Романтик советского кино

Довженко Александр Петрович, заслуженный деятель искусств Украинской ССР, народный артист РСФСР, дважды лауреат Сталинской и лауреат Ленинской премий. Один из основоположников советской кинематографии, создатель киноэпопей, отразивших коренные сдвиги революционной эпохи. Ставил фильмы по собственным сценариям: «Звенигора», «Арсенал», «Земля», «Аэроград», «Щорс», «Битва за нашу Советскую Украину», «Мичурин» и другие. Награждён орденами Ленина, Трудового Красного Знамени. Призёр Венецианского кинофестиваля.

С тех пор, как Украина взяла курс на «нэзалэжнисть», но особенно в последние годы, борьба киевских властителей за выдающегося советского кинорежиссёра и драматурга Довженко не прекращается ни на минуту. Хотя, казалось бы, вокруг чего тут копья ломать? Ну, ведь, как говорится, ежу ясно: Александр Петрович – настоящий советский режиссёр, может быть, один из самых лучших украинских, но именно советских деятелей культуры. Ан нет!

На Украине сейчас многие мыслят и поступают казалось бы вопреки элементарной, здравой человеческой логике: чёрное объявляют белым, солёное – сладким… Вот самый свежий пример. Побывав на фабрике во Львове, Порошенко заявил на голубом глазу: «Все думают, что немецкие иномарки производятся в Германии. Но они ошибаются: львиная доля их производства – на Украине!». И ему глубоко наплевать на то, что львовская фабрика шьёт только чехлы для авто!

Точно по такой же логике деятели украинского «министерства правды» делают из Довженко творца, всегда гонимого советской властью и лично Сталиным. Лгут в этом смысле цинично, нагло, напрочь пренебрегая подлинными историческими документами и свидетельствами очевидцев. Но даже и при этом Довженко на Украине всего лишь условно «канонизирован». Как примеры творчества приводятся лишь фильм «Земля» и киноповесть «Зачарованная Десна». Все остальные работы: «Щорс», «Аэроград» и десяток им подобных надёжно спрятаны в «сховища». Самой яркой картины, «Арсенала», для нынешнего украинского агитпропа вообще как бы не существует. Ещё бы! Ведь в ней с потрясающей точностью показаны современные «петлюры и грушевские», конечно же, это всё понимают.

Как и в примере с Гоголем, тихой сапой «выпиливают» из творчества национального гения неудобные для них примеры, факты, беззастенчиво переписывая его мятущуюся биографию.

Утверждают, что художник творил под гнётом тоталитарной системы; что власти предержащие, и особенно тиран Сталин, унижали и постоянно его оскорбляли; что НКВД вёл за ним неусыпную слежку; даже жену Юлию Солнцеву ему якобы «подсунули» органы (чтобы шпионила), заставив бросить первую супругу Варвару Крылову.

А какой же на самом деле была биография кинематографического «Гомера ХХ века»? И как в действительности к нему относились та же советская власть и лично Иосиф Виссарионович Сталин?

Довженко родился на Черниговщине. Отец и мать были неграмотными крестьянами. Из четырнадцати детей до трудоспособного возраста дожили лишь трое: сам Сашко, брат Трифон и сестра Полина. Частые смерти врезались в память режиссеру. «У нас в доме всегда царили похороны и плач. Мама моя родилась для песен, но всю жизнь проплакала, провожая детей навеки». В начальной школе мальчик выказал завидную тягу к знаниям. Поэтому отец решил продолжить обучение сына, продав седьмую часть своей земли. В 1911 году Сашко поступил в педагогический институт Глухова вовсе не потому, что хотел стать учителем, а из-за стадвадцатирублёвой стипендии. По окончании вуза учительствовал на Житомирщине.

Начало Первой мировой войны юноша воспринял «на ура», восторженно забрасывая шедших на бойню солдат цветами и лишь через несколько лет стал смотреть на вернувшихся с фронта «со стыдом и тоской». Точно с такой же эйфорией отнёсся к Февральской революции. Но позднее заметил: «В революцию я вошёл не в те двери».

Когда грянула Гражданская война, Довженко сначала примкнул к украинским националистам и даже штурмовал киевский «Арсенал» вместе с так называемыми «чёрными гайдамаками». Однако, вконец разочаровавшись в национально-буржуазных идеях, вступает в Красную армию и почти одновременно в ВКП (б).

То есть, как ни крути, но выходит, что в молодости будущий великий режиссёр, что называется, изрядно покачался на идеологических качелях. И что же, юная власть рабочих и крестьян как-то пеняла, корила его за неблагонадёжность? Ничуть не бывало.

