Владимир Даль: «Я думаю по-русски, следовательно, я русский»

Выдающегося лексикографа, этнографа, писателя, врача и военного моряка Владимира Ивановича Даля друзья прозвали «немец», но не по национальности деда, а за его необычайную пунктуальность, доходящую до педантизма. И он, во многом благодаря этой своей черте, сделал невозможное: в результате более, чем полувековой напряженной работы собрал и выпустил в свет свой знаменитый словарь.

Вот интересно, изучал ли кто-нибудь подробно и с выводами тот феномен, которому в понимании современного русского человека нет сколько-нибудь вразумительного объяснения, – повальное увлечение французским языком в среде русских дворян? Да не увлечение, а норма. Русская знать свободно говорила по-французски, и это ведь было чем-то большим, чем сегодняшний шик говорения на английском, чем просто желание блеснуть. Уже давно вошли наши войска, победившие Наполеона, в Париж, уже увлекались парижские дамочки бравыми русскими казаками, уже у кого-то из парижских рестораторов появилась идея забегаловок быстрого питания «бистро» от казачьего приказа «Быстро-быстро!», а французский как был, так и остался родным для русского дворянства. И вот уже Лев Толстой начинает «Войну и мир» длинными абзацами на французском, сразу же незаметно давая понять демократическому читателю, что не так уж и здорово было русское высшее общество в начале XIX века, коли предпочитало говорить на чужом народу языке…

На этом-то фоне, и именно в те же 1860-е годы, параллельно с написанием Толстым своего главного романа, возникает в российском обществе явление невероятное – начинается печатание уникального четырехтомника, который называется «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Даля. Наполовину датчанин, на четверть немец, еще на четверть – француз-гугенот, то есть из французских протестантов, он был русским из русских, то есть естественней «русака» и вообразить себе нельзя. Говорил о себе так: «Я думаю по-русски, следовательно, я русский», а также: «Отец мой выходец, а мое отечество Русь».

Даль собирал русские слова, словечки, выражения всюду, где только сводила его с простыми русскими людьми судьба: поначалу военная, затем - врача.

Потом, разумеется, когда лексикограф осознал свое предназначение, он еще более пристально работал в специальных поездках, экспедициях. А ведь бывало и так, что только соберется кружок балагуров или серьезных людей, в тяжелой балканской военной кампании, например, как Владимир Иванович, военврач, тут же вытаскивает записную книжку и карандаш и переключает внимание аудитории на себя.

Совсем не исключено, что помог Далю в его труде и талисман, полученный от друга его Александра Сергеевича Пушкина, – перстень с изумрудом. Даль поначалу стал было отказываться, но Пушкин умирал, Владимир Иванович присутствовал у его смертного одра в качестве одного из врачей (а после трагического конца своей рукой писал протокол вскрытия тела Александра Сергеевича), и поэтому, услышав от поэта: «Бери, друг, мне уж больше не писать», взял этот бесценный дар. И, о чудо, это пушкинское всегдашнее стремление гения работать, писать будто передалось Владимиру Далю, и без того, впрочем, талантливому и трудолюбивому. Позднее он признавался: «Как гляну на этот перстень, хочется приняться за что-либо порядочное».

«Порядочным» для Даля оказались не только написанные им художественные произведения, но и, главным образом» его никем не превзойденная работа – «Толковый словарь».