Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
29 марта 2024

Всё – чистая правда…

Рассказ
Протоиерей Георгий Докукин
06.08.2019
Всё – чистая правда…

Протоиерей Георгий Докукин родился в Москве в 1947 г. Окончил Московскую духовную семинарию в 1980 г. В 1979 г. был рукоположен в сан священника. До 1988 г. – священник храма иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» Спаса Преображения на Большой Ордынке, затем служил в храме Петра и Павла на Солянке. С 1993 года по сей день – священник храма Троицы Живоначальной в Серебряниках. Автор многих публикаций, в том числе в «Столетии».

«Стыд и срам нашим правителям! Стыд и срам! Воруют, воруют и не могут навороваться!», – выступал на митинге оппозиции один пожилой оратор, – «Сколько лет прошло со времени окончания войны, а те, кто воевал, кто рисковал своей жизнью и здоровьем, получал ранения и контузии, до сих пор не получили подобающих им по закону квартир! Как такое может быть?! В каком государстве мы живём, если самые лучшие граждане страны обобраны и обкрадены. Я хочу помянуть сегодня ещё одну группу людей, – это дети войны, которые, находясь в плену или оккупированной немцами зоне, вели борьбу с врагом всеми возможными средствами. О них вообще не помнят и не поминают. А их сегодня осталось тоже не так много – и один из них я»! Далее этот седовласый мужчина   с упоением рассказывал о своём подвиге, который он совершил, будучи двухлетним ребёнком.

Толпа сначала слушала внимательно, а затем стала слегка посмеиваться, потом уже не слегка, а сильно, и закончилось тем, что стала хлопать до тех пор, пока тот не ушёл с трибуны. На него не злились, ибо нельзя злиться на больных и юродивых. Он и был скорее юродивый, так как, спустившись с трибуны, слегка посмеивался и, когда его похлопывали по плечу, улыбался, хитро прищурив глаза.

И так он улыбался всегда и везде, где рассказывал свою историю. Его историю знало большое количество людей, а особенно мелких чиновников. К крупным он не мог попасть, его к ним не пускали, – да и как допустить глупца и пустомелю, как поверить тем справкам, какие у него были, как принять их всерьёз? Написаны они теми людьми, которых давно уже не было, и выданы теми организациями, которые ликвидированы. На одной из них рукой начальника военкомата написано: «Я верю, что всё, рассказанное Михаилом Николаевичем, является правдой, но, согласно законам СССР, данный случай не может рассматриваться, как военные действия на вражеской территории».

«А что же это такое? Он мог быть убит, кто знает, какая блажь могла быть у фрица? – вопрошал всех слушавших его Михаил Николаевич, – младенец рисковал больше, чем простой солдат. У меня всю жизнь перед глазами стоит этот фриц. Я же был маленький, это сейчас я больной и старый! А тогда? Тогда могли убить. Смерти я не боюсь, не жалко ради родины отдать свою жизнь, а тогда я этого не понимал, но всё равно смог отличить зло от добра, и это зло пометил, как поганую сущность. Если бы убили меня, никто не узнал бы о подвиге, никто, кроме мамы, не пожалел бы. Да и сейчас им всё равно, никто не сказал спасибо, никто даже к такой малости, как награда, не представил меня».

А уже позже, после 91 года, когда это стало возможным, Мишенька (как его звали не официальные чиновники, а близкие и жена) говорил: «Ведь даже в Писании написано, что Господь из уст младенец и ссущих совершил себе хвалу! Он всегда допускал к себе младенцев, да и апостолам сказал: “не препятствуйте детям приходить ко мне”! А тут такой ребенок, который сражается со злой силой, хоть и слабыми, но подручными ему средствами! Разве такой не достоин считаться воином Христовым?» Похоже, что Миша отделял себя от этого младенца, ребёнка всеми возможными доводами: «Этот подвиг в детстве – жертва неразумного младенца, жертва духовная. Ведь не мог же он, будучи несмышлёным, сам совершить такое? Через него действовал Господь, это Он заставил меня совершить это действие. Тогда неразумный младенец Михаил чудом посрамил фашистского офицера»!                                              

Чудо было настолько естественным, что никто и никогда эту историю к чуду и не причислил бы. Простая история, каких много происходит в жизни, смешная только по обстоятельствам. Но плохо то, что без улыбки человек относится к жизни и, воспринимая себя и свою жизнь, как промысел Божий, слабо верит в Него. Имея слабую веру, такой человек   не верит и в чудо, которое вокруг нас. С каждым из нас происходят чудеса, они сплошь и рядом. Стоит только хорошенько приглядеться. Давайте приглядимся к этому чуду и посмеёмся, – нет, не над чудом, а над нашим человеческим чудачеством!