После демобилизации молодого бойца в качестве поощрения посылают первым секретарем советского посольства в Варшаву, затем он – секретарь советского консульства в Берлине. Другой вопрос, что дипломатическая карьера не привлекала Довженко. Своё пребывание в Берлине он использовал для занятий живописью и графикой в жанре политической карикатуры. Брал уроки у экспрессиониста Вилли Геккеля. Сблизился с кружком литературных авангардистов. Вернувшись в Харьков, Довженко присоединяется к авангардному артистическому сообществу и работает художником-карикатуристом в партийных газетах и журналах. В конце 20-х устраивается на кинофабрику в Одессе. Кинематографические его пробы – документальный фильм «Красная Армия» и картина «За лесом». А первая лента, получившая признание в 1928 году, – «Звенигора». В этой картине мастер удивительно органично соединил лирику и сатиру с революционным эпосом. Фильм создавался к десятилетию советской власти, и Довженко называл его своим "партбилетом".

На волне оглушительного успеха «Звенигоры» Александр Петрович создает фильм «Арсенал». Сталин, к тому времени уже знавший Довженко не понаслышке (получал от него личное письмо), отозвался об этой эпохальной картине, которую посмотрел на Пленуме ЦК ВКП (б), более чем определённо: «Это – настоящая революционная романтика». А тогдашняя критика отнеслась к ленте более чем прохладно. Ещё большие волнения ему пришлось испытать после выхода на экран «Земли». Литераторы А. Фадеев, В. Киршон и В. Сутырин обвинили режиссёра в том, что он не овладел, как следует, «пролетарским мировоззрением». Дальше других в обличении кинорежиссёра пошёл Демьян Бедный. В стихотворном фельетоне «Философы» он назвал «Землю» «контрреволюционной и похабной».

Почувствовав, что над ним сгущаются тучи, Довженко натурально бежит из Харькова в Москву, чтобы «больше не жить в украинской обстановке, не быть одиозной фигурой и не мучиться от разных случайностей».

В столице, начав разработку сценария «Аэрограда», Александр Петрович принимает более чем нестандартное решение, по существу, определившее всю его дальнейшую судьбу. «Мне было трудно, – написал он два года спустя в статье “Учитель и друг художника”. – Я подумал: один раз в трудную минуту моей жизни я уже обращался письменно к товарищу Сталину, и он спас мне творческую жизнь и обеспечил дальнейшее творчество. Несомненно, он поможет и теперь. И я не ошибся.

Товарищ Сталин принял меня ровно через двадцать два часа после того, как письмо было опущено в почтовый ящик. Товарищ Сталин так тепло, по-отечески представил меня товарищам Молотову, Ворошилову и Кирову, что мне показалось, будто он уже давно и хорошо меня знает.

Товарищи Сталин, Ворошилов, Молотов и Киров внимательно прослушали сценарий «Аэрограда». Товарищ Сталин сделал ряд указаний и разъяснений. Из его замечаний я понял, что его интересует не только содержание сценария, но и профессиональная, производственная сторона дела. Расспрашивая меня о Дальнем Востоке, товарищ Сталин спросил, могу ли я показать на карте место, где я бы построил город, если бы был не режиссером, а строителем. Я показал такое место и объяснил, почему я так думаю. Эта конкретная мысль выросла у меня на основе изучения перспектив, как я их себе представлял. Мне до сих пор радостно вспомнить, что Иосиф Виссарионович меня об этом спросил. Я усмотрел в этом его уважение к новой роли советского художника. Я ушел от товарища Сталина с просветленной головой и с его пожеланием успеха и обещанием помощи».

…В Советском Союзе при Иосифе Виссарионовиче работало несколько десятков маститых, всему миру известных кинорежиссёров. Но лично я не смогу вам назвать другого киномастера, к которому бы вождь относился так терпеливо и душевно, как к Довженко. Причём это ведь следует не из моих предположений, не из каких-то слухов или чьих-то конъюнктурных реминисценций, а из признаний самого художника, сделанных, как вы понимаете, отнюдь не из-под палки. Дальше – больше. Через несколько месяцев Сталин вновь пригласил Довженко к себе. «Товарищ Сталин, – это опять воспоминания режиссёра, – стал очень внимательно расспрашивать о работе над «Аэроградом», о творческом самочувствии, о том, достаточно ли мне помогает Управление воздушными силами для съемки аэропланов. Одним словом, я почувствовал, что любая помощь для окончания фильма мне обеспечена. Иосифу Виссарионовичу понравился фильм «Аэроград». “Только старик партизан говорит у вас слишком сложным языком, речь таежника ведь проще”, – сказал он».

