Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
29 марта 2024
Жили-были Бегемот, Азазелло и Фагот…

Жили-были Бегемот, Азазелло и Фагот…

Самому загадочному русскому роману «Мастер и Маргарита» – 80 лет
Татьяна Корсакова
21.01.2020
Жили-были Бегемот, Азазелло и Фагот…

Эта дата практически совпадает с днем смерти автора романа – великого мастера Михаила Афанасьевича Булгакова. Надо будет купить ближе к 10 марта букет роз, только не мимозу – «отвратительные, тревожные желтые цветы», как писал о них Булгаков, и отправиться на Новодевичье кладбище, к Михаилу Афанасьевичу и Елене Сергеевне. Они лежат под камнем, когда-то обозначавшим могилу Гоголя, великого мистика русской литературы. Камень называется Голгофа.

Лежу. Болею. Рождественская ночь. Любимая книга где-то рядом. В голове крутятся детали биографии ее автора. Как же все-таки удалось Михаилу Афанасьевичу Булгакову пережить 30-е годы и особенно последние – 1937-й, 38-й, 39-й, и все-таки завершить свой главный роман «Мастер и Маргарита»? Почему его, такого заметного, такого талантливого, такого внутренне непокорного, не сцапал «вождь народов»? Играл, наслаждаясь самой игрой, как кот с мышкой?

А… почему, собственно, мне пришло в голову слово «кот», а не «кошка», строго по русской поговорке? Кот-кот, Бегемот, «зачем ты позолотил усы?»… Подождите-подождите. Но ведь и у самого Сталина были усы, пожелтевшие от постоянного курения, ну или, скажем, усы, позолоченные вкусным дымом трубочного табака. Это заметно по всем его цветным портретам. Так что же? Выходит, Булгаков мог придать – конечно, незаметно, с великой осторожностью – какие-то сталинские черты коту Бегемоту, а не самому Воланду, как думают иные исследователи? Впрочем, быть подручным Сатаны – это ведь тоже немало.

Разумеется, далеко не все читатели и ученые соглашаются с трактовкой образа Воланда как советского лидера. Дьявол есть дьявол, единственный в своем роде, и Воланд – это он и есть. Антипод Бога. Воплощение вселенского зла. Или, возможно, в этой московской командировке, как полагал Сергей Довлатов, – олицетворение необходимой всем справедливости. Но если очень культурный кот – коварный Бегемот со своими завораживающими интонациями, умом, несомненным обаянием, умением понять собеседника и в чем-то с ворчанием уступить, мастер любой игры, наконец, может обладать некоторыми характерными чертами Сталина, то кто же тогда два других знаменитых и равных ему персонажа из свиты?

Посмотрим на их описания. Фагота-Коровьева отличают препротивные усики, склонность к ажитации, фразерству, фальшивым истерикам и безусловное многословие. Азазелло во всем демонстрирует жесткость и брутальность. Никого эти клоуны не пародируют по воле автора?

Боюсь сказать лишнее из уважения к истории, но передо мной вдруг предстала той ночью триада диктаторов, которые сумели в сороковые-роковые годы ХХ века надолго перетасовать мир. С одной стороны – фюрер Адольф Гитлер и дуче Бенито Муссолини, с противоположной – вождь советского народа Сталин. Как? Тройка самых заметных в то время лидеров большой всемирной истории, включая Вторую мировую войну, – это тройка подручных Сатаны в истории, описанной Михаилом Булгаковым? А «why, собственно, not?», как говаривали мы в далекие студенческие годы. Почему бы нет? Это же только версия.

Пусть любознательные искатели поищут подтверждения моего маленького открытия в тексте романа «Мастер и Маргарита», а сама пока скажу, насколько убеждает меня в этом неожиданном предположении двуликий образ Азазелло-Муссолини. Полуобразованный дуче, основоположник самого понятия фашизм и создатель итальянской фашистской партии очень любил в молодости рядиться в устаревшую, вычурную одежду и, чтобы казаться выше, значительнее при его обычном итальянском мужском росте и широких плечах, надевал уже немодную шляпу-котелок. Широкоплечий приземистый Азазелло, заметьте, и у нас в романе котелок носит. Кроме того, Бенито, как и Азазелло любил есть очень быстро, ему нравилось управляться с любым приемом пищи – завтраком, обедом или ужином за три минуты: его же звали дела!

Общее у всех трех внешне забавных, а на самом деле беспощадных членов Воландовой свиты выявляется в заключительной главе, когда они теряют в последнем полете над землей все свои лохмотья, усики, хвост, пенсне, дурные манеры, свое надоедливое зубоскальство и превращаются в холодных невозмутимых демонов – рыцарей зла.