Собственно говоря, Миша смеялся над самим собой. Он слышал где-то, что хорошо смеётся тот, кто смеётся над самим собой. А жизнь у него не была такой уж тяжёлой, он везде преуспевал, но потом заметил, что преуспевать и трудиться мало, а для успеха нужны связи, а где связи, там и деньги. Одно бывает в соединении с другим. Не найдя выхода, побившись о замкнутую систему элитных связей, он пал духом и стал зубоскалить, а потом и «юродствовать». Это так ему понравилось, что он стал играть, как играет профессиональный актёр свою роль.

…Произошло всё в первый год войны. Немцы быстро наступали, да так быстро, что нельзя было сорганизоваться. Беспорядок и паника владели всеми. Информация была минимальная. Москва, как бы власти ни успокаивали людей, готовилась по примеру 1812 года   к переселению вглубь России. Первым собиралось, как и всегда, начальство. Их домашние грузили вещи на машины и уезжали.

Анечке, матери двухгодовалого младенца Мишеньки, уезжать было некуда. У нее ничего и никого не было. Мужа, как специалиста, призвали, и весточки от него не было. Все тяготы жизни, как и большинство женщин, она несла сама. Жила Анна Георгиевна с бабушкой Феней в маленькой комнатке и спала на одной кровати с ней и младенцем. Работала продавщицей, а после работы дежурила на крыше: скидывала зажигательные бомбы. На крыше ничего не боялась: просто делала свою работу, бомбы   же падали с завидной регулярностью. Дом был большой и заметный, – настоящая мишень для самолётов. Что будет делать, если придут немцы, она не знала. С тревогой слушала сводки и рассказы людей, а у самой в голове рождались мысли, что при таких тревожных новостях надо обезопасить сына.   Ради него она работала и жила. Молилась попросту: «Спаси и сохрани, Господи! Господи помилуй! Прости, Господи! Помоги, Господи!» Она была уверена, что это Господь помог ей, когда её подружка по работе предложила отправить сына в деревню: «У нас такая глухомань, что немец не пойдёт туда. Что ему там делать? А когда всё утихомирится, заберёшь. И сына спасёшь, и самой легче будет». Вот и решили: отправилась Аня в деревню, под Серпухов.

Конечно, дорога была не из лёгких, но зато в деревне ей очень понравилось: вокруг витала какая-то молчаливая свобода, и не было страха московских будней. А ещё понравилась семья, в которую удалось пристроить сына: крепкий добродушный хозяин, сильная в постоянных хлопотах его жена и большое количество детей – мал мала меньше.

Почему-то не так часто был слышан плач маленьких детей, а радость жизненного бытия сквозила через всю детскую возню. Дети помогали друг другу. Те, кто постарше, заменяли родителей младшим. Разобрать было невозможно, кто из детей здешний, а кого, как и её малыша, прислали на побывку. Анечке самой хотелось остаться, но в Москве она была при деле. Дезертировать же с работы не в её правилах. Пришлось довериться

Николаю, которого знал народ, доверял и любил, видел в нём человека, несущего заботу не только о своём семействе, но и о приходящих под его кров. А таких было немало и из ближайших домов, и из нескольких близких деревень. Люди сердцем чувствовали покровителя и хозяина, а потому негласно признали его старшинство.

Анечке же пришлось по сердцу всё, а особенно его имя. Николай оказался тёзкой её мужа. Как такому человеку удавалось существовать вне всего: вне партии, вне колхоза, вне государственной системы никто не понимал, да и не думал об этом. Думается мне, что Николай отсидел в своё время положенные порядочному человеку сроки, вернулся в свою глухомань, где никому не оказался нужен из начальства, и жил, уповая на волю Божию. В армию, из-за непонятно какой болезни, его не взяли, а скорее всего, перестраховались и ждали указания сверху. Наверху же решали другие вопросы – было некогда. Я уверен, что он не переживал   из-за этого, – жил, уповая на Божественное заступничество. Бог его   и хранил. Конечно, это чудо: существуют же чудеса на белом свете!