Тут надо вообще заметить, что тридцатые годы явились для Александра Петровича поистине растянувшимся во времени «звёздным часом». Так, зимой 1935 года в Москве проходило Всесоюзное творческое совещание работников советской кинематографии, посвященное её 15-летию. Ответственными за организацию и проведение важного государственного мероприятия назначают Довженко и Эйзенштейна.

Украинского режиссёра также включают в группу деятелей кино – С. Эйзенштейн, В. Пудовкин, Ф. Эрмлер, братья Васильевы, Г. Козинцев, Л. Трауберг – которых, по поручению И.В. Сталина, Главное управление кинофотопромышленности премировало персональными автомобилями.

При вручении Довженко ордена Ленина, вождь заметил: «За вами теперь долг – украинский Чапаев». В большой речи на упомянутом совещании Довженко подчеркивал, что художники СССР создают искусство, которое основывается на «да», на утверждении: «поднимаю, вдохновляю, учу». Поэтому Совещанием (а стало быть, и докладчиком) «приветствуется идеологическая диктатура партии и государства». Тогда же газета «Вечерняя Москва» публикует статью Довженко «Делать больше». Он сам обязуется и других призывает не жалеть творческих сил для воплощения в жизнь мудрых указаний партии и её вождя. Некоторое время спустя газета «Правда» под рубрикой «Человек советского кино» печатает творческую биографию А.П. Довженко и его же статью «Заря великого будущего». Не отстают и «Известия» – публикуют статью Александра Петровича «Мы бесконечно богаты», которая призывает: «Брать великие темы. Побольше великих тем». Газета «Советское искусство» печатает «Мысли художника». Вот лишь некоторые из тех мыслей: «Товарищ Сталин предложил мне просмотреть новый экземпляр «Чапаева». Несомненно, он просматривал свой любимый фильм не в первый раз, но полноценность и теплота его эмоций, восприятие фильма казались неослабленными. Некоторые реплики он произносил вслух, и мне казалось, что он делал это для меня. Он как бы учил меня понимать фильм по-своему, как бы раскрывал передо мною процесс своего восприятия. Из этого просмотра я вынес очень много ценного и дорогого для себя в творческом плане. Вождь также заметил: “Когда я говорил вам в прошлый раз о «Щорсе», я это сказал в плане совета. Я просто думал о том, что вы примерно будете делать на Украине. Но ни мои слова, ни газетные статьи ни к чему вас не обязывают. Вы – человек свободный. Хотите делать «Щорса» – делайте, но если у вас имеются иные планы – делайте другое. Не стесняйтесь. Я вызвал вас для того, чтобы вы это знали”».

«Среди трудов огромной государственной важности, – писал далее Довженко, – товарищ Сталин нашел время вспомнить о художнике, проверить его душевное состояние, снять с него чувство хотя бы воображаемой несвободы и предоставить ему полную свободу выбора. С совершенной ясностью он раскрыл мне различие между Щорсом и Чапаевым, разницу в обстановке, в которой сражались оба героя, и следовательно, особенности творческих задач, стоящих при осуществлении фильма о Щорсе. “Фильм представляется мне о восставшем украинском народе, о его победоносной борьбе с украинской контрреволюцией и немецко-польскими оккупантами за свое социальное и национальное вызволение, – говорил товарищ Сталин. – Показывая Щорса и его героев-соратников, нужно показать украинский народ, особенности его национального характера, его юмор, его прекрасные песни и танцы”».

«На той встрече, – продолжает кинорежиссёр, – присутствовали Калинин, а также секретари ЦК КП(б) Украины Косиор и Постышев. Товарищ Сталин просто, тепло и задушевно говорил со мной про работу над фильмом о Щорсе. Он дал серию ценных и важных указаний. Особо Сталин указал на необходимость использовать в фильме богатый материал народных песен.

Он сказал о народных песнях, записанных уже на граммофонные пластинки.

– Вы слушали эти пластинки?– спросил меня Сталин.

– Нет, не слушал, у меня нет патефона.

Через час после того, как я вернулся от Сталина, мне домой принесли патефон».