Иметь таких паладинов в качестве своих душенаставников многие лиходеи за честь почли бы. Но не каждый такую «честь» заслуживает. А вот фюрера прозвали бесноватым вскоре после завоевания им власти, советского вождя до сих пор многие склонны считать психически нездоровым, то есть тоже вроде бы без бесов не обошлось, а Муссолини из-за его бездушия и сейчас, через три четверти века после казни и позорной посмертной судьбы, могут запросто назвать исчадием ада.

Когда писатель имеет дело с таким «первоклассным» исходным материалом, грех не позаимствовать пару-тройку черт для образов сатанинской банды.

В том ночном полете по маршруту «Москва – преисподняя» опять-таки демон Азазелло становится особенно похож на Муссолини, своего земного собрата: «Луна изменила и его лицо. Исчез бесследно нелепый безобразный клык, и кривоглазие оказалось фальшивым. Оба глаза Азазелло были одинаковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное. Теперь Азазелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пустыни, демон-убийца».

Белое и холодное лицо! – словно бы о Муссолини сказано, у которого, кстати, и глаза пустейшие. Практически ни на одном своем снимке Бенито не улыбается. И еще приходит на ум один примечательный факт-совпадение о дуче и Азазелло, обратим внимание, – демоне пустыни. На грани 1935-36 годов, в разгар работы Булгакова над «Мастером и Маргаритой», войска зловещего фашиста Муссолини захватили Эфиопскую империю, об этом много писали газеты всего мира. Но именно в Эфиопии находится настолько разнообразная по своим ужасам (и тем самым сильно влекущая к себе туристов), ядовитая, вулканическая, безводная, сернистая, кислотная пустыня Данакиль, что ее и сегодня называют сущим адом на земле…

У великого писателя не бывает случайных эпизодов или действующих лиц. Один из самых красивых вещественных образов романа – телеглобус Воланда, демонстрирующий жизнь планеты онлайн. Маргарита видит на нем в одном из регионов Земли начало войны, в которой сразу же гибнут у нее на глазах мать и дитя. Конечно, это Гражданская война в Испании – о ней без конца говорили в конце 1930-х годов в СССР. И не только говорили. Советский Союз реально, хотя и тайно, помогал испанскому Народному фронту, как и многие иностранные добровольцы, в их числе писатели Эрнест Хемингуэй, Джордж Оруэлл, Михаил Кольцов и другие. А противникам Народного фронта – мятежникам во главе с будущим диктатором Испании Франсиско Франко оказывали военную помощь Гитлер и Муссолини.

В этом фантастическом эпизоде с глобусом во второй половине романа Булгаков словно сводит всех трех великих диктаторов, по крайней мере – их интересы, их солдат в одной точке земли. И то, что романные двойники «самодержцев» ХХ века в этой главе находятся в считанных метрах от глобуса – также искусственного двойника Земли, лишь подтверждает верность моего довольно смелого предположения о трех диктаторах и трех важных героях романа. Роман неисчерпаем, и… то ли еще будет!


* * *

Однако подойдем к великому тексту и с другой стороны. Со стороны вполне реального, хотя и неприятного «героя». Рюхин его зовут. Он Пушкина обидел своим непониманием. Помните, как Рюхин в рассветный час, возвращаясь из дома скорби, куда он сдал Ивана Бездомного, уже будучи в двух шагах от дома тетки Грибоедова, обратился к металлическому человеку, стоявшему тогда на противоположной стороне Тверской улицы, но все так же наклонив голову?

«Вот пример настоящей удачливости... Какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою...»? Не понимаю!.. Повезло, повезло! – вдруг ядовито заключил Рюхин и почувствовал, что грузовик под ним шевельнулся, – стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие...».

Да не помочь ли Рюхину … постигнуть, наконец?

В детстве моего поколения было очень много хороших стихов. Некрасов, Кольцов, Никитин, Маяковский, Михалков, Маршак, Барто…

И все-таки пушкинский «Зимний вечер» был для многих из нас стихотворением номер один. Кто же впервые мне его прочитал? Или дедушка, или бабушка. Потом я их все время просила еще и еще раз прочитать «Буря мглою небо кроет…». Родители были на работе.

Тут надо заметить, что и читалось мне это стихотворение в условиях, сильно приближенных к условиям его создания в большом барском или малом нянином доме в селе Михайловском на берегу Сороти. Наш дом стоял, правда, в городе, а именно – в Саратове, на его «предгорной», завокзальной окраине. Но ветер так же шумел и завывал в печной трубе, метель слетала с Лысой горы, оседлав западный ветер, морозила дом с севера, через сени, злилась от невозможности пробраться к дому с юга через военный завод – «почтовый ящик», теряла силы над городом при полете с востока из заволжских степей; снег залеплял окна, заполнял тяжелым белым пухом двор, готовя дедушке и его широкой деревянной лопате работу наутро, и все это восхитительно дополняло Пушкина! Жить в детстве надо всё же на земле.

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя…

Два кратких, выразительных, многозначных и очень энергичных глагола «крыть» и «крутить» руководят началом короткого поэтического рассказа о русской снежной пурге, которая может выражаться словами поземка, вьюга, метель, буря, буран, шторм и, наконец, снежный ураган.

Пушкин из них выбирает «бурю». Почему?

Главные определения снежной круговерти в России обозначают, на самом деле, возникающие друг из друга природные явления.

О, я отлично знакома с поземкой! Тысячи километров пришлось проехать по хорошим дорогам Самарской области, где я работала собственным корреспондентом центральной газеты, и столько же, если не больше, по средним и плохим дорогам других областей СССР (у Самарской всегда была своя нефть и, стало быть, свой асфальт). И вот едешь, бывало, февралем куда-нибудь в Большую Глушицу (sic!) или в Большую же Черниговку, мой шофер выключил радио, потому что там передают классическую музыку, и он боится от нее заснуть за рулем, и мы оба наблюдаем за дорогой, болтая или ненадолго умолкая. Но водитель тут же возникает снова: «Таня!», и просит поговорить с ним, чтобы только не случилось беды.

Низкие, белые, узкие вихри поземки, снимая верхний слой снега с сугробов, наметенных вчера вдоль трассы, перебегают ее по земле, или, в современных условиях, по асфальту, как крадущиеся белые горностаи, и уносятся в степь по другую сторону дороги. Поземка, снежный ветер, стелющийся по земле, не оставляет на ней никаких следов. Ветер неслышно бьет лишь по колесам, даже не думая подняться выше.

Лишь бы снова не пошел снег – вот тогда начнется метель, когда гигантская метла Божия начнет по-хозяйски подметать белое пространство между небом и землей, а не успеет – и дорогу может занести.

А там и до вьюги недалеко, когда маленькие и большие снежные смерчи будут виться вокруг невидимых стержней от земли до неба, и вот они вьются, вьются, вьются… Вьюжат. Пушкинское стихотворение «Бесы» как раз об этом:

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещает снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.

И далее:

«Эй, пошел, ямщик!..» - «Нет мочи:

Коням, барин, тяжело;

Вьюга мне слипает очи;

Все дороги занесло…»

Но ведь весь этот страшный, бурный снежный вальс вполне может превратиться еще и в бурю, которая перекрутит, переломает и эти шальные вихри. Буря кажется беспощадной, и самое лучшее – вовсе не выезжать из дому, когда ожидается сильный ветер. Наш поэт, собственно, и сидит дома.

В стихотворении «Зимний вечер» гораздо сильнее ощущение не самой бури, а защищенности от нее. Замечательно! Нагонял-нагонял страху Александр Сергеич, но завтра буря обязательно уляжется, а может, и солнышко выглянет, так ведь?

Вот почему, товарищ Рюхин, стихотворение так любимо русскими читателями, и совершенно не случайно именно оно пришло вам в вашу бедную завистливую голову в минуту душевного и даже, можно сказать, профессионального краха. Чтобы спасти.

Роман Пушкина «Евгений  Онегин» справедливо  был назван энциклопедией русской жизни. Но ведь и «Зимний вечер»  – тоже пусть не энциклопедия, а словарь, объясняющий условия  жизни русского человека. И нам  важно в нем именно то, что Пушкин объяснил нам – нас. Нашей душе рассказал про нашу душу.

Стихотворные и прозаические строки Пушкина плотно сблизили русских, связали их, создали один из первых и главных культурных кодов, по которым соплеменники стали признавать не просто собрата, а собрата читающего, к чему-то стремящегося, возвышенного. А за возвышенными охотно идут люди, считающие себя «простыми», которые, однако же, не хотят внизу оставаться, а за этими вторыми еще и третьи вверх карабкаются. И всё в гору, в гору… Именно так и возникла общность душевно близких друг другу людей, построенная на культуре, на духе, которые и образуют понятие «русский культурный код».

                                    * * *

Какое впечатление произвел роман «Мастер и Маргарита», продолживший традицию укрепления русского культурного кода, в момент выхода в свет?

