» не стали исключением. Они поставили перед КНР на 14-ю пятилетку задачу «модернизировать отраслевую структуру от трудоёмкой до капиталоёмкой и далее к высокотехнологичным отраслям, от обрабатывающих отраслей с низкой добавленной стоимостью до обрабатывающих отраслей с высокой добавленной стоимостью». ВСНП наметил принятие новых законов и нормативных актов, связанных с новыми технологиями и их применением. Речь идёт о цифровой экономике, интернет-финансах, искусственном интеллекте, больших данных, облачных вычислениях, производстве передового оборудования для микроэлектроники, освоении космоса и др.

Показательно периодическое обращение разных поколений руководства КПК к идее «великой гармонии», которая является отражением прочной китайской (легистской) философской традиции. Она отстаивает гармоничное сочетание интересов коллектива и личности и одобрительно относится к прагматизму (в духе «реальной политики») во внутренних и внешних делах до наступления в мире «великой гармонии».

Современным видоизменением этой установки стала выдвинутая нынешним председателем КНР Си Цзинпином идея «общей судьбы человечества», как нового типа международных отношений. Её суть — нацеленность на общий выигрыш в межгосударственных делах и отрицание западной трактовки отношений между государствами, как игры с нулевой суммой.

На прошедших «двух сессиях» в дискуссиях о форматах сосуществования Китая с миром было снова подтверждено стремление строить «сообщество единой судьбы человечества».

После Мао конфуцианство было реабилитировано и сейчас выступает, наряду с легизмом и иными традиционными идейными течениями, в качестве неотъемлемой части идейного и культурного наследия Китая. При этом, образно говоря, «разные портреты занимают каждый своё место». Политико-идеологические символы — это Маркс, Ленин, Мао Цзэдун, Дэн Сяопин. Так, на главной площади КНР Тяньаньмэнь в Пекине размещён портрет Мао Цзэдуна, а на партийных мероприятиях, обложках политологических изданий — узнаваемые профили классиков коммунизма. Но символ китайской культуры в КНР и за её пределами — Конфуций. Его именем назван Институт Конфуция – главный инструмент знакомства мира с культурой Китая, имеющий 550 отделений в 162 странах и регионах мира.

В целом деятели китайской культуры и философии стали органической частью современного китайского самосознания (и, шире, культуры). Их философское и культурное наследие изучается во всех учебных заведениях Китая, им посвящены скульптуры и памятники в городах, посёлках и университетских городках, масса историко-архивных экспонатов в музеях по всему Китаю, детальные научные исследования.

В итоге бурный экономический рост и научно-техническое развитие современной КНР – это результат правильно подобранного Компартией воздействия на традиционные культурные ценности китайцев современными общественно-политическими моделями и технологиями управления.

Сейчас это «социализм с китайской спецификой»; до этого был социализм сталинского образца, а ещё ранее – республиканское устройство и ряд западных либеральных идей. Все они рассматривались в своё время в качестве полезного инструмента для достижения главной цели китайской «реальной политики» – обретения Китаем силы и влияния, чтобы на равных разговаривать с великими державами.

При этом речь о внедрении в КНР западной «либерально-демократической» модели в целом в ходе современных реформ изначально не шла. Политико-экономическая модель КНР осталась китайской, и является творческим развитием идей и практики советского НЭПа. Его положительные (при всех оговорках) результаты «отец» китайских реформ Дэн Сяопин наблюдал в реальности во время обучения в 20-е гг. XX века в Москве в университете Сунь Ятсена.

Нынешний общественно-политический строй в КНР можно охарактеризовать, как государственнный капитализм («социализм с китайской спецификой», по официальной терминологии). В китайской экономике, основанной на рыночных принципах, взаимодействуют государственные и частные структуры при ведущей роли государства, которое с помощью системообразующих госкомпаний и госбанков создаёт выгодную для всех субъектов рынка экономическую конъюнктуру.

Китайская история успеха показывает, что в традиционных культурных и мировоззренческих установках народа нет никакой предзаданности к отставанию в историческом развитии. Приоритет ценностей стабильности, безопасности и порядка, которые были поначалу причиной торможения технологического развития Китая по сравнению с Западом, при правильной государственной цели и стимулах (для Китая – это глубоко уязвлённое национальное достоинство и стремление к преодолению унижений от Запада на фоне высокой самооценки китайского общества и исторических амбиций) стали причиной всестороннего современного развития КНР.

Современный опыт КНР показывает, что выбор моделей развития должен быть, по возможности, избавлен от идеологической нагрузки. А сами такие модели являются лишь полезным инструментом для наиболее быстрого усиления страны и её устойчивой независимости.

Опыт Китая применительно к России показывает: успеха в мировом соревновании можно добиться, лишь отвечая на сугубо российские вызовы и решая специфически российские проблемы и задачи с опорой на традиционные русские и российские культурные ценности.

Главная задача и трудность здесь – сделать эти традиции источником непрерывных инноваций в современной российской культуре, стимулом и средством решения современных проблем. Данный процесс предполагает изучение чужих историй успеха и использование элементов лучшего мирового опыта, но только не применение его в готовом виде.

Сконструированная в этом процессе собственная российская политико-экономическая модель и будет наиболее подходящей для нашей страны.