Отметим, что вождь не торопил Довженко с его «Щорсом». В итоге режиссёр снимал картину более четырёх лет, и она получилась, что надо. Конечно, до «Чапаева» ей далеко – такие ленты случаются раз в столетие. Так ведь и герой другого калибра. Мне посчастливилось общаться с артистом Е. Самойловым, сыгравшим «украинского Чапаева». Евгений Валерьянович вспоминал: «Александр Петрович стал для меня мудрым наставником, научившим в работе над ролью Щорса «идти от себя в предлагаемых обстоятельствах». Его философские высказывания, его поэтические размышления открыли мне, актёру тогда молодому, но уже познавшему театральные искания Мейерхольда, совершенно иной мир. И я устремился в тот мир, полный высоких нравственных чувств и романтических образов. Именно встреча с Довженко во многом определила мою актёрскую судьбу на несколько десятилетий вперёд, если не на всю жизнь. В работе над Щорсом мне встречались и другие, более прозаические трудности, которые я преодолевал под жёстким наставничеством Довженко. К примеру, я никогда раньше не садился на коня. А по сценарию мне требовалось немало времени находиться в седле, да ещё проделывать это с командирской удалью и лоском. И режиссёр пригласил для меня специального циркового тренера, который обучал премудростям верховой езды. Далее, я совершенно не знал украинского языка.

Меж тем Довженко снимал фильм на русском с последующей пересъемкой каждого дубля на украинском. И вновь потянулись долгие занятия с педагогами, которые рьяно переделывали «кацапа в хохла».

Съемки Довженко «на ридний мови» проводил настолько тщательно, что если мой Щорс ошибался хотя бы в правильном ударении, то украинский дубль переснимали до тех пор, пока не добивались самого «щирого акцента». Довженко никогда плёнки и дублей не жалел».

Довженко снимал «Щорса», когда 1-м секретарём украинского ЦК стал перестраховщик Никита Хрущёв. Вокруг картины он создал атмосферу скрытого недоброжелательства. Тень на создателя «Щорса» наводил лично, проинформировав Сталина через главу киноведомства С. Дукельского: «Говорят, там какая-то разнузданная партизанщина, а не Красная армия. Главное, батька Боженко заслонил Щорса, разгуливает в лаптях по экрану. В общем, махновщина. Посмотрите материал. Узнайте мнение ЦК Украины» (читай: Хрущёва!).

Однако, несмотря ни на что, фильм вышел на экраны в 1939 году, и с успехом обошёл кинотеатры страны. Как свидетельствует автор книги «Кремлёвский цензор» Григорий Марьямов, бывший в «сталинском кинозале», Сталин принял «Щорса» с полным восхищением, не сделав ни одного замечания.

После просмотра картины вождь повёз Александра Довженко домой, и они долго совершали вдвоём ночную прогулку по пустым улочкам старого Арбата. Чёрный бронированный автомобиль двигался в отдалении, вслед за ними.

Так что не случайно выдающийся советский кинодеятель искренне уважал и любил Сталина. В свою очередь, и вождь всегда относился благосклонно к создателю «Щорса». И – никак иначе!

Когда началась война, Александр Петрович в звании полковника ушёл в действующую армию. В 1943 году он снял документальную ленту «Битва за нашу Советскую Украину». Годом раньше опубликовал в газете «Красная звезда» рассказ «Ночь перед боем». Секретарь ЦК ВКП(б) А. Щербаков позвонил в редакцию: «Передайте Довженко благодарность Сталина за рассказ. Он сказал народу, армии то, что теперь крайне необходимо было сказать». Тоже, знаете ли, довольно примечательный штрих в отношениях вождя и режиссёра. Шла такая жестокая, планетарная война. Верховный главнокомандующий решал тысячи и тысячи величайших ратных дел. Каждая минута была у него на счету. Но поди ж ты, нашёл время и прочитал рассказ нестандартного художника, которого литератор А. Копыленко характеризовал так: «Довженко всегда был человеком, исключительно наполненным причудами и странностями поведения в общественной жизни, свойственных только ему, Довженко». Да не просто прочитал, но и счёл нужным подбодрить тёплым, дружеским отзывом. И уж поверьте, никак по-иному Довженко не воспринимал «вмешательство» вождя в его творческую деятельность, что бы нынче по этому поводу ни измышляли киевские свидомиты.

А как же тогда быть с дневниками кинорежиссёра, въедливо спросит иной «продвинутый» читатель, знакомый с их публикацией в ещё коротичевском «Огоньке»? Как быть с такими пассажами Александра Петровича: «Помню дьявольскую рожу, которую скорчил Берия, когда привезли меня к Сталину на суровый страшный суд по поводу неудачных ошибочных фраз, вкрапившихся, по словам самого Сталина, в мой сценарий «Украина в огне». Вытаращив на меня глаза, как фальшивый плохой актёр, он (Берия) грