Владимир Драгунов: «Для Петра Россия – не царство, а часть света»

По случаю 350-летия Петра Великого и 300-летия Российской империи, в Малом театре поставили спектакль «Пётр I» по пьесе Дмитрия Мережковского «Царевич Алексей», с использованием фрагментов его романа «Антихрист. Пётр и Алексей», а также пьесы Фридриха Горенштейна «Детоубийца». О спектакле мы говорим с его режиссёром-постановщиком, заслуженным артистом России Владимиром Драгуновым.

– Владимир Николаевич, говоря о роли личности в истории, непременно вспоминают Петра I. И не удивительно. Преобразования, сделанные им, вывели Россию на абсолютно новый уровень развития, превратив страну в великую европейскую державу. Но вот уже на протяжении двух столетий не утихают страсти в оценке деятельности царя-реформатора: одни говорят о прогрессивном характере преобразований, другие видят в Петре погубителя Святой Руси, едва ли не врага своему народу, критикуют за разрушение национальных устоев, за насильственно-репрессивные методы внедрения реформ. На протяжении двух столетий отношение общественности к нему постоянно менялось. Каким он видится вам?

– Для меня Пётр действительно велик. Так же, как и с точек зрения авторов, писавших о нём свои произведения, в нашем случае – Мережковского, так и режиссёров, свои работы по этим произведениям создававших.

Пётр, по Мережковскому, был страшно одиноким человеком, он потому так боролся за сына, что понимал: некому передать все свои начинания по обустройству России. Жизнь подойдет к концу, а замыслы не будут воплощены. Неслучайно в качестве символа России зритель видит на сцене недостроенный корабль – мечту и смысл жизни Петра. Кто достроит эту махину?! И, конечно, страшно ему было видеть в Алексее, умном, талантливом, человека не целеустремлённого.

– Но, судя по историческим свидетельствам, Пётр не любил Алексея...

– Тут могут быть разные взгляды. По документам Пётр, действительно, не любил старшего сына, более того, собирался всё передать трёхлетнему Петру, значит, рассчитывал жить долго. С исторической точки зрения здесь много противоречий, но тем и интересней образ Петра. У Мережковского царь переживает абсолютно трагическую ситуацию, и я хочу верить в такого Петра. И то, что он бросился в ледяную воду спасать тонущих моряков, не похоже было на поступок умирающего человека, в этом проявился характер Петра, хотя ситуация самым роковым образом отразилась на его судьбе. Пётр простудился, заболел и умер от воспаления лёгких. Это история, ну а мы с вами, вслед за Мережковским, сочинители, и литературный домысел никто не отменял...

– А пьеса Горенштейна для чего вам понадобилась?

– Как раз для того, чтобы прояснить позиции отца и сына, прояснить, что за человек был Пётр, и как Алексей был предан своим ближайшим окружением. Мережковский же писал в расчёте на людей, хорошо знающих историю.

– Скажите, определение «Антихрист» в названии романа звучит для вас как утверждение или как риторический вопрос?

– Как риторический вопрос. Для меня было непринципиально, как написать в программке название романа – «Антихрист. Пётр и Алексей» или просто «Пётр и Алексей», как в книге, по которой я работал. Написали, как в каноническом издании. Для меня было важно разобраться в том, что там произошло, я ни в чём не хотел обвинять Петра. А можно было и «перевёрнутый крест» высветить, но я никогда не использую таких приёмов на сцене.

– Изменила ли работа над спектаклем ваш взгляд на роль личности в истории?

– Нет, считал и считаю, что роль личности колоссальна, а в России она определяет путь страны. Люди у нас всегда хотят видеть сильного, мощного, желательно справедливого и образованного человека во главе государства. Собственно, такой руководитель нужен везде – в театре, на производстве, про армию уж не говорю.

А на Западе работает система, и они этим гордятся, каким бы не был президент в США, система остаётся незыблемой. Нам же нужен правитель, для которого страна будет его домом, а не временщик в этой роли. И лучшие наши государи всегда обустраивали страну, как свой дом. Вы же хотите, чтобы ваш очаг был защищён, чтобы в нём был достаток, чтобы, в случае чего, вы могли защитить свой дом?

– В главной роли у вас Андрей Чубченко, ученик Виктора Коршунова, который в конце 90-х играл государя в спектакле «Царь Пётр и Алексей» по пьесе Горенштейна «Детоубийца», изменился ли у вас взгляд на сценического Петра за минувшие двадцать лет?

– Хорошо помню тот спектакль, мне он нравился. Но тут разные тексты, разные актёрские индивидуальности. А в главном, как мне кажется, взгляд на Петра остался прежним: Пётр любил Россию и желал своей стране добра.

– Можете ли представить Петра в наше время, на что, по-вашему, он прежде всего употребил бы свою энергию?

– Думаю, он не стал бы диспуты разводить, поскольку, как ему казалось, точно видел, куда вести страну, и обладал необходимой властью, решительностью и энергией. Прежде всего, установил бы идеологию, потому что сейчас понятие о том, что такое хорошо и что такое плохо, размыто.

Пётр, конечно, установил бы правила и насаждал их. Долго удерживать огромную страну, если не определён путь, невозможно.

– А что для вас было главным в натуре Алексея, как вы распутывали этот клубок противоречий – любовь-ненависть к отцу, страх-смелость-дерзость?

– Алексей был человеком одарённым и, возможно, мог бы быть правителем, и, наверное, имел право и на счастливую семейную жизнь вместе с любимой Ефросиньей. Он просто по-другому смотрел на вещи, в его позиции была некая постепенность: угрожают стране, надо думать об армии, а реформы можно проводить по мере их надобности. А Пётр: «И что вдали провижу я, того\ Не видеть вам куриным вашим оком!» – эти слова Ивана Грозного из пьесы Алексея Толстого «Смерть Иоанна Грозного» впрямую можно отнести к нему. Он видел на столетие вперёд, не мог понять своего бездеятельного сына и в отчаянии бросал ему: «Измени нрав или иди в монахи…»

– Как же случилось, что при всей любви Пётр погубил сына?

– Ситуация во многом была спровоцирована окружением Петра, и прежде всего сенатором Петром Андреевичем Толстым. Он поставил царя перед выбором: Россия, которую он хочет построить, или сохранение жизни сыну, и тогда всё рухнет. Алексей был тем знаменем, ради которого могли подняться защитники прежней Руси. Пётр ощущал себя Божьим помазанником и считал, что через него говорит сам Бог. Эта мысль Мережковского подтверждается фразой сподвижника Петра, фельдмаршала Миниха: «В отличие от других стран, Россия управляется самим Богом, иначе непонятно, как она существует»

- Что помогло предку Льва Николаевича Толстого занять особое положение при Петре?

- Пётр Толстой был большим умницей, сильным дипломатом как в профессии, так и в жизни. Пётр Андреевич сумел вернуть сбежавшего Алексея из Европы, после чего стал доверенным лицом Петра. За то, что Толстой выполнил одно из главных поручений, царь одарил его графским титулом, а тот, продолжая выполнять приказы, стал для Петра незаменимым человеком. Исход интриги был очень важен для родоначальника тайной канцелярии, в противном случае, он многое терял, так как два лагеря беспрестанно воевали между собой, а после Петра Толстой рассчитывал встать во главе страны. У него были сильные столкновения, в результате которых он не победил, но при Екатерине I занимал всё же значительное положение.

– В интернете довелось видеть ужасающую характеристику Петра, приписываемую Льву Толстому: обвинения в пьянстве, распутстве, садизме. Как к этому относитесь?

– Во-первых, такие утверждения во многом исходят из иноземных источников, не хотелось бы подтверждать их, но, думаю, в Петре боролось несколько начал, неслучайно сын назвал его «зверем». Просто нужно отделять зёрна от плевел, когда говоришь о человеке такого масштаба. С одной стороны, он мог рубить головы за украденные копейки, а с другой – устраивал разгульные ассамблеи, некое раздвоение личности там, конечно, присутствовало. Масла в огонь подливали иностранные гости и обиженные, высказывавшие нелестные мнения о царе. Но, если на одну чашу весов положить деяния Петра во имя укрепления России, а на другую его грехи – дела, думается, перевесят. Хотя судить об этом может только Бог.

Пётр не жалел людей, это правда, считал, видимо, что тех, кого надо жалеть, не так уж много на земле. А страна одна, её могут уничтожить, и иногда людей надо заставлять поступать правильно, а просвещение вводить калёным железом. Не надо царя идеализировать, но и делать из него чудовище тоже не следует. «Россия – это не царство, – сказал он когда-то, это – часть света». Думаю, эта фраза проливает свет на истину.

– Ответили ли вы на самый «ужасный», по Мережковскому, вопрос: была ли некая «правота» в поступке царя-сыноубийцы?

– Была в тот момент, когда Пётр оказался перед выбором. Простите, Иосиф Виссарионович тоже делал подобный выбор, то есть он понимал, что если среди страшной войны народ узнает, что глава государства спасает из плена сына, меняя его на маршала, и для него сын, а не страна в приоритете, его не поймут. И Пётр пожертвовал сыном, и многие поняли, что он спасает страну, а Мережковский всё это заострил, потому что для его Петра это была огромная мука, трагедия, боль. Естественно, всегда найдутся люди, которые скажут: «Ну зверь и зверь, его не жалко». Нет, Пётр сделал свой выбор, переступив через эту боль и взяв на себя грех сыноубийцы, молился, чтобы расплата пала только на него одного, а не на Россию.

И сам Алексей понимал, что даже если он утихнет в своей деревеньке, всё равно, пока жив, на него будут уповать недруги отца, даже если откажется от всех притязаний. Поэтому в пьесе он и предлагал отцу: «Ты должен покончить со мной, только тогда успокоишься».

– Что вам слышится в ответе Алексея на вопрос математика Лейбница «почему у вас, в России, всё так неблагополучно?»: «Ну да, мы голые, пьяные, нищие, но в нас Христос»?

– Тут, наверное, надо говорить о нашем внутреннем противлении всему чуждому, этакому антихристианскому уродству, в нормальности которого Европа нас сегодня убеждает… Это какая-то генная вещь. В нас постоянно идёт внутренняя борьба, – просто комфортная жизнь не может быть у нас во главе угла. Ну не поднимает это с койки русского человека!.. И потом его же начинают оскорблять: как это он не хочет хорошо жить, да что ж ему подавай?! А на Западе эта идея прекрасно работает: трудимся, чтобы хорошо жить, и людям непонятно, что ещё может двигать человеком? У нас в сердце никогда не прекращается та самая схватка дьявола с Богом, о которой писал Достоевский, но это уже совсем другая история…

Беседу вела Нина Катаева