Тогда, в конце 1966-го, читающая публика Страны Советов осознала, что под идеологические основы громадного и вроде бы крепкого государства, управление которым всего два года назад было поручено коммунистической партией милому, улыбчивому, но скучноватому после громогласного «Никитки»  брюнету, натуральному участнику войны Леониду Ильичу Брежневу, подложена такая бомба, по сравнению с которой крик кучки протестующих против чего-то там диссидентов на одной из центральных площадей Москвы в День Советской конституции показался не более чем писком мышиного семейства в лесу под снегом вдали от автотрасс.

Та подложенная бомба, в конце концов, взорвалась, но она ничего не разрушила, кроме идеологических основ государства, но их никто – даже в партии – особо-то серьезно и не воспринимал. Однако фантастическая во всех смыслах книга с безбашенной дьявольской «бандой» неодолимой силы, которая может решительно всё, с её хулиганом и златоустом котом Бегемотом, который к московскому балу у Сатаны вызолотил усы и надел «галстух», а главное, с ее живой историей о Христе – а о ком же еще? – пусть он был назван другим именем, и о его мучителях, и о не поверившей ему толпе – оказалась реальней и привлекательней всей привычной, знакомой с детства окружающей жизни. Вот что за роман это был!

Для меня самой главной, сначала оглушающей, а затем сразу освежающей, как удар молнии прямо во двор дома, где я смотрю теперь действа гроз, идеей романа оказалась мысль о том, что человек – вовсе не венец творения, что есть в мире высшие силы, гораздо выше и мощнее человеческой воли и силы. Я поверила в них. Стало уютнее. Словно кто-то взял под защиту.

Но, с другой стороны, это нечеловеческой мощи литературное произведение, которое по силе воздействия можно было сравнить лишь с «репортажем» Данте Алигьери из девяти кругов ада и известной реакцией публики эпохи Возрождения на «Божественную комедию», говорило со всей непреложностью о том, что эти высшие силы – они не просто так пребывают там, наверху, как надмирное, но обычное правительство, оперирующее в своих действиях не понятием «отдельная человеческая судьба», а общим выражением «человеческие массы». Нет, извините, они руководят жизнью каждого живого существа, тем более каждого отдельного человека, и каждого отдельно плывущего «Титаника», и ничто не пребывает в хаосе, а напротив – действует с четкостью отлично отлаженного механизма.

Все это со всей достоверностью доказывало правоту одного бьющего наотмашь философского правила, о котором сообщила мне подружка Инка в десятом классе и который до сих пор поражает меня изысканностью изложения принципа фатальности:

«Все будет так, как должно быть, даже если будет иначе».

Куда как близко к простодушному русскому постулату «Чему быть, того не миновать», но основательнее, ироничнее, непререкаемее. «…Даже если будет иначе» – вот же что здесь главное.

Ты сделал всё, чтобы изменить, обмануть судьбу, ты опоздал, отказался, свернул не налево, а направо, плюнул куда надо, сам перебежал дорогу черной кошке, а не она тебе, и, в конце концов, инстинктивно попятился от судьбы, боязливо ухватившись за турникет, чтобы не свалиться нечаянно на трамвайные рельсы… Но проклятая Аннушка уже не только купила, но и разлила масло, и нет для тебя больше силы трения, ничто не задержит на таких твердых, ощутимых, надежных булыжниках жизни, и вот уже летит беспомощное тело прямо под громыхающее орудие убийства, которым управляет ничего не подозревающая комсомолка в красной косынке. А тут еще бьет по нервам прозрение Берлиоза:

– Неужели?!!

Этот безмолвный, внутренний крик сорокалетнего скептика, погибающего под колесами трамвая, осознающего в этот миг всю безжалостную правоту странного иностранца, кажется душераздирающим крещендо симфонии. Симфонии, которая пока еще не написана, потому что не родился еще тот Бетховен, который напишет соответствующий данному литературному произведению финал отдельно взятой земной человеческой жизни, случившийся в самом начале романа. И надо будет донести отзвук  этого грозного малого финала через все перипетии повествования к финалу большому, окончательному, когда Михаилу Александровичу за его демонстративное неверие откажут на балу Сатаны в бессмертии и выпьют кровь шпиона Майгеля из черепа самонадеянного интеллектуала – его, Берлиоза, черепа…

Каждая фраза, каждый эпизод величайшего русского романа ХХ века заставляют задумываться, поворачивать наполняющие их слова, как хрустальные шарики, желая увидеть в глубине их еще и еще один смысл. И он, этот второй и третий, и сотый смысл, показывается и снова ускользает. В этой завораживающей игре, может быть, и содержится вся прелесть романа.


Специально для «Столетия»


Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..