На белом свете чего только не бывает: и радость, и скорбь – всё бывает в нём!   После радости от однодневного пребывания в деревне Ане пришлось возвращаться в город. Но вскоре по возвращении в Москву эта радость сменилась на скорбь. Аня думала,   что отвозит сынишку в безопасное место, а получилось иначе. Человек предполагает, а Бог располагает, такова старая человеческая мудрость, зная которую, невозможно впасть в отчаяние. Остаётся одно: надеясь на волю Всевышнего, продолжать жить, надеяться, любить.

Анечке пришлось продолжать жить, надеяться и любить даже после того, как узнала страшную новость: нашим войскам пришлось отступить именно в тех местах, где она доверчиво оставила сына. Что она перенесла тогда! Как себя корила, что не поступила иначе! Только материнское сердце способно понять перенесённые ею переживания... Она молилась Богу, умоляя сохранить сына, просила прощения у неизвестно где находящегося супруга, проклиная войну, разлучившую с семьей. В молитве удавалось утешиться, а работа и дежурство на крыше помогали молитве стать действенной.

Тяжело было и Мишеньке, её крошечному сыночку. Он не понимал, зачем его привезли в деревню, зачем уехала мама, но знал одно, что если мама оставила его на дядю Колю, то надо его слушаться. Он и слушался, тем более что образцом для послушания были все дети. Они вели себя тихо, никто сильно и без дела не плакал, а рядом были старшие дети, его братья и сёстры по беде, а если по-православному, то во Христе.

Анечке приходилось сбрасывать бомбы с крыши, а над деревней часто пролетали те же самолёты, но сбрасывали они листовки. В листовках были призывы сдаваться и идти на борьбу с советским режимом. В листовках было написано: «Над колхозом серп и молот, а в колхозе – смерть и голод», «Бей жида – политрука, рожа просит кирпича».

Для бойцов Красной армии немцы разбрасывали листовки-пропуска. В них обещали безопасность при сдаче в плен и свободу. Жители деревни листовки собирали и использовали по собственной надобности и, конечно, прочитывали их.

Но люди знали не только то, что было написано в листовках. Несмотря на войну, русский народ знал, что немцы стали открывать храмы, относились к тем, кто не сопротивлялся, вроде бы не так уж плохо… Многие готовы были перейти на сторону врага, а некоторые и перешли, так как видели в немцах возможность освободиться от ненавистного им режима. Но через какое-то время резко передумали и стали собираться в партизанские отряды, по-настоящему оказывать серьёзное сопротивление, как в годы нашествия Наполеона.

Причиной тому оказалось головокружение от успехов у самого Гитлера. Он, несмотря на то, что немецкие генералы предлагали

ему из миллионов пленных создать «Русскую освободительную армию», побоялся русских освободителей и ответил генералитету: «Мы ни от чего и ни от кого Россию не освобождаем. Мы её – завоёвываем… Мы не нуждаемся ни в какой русской национальной армии, и не собираемся формировать никакое русское правительство…». Русский народ нас интересует только как рабочая сила, которая в будущем будет трудиться на германскую нацию».

Потому, как только появились лагеря военнопленных и голодной смертью начали уничтожать миллионы русских, в лесах появились партизаны, которые били немцев. Партизан поддержала деревня. Уже к концу 1941 года всё население пришло к выводу, что немцы войну проиграют.

Наше повествование и приходится на то время. Место же действия: деревня под Серпуховом, в местах не слишком отдалённых от станции «Шарапова охота».

А сейчас мне хотелось бы рассказать о Николае. Его вполне можно назвать героем и не только данного рассказа, а настоящим русским героем. Он никогда не стремился выделиться: это было не в его натуре. Тихая, спокойная и размеренная жизнь его особенно привлекала, но её у него не было, так как жил он жизнью других... Аннушка даже не поняла, были ли те дети, среди которых оказался Миша, его детьми. Скорее всего, это были дети, которых он приютил, как и Мишеньку на время, а также и те, кто ещё до военного времени оказались сиротами. Для него все дети были его детьми, он не проходил мимо чужого горя, а потому все любили Николая.

В миру слово «любили» часто заменяют словом «уважали». Любовь же в христианском понимании больше, чем уважение, и больше, чем симпатия. Именно по такой любви Николай брал на себя кресты других людей и нёс их. Из них, чужих крестов, вырисовывался и его личный крест. Скорее всего, это был крест православного подвижника, кем я и считаю Николая, но только подвижника в миру. Это самый трудный подвиг веры, он труднее, чем у монашества. И если лукавый искушает монашествующих, то у таких людей, как Николай, искушений гораздо больше, ибо греха в мире количество немеренное…

Искушением стал для Николая и приезд немцев в деревню. Их было совсем мало, на двух мотоциклах. Случайно заскочили, как потом выяснилось. На таком отшибе находилась деревня, что немцы не предполагали даже о её существовании. Но она существовала. Вначале они прошлись по домам. Искали коммунистов, но не нашли. Лишь одни старики, старухи, женщины, да дети. Когда вошли в избу Николая, то увидали иконы Спасителя и Богородицы, с горящей перед ними лампадой. Сразу стало понятно, что здесь коммунисты не живут. Осмотрели весь дом, но ничего не взяли, а затем заинтересовались детьми. Осмотрели каждого.

«Юде?!» – спросил немецкий офицер про Михаила. «Нихт! – Православный!» – ответил Николай.

Офицер взял мальчика на руки и снял штаны, – решил посмотреть, обрезан младенец или нет. Младенец заплакал, и вдруг от холода ли, от страха ли перед незнакомым дядей, пустил достаточно напористой струёй прямо ему на грудь, на его знаки отличия. Немец опешил и почти моментально скинул младенца на пол. Не желая показаться перед всеми, кто видел это, обескураженным, засмеялся деланным смехом.

Сразу же после такого инцидента офицер заставил Николая выйти, посадил в коляску и забрал с собой. Марфа, таким именем называл Николай свою помощницу, которую Анна Георгиевна приняла за жену, подумала: «Всё, пошёл на Крест!» И заставила малышню встать перед иконами, молясь Спасителю и Богоматери: «Пресвятая Богородице, спаси нас»!

Николай в деревне появился только к вечеру. Никакого вреда немцы ему не причинили, наоборот, дали повязку на руку как знак старшего по деревне. А он и так был старшим для всех: женщин, стариков, детей. Так что ничего не изменилось: ни в деревне, ни в самом Николае. Был он всё таким же радостно-серьёзным хорошим человеком. Православным христианином по сути, а не по названию. Редкое качество, особенно в наши времена.

Интересно, что его не уговаривали служить немцам, а просто назначили старшим по деревне и дали повязку отличия. Слава Богу, никакой символики на повязке не было, и потому ему не пришлось ни в чём перечить новой власти. Если же вы подумали, что Николай стал предателем, то вы сильно ошибаетесь. Он никогда и никого не предавал, даже Государя… Ему не довелось поступаться своей совестью.

Как же Николай мыслил и чем руководствовался, принимая те или иные решения? Будучи человеком верующим, Николай считал, что настоящая власть должна исходить от Бога, и Бог есть источник власти. Та же власть, которая не от Бога, не является для верующего властью. В стране власть советов, но это только название: никто ни с кем советоваться не собирался. А если бы посоветовались с народом, то народ, вкусивший лиха при «советах», посоветовал бы собрать собор и вернуться к православному Царству...

Было время, когда Николай служил Государю. А после победы красных он уже никому не служил: ни немцам, ни советам, а только Богу. Служение Богу, через служение образу и подобию Божию – человеку, Николая благословил один старец, по сану являвшийся епископом.

Конечно, Николай знал и понимал, какую будет нести ответственность, если придут красные. Настоящая война, как он считал, являлась лишь частью другой войны, которую русский народ и армия проиграли после предательства Государя. Если обобщить все понятия, то война – лишь фрагмент борьбы русских православных людей с армией сатанинских сил. Что он, как ничтожная крупица православного воинства, может сделать? Казалось бы, ничего. Но он делал, и когда появились в лесах партизаны, оказался нужным и партизанам. И опять же, никого не предавая, был в своей деревне, как слуга, – старший, но не начальник. На время его попросили приютить раненых партизан: он распорядился, их приютили и лечили.

Наград не ждал ни от кого, но зато получал поддержку от Того, Кому служил. Сколько вокруг витало ангелов, никто не знал и не мог сосчитать, но присутствие в нём невероятной силы духа ощущали все, даже немцы, и это всем импонировало. Всех Николай «обвораживал» безо всякой ворожбы. Вы удивляетесь? Нет, не надо. Господь знает, кому можно давать дары Святого Духа, а кому нельзя…

Время летело быстро, события развивались стремительно. Неожиданно в деревне опять появились немецкие мотоциклисты, которые забрали Николая, и вся осиротевшая деревня встала на молитвенное стояние перед Богом.

Недолго пришлось молиться,   вернулся хозяин, так между собой называл Николая деревенский люд. Его привезли назад те же мотоциклисты. Николай был озабоченный: он распоряжался строго, сдерживая пробивавшиеся слёзы. Строго распорядился всей деревне поселиться в один стоявший на отшибе дом. Этот дом был его. Никто ни о чём у Николая не спрашивал: лишь каждый делал, как велел хозяин. Кое-кого из больных пришлось переносить на руках. В этом помогли и мотоциклисты по просьбе Николая. Затем Николай подозвал к себе Марфу, о чём-то с ней поговорил: « Ты, Марфа, никого и ничего не бойся. Бойся только одного Бога. Доведи дело до конца, детей отдай родителям, а если получится так, что кого-то не заберут, то это и будут твои дети. Если останешься одна, то возвращайся в монастырь, закрытый ли, открытый ли. Не будет такого, – создай свой, а я о себе весточку подам при первой возможности. Главное – не бойся, а живи с Богом и ради Бога. Надеюсь, встретимся».   Затем перекрестил детей, людей, сам перекрестился на икону, вышел из дома, сел в люльку мотоцикла и уехал.

…В это же время Анечка стояла на крыше своего дома в Москве. Дом был высоким, и как только объявляли воздушную тревогу по радио, она поднималась на крышу, которая была разделена на несколько частей, согласно ответственности по подъездам. За один подъезд отвечала она, а для поддержки к ней были прикреплены несколько детей отроческого возраста. На крыше стояли ящики с песком, и необходимо было при попадании бомбы погасить её песком или, в крайнем случае, сбросить вниз, для чего были выданы несгораемые рукавицы и большие щипцы. Страха у неё за себя не было никакого, а за мальчишек переживала: как бы они, по молодости своей, не свалились с крыши, да не обгорели от бомбы. Самолётов Анечка совсем не боялась, просто ненавидела, когда они пролетали.

А когда очередная бомба попала на крышу, она прямо бросилась на неё. Упала бомба недалеко от края крыши, и ребята по неопытности могли свалиться вниз. Медлить было нельзя. Она тут же сбросила ее вниз. Внизу стоял человек, который и загасил её. Ей показалось, что это Николай, хозяин деревни. Она взглянула вниз: он ей махнул рукой и куда-то исчез...

Спокойствие за судьбу сына появилось у неё на время, но тревога вернулась, когда появились сводки о войне в том районе, где находился Михаил. Убрать дурные мысли помогала лишь неосознанная вера в Того, Кому молились все русские православные люди, даже те, кто не считал себя верующим человеком. Для каждой человеческой души был один Отец, Который видел все её проявления и стремился спасти её. Время идёт мучительно долго, когда не в твоей воле изменить ситуацию. Когда же появляется возможность как-то воздействовать на ход событий, появляются откуда-то силы и возможности. Их даёт Бог. Надо только пытаться изменить ситуацию в богоугодном русле.

Это время пришло. Как только стало известно, что советские войска освободили те районы, где находился её сыночек, Анечка устремилась к нему. Всё ей благоприятствовало: с работы отпустили, удалось сесть на поезд, который вёз солдат, вовремя поезд остановился там, где было нужно: в Шараповой охоте, а дальше уже пешком. Погода была невероятно холодная, Аня стремилась как можно быстрее добраться до цели. То, что она увидала по дороге, было ужасно. Только что здесь закончилась битва с немцами, и она шла мимо погибших людей: война никого не жалела, пролитой крови было ужас как много. Люди без рук, без головы, перевёрнутые орудия с погибшими при них солдатами. Но она шла с молитвой…

Спустилась вниз к реке, а затем поднялась к храму с колокольней. По дороге к храму стоял подбитый танк и   орудие с погибшими при нём солдатами. После храма шла мимо поля, затем вдоль дороги мимо кладбища, по лесной дороге… Вид деревни привел её в содрогание: вместо домов стояли обгорелые руины. Она шла и ни на что уже не надеялась, как вдруг увидала один- единственный уцелевший дом. Повернула к нему, открыла дверь, и … о, чудо!!!   За дверью – люди! Те самые люди, которых она оставила здесь. Но самое главное, – её сын, живой и невредимый. Она – к нему, а он не сразу признал её: чужая семья стала ему своей. Конечно, Миша почувствовал, что это мама, но он уже привык получать заботу из других рук, которые тоже стали родными.

После того, как Миша вспомнил, что его связывало с этой женщиной, которую он называл мамой, он позволил себя обнять, поцеловать, приласкать...

Марфа в это время стояла невдалеке, наблюдала за происходящим и благодарила Создателя за сретение двух сердец. Потом женщины обменялись новостями, рассказали друг другу о том, что происходило с каждой. Аннушка узнала о Николае, что он, когда приехал на мотоцикле, велел ей никуда не выходить, ему же самому пришлось отправиться к немцам, которым он оказался нужен, поскольку владел немецким языком, и его заставили быть переводчиком. Он на это согласился при условии спасения всех находившихся в деревне, но так как сверху от командования была команда при отступлении сжигать все деревни, то, после переговоров, решили в его деревне согнать людей в один дом, а все остальные сжечь. Спасая людские жизни, он пошёл на жертву, на работу к немцам. Марфе же велел устроить тех, кто был при ней, а затем пойти в монастырь, или самой организовать новый. Благодаря этой страшной войне появились поблажки православному народу. Если же Господь даст, то ещё увидятся. Вот Марфа и выполняла данное послушание: хозяин передал ей свои права и заботы, возложив всё упование на настоящего Хозяина жизни человеческой.

…Дорога назад у Аннушки заняла намного меньше времени благодаря тому, что встретила машину с солдатами, которые подвезли её к станции. Миша, привыкший к ограничениям, вёл себя тихо и спокойно, даже когда приходилось протискиваться во время посадки в поезд. В поезде же люди были стеснены как селёдки в консервной банке.

Когда   Мишенька появился в квартире, все его восприняли, как героя. Он бегал по коридору, куда хотел, все двери для него открывались, и везде его чем-нибудь угощали. В ванную тоже пропустили вне очереди, даже серьёзный дядя в погонах разрешил ему зайти к себе, и он с любопытством осмотрел его комнату. На кухне, где стояло более десяти столов, где всегда кипела вода в громадных баках, и   валил пар, его тоже приняли милостиво, но к чёрному ходу не допустили. В общем, всё вернулось на круги своя, даже баба Феня позволила ему выдвигать ящички её таинственного старинного шкафчика.

Жизнь продолжалась, и она была интересна. А совсем старенькая баба Даша промолвила: «Слава Богу за всё»! И все восприняли её слова, как истину в последней инстанции…

Вы, возможно, хотите знать, что произошло дальше со всеми героями? Расскажу, что знаю сам. Аннушка продолжила работать в «Мосхлебторге», вернулся после войны её муж Николай и устроился работать в Министерство лесной промышленности на должность главного инженера. Он мечтал написать книгу и выскочить из нищеты...

Когда Миша подрос, то Анна Георгиевна на лето отвозила его в пионерский лагерь. И это не было случайным, так как лагерь располагался на территории сельской школы. За забором лагеря находился заброшенный храм, который использовали как коровник, потом он стал хранилищем для силоса, затем и для силоса стал непригоден...

Меня тоже часто отправляли в этот лагерь. И мне доводилось через дырку в заборе попадать в храм. Он был совсем заброшен и заплёван, но в одном месте (в алтаре) стояла лампадочка, её кто-то регулярно зажигал... Сейчас я догадываюсь, кто это был. Это была сестра-хозяйка: летом – пионерского лагеря, а в другое время года – школы. Звали её Марфой. Когда мама на родительские дни приезжала в лагерь, то всегда встречалась с ней. А Мишу кто-то из подросших детей обозвал писунчиком. Неужели оставшиеся у Марфы дети?

Николай в те времена прошёл длинный путь и оказался в эмиграции. Постригся в монахи и стал священником Русской Православной Церкви за границей, возможно и архимандритом.

Каждый   нёс или несёт свой жизненный крест. А я родился позже, когда папа приехал в Москву, его не стало в 1948-м… В этом состоит и весь мой подвиг, что я родился в голодный год и выжил. Но мой ли это подвиг? Это подвиг мамы, моей дорогой Анечки.

P.S. Прошу у читателя прощения, что слегка изменил реальность, лишь самую малость, для красоты повествования, а так всё – чистая правда...



Материалы по теме:

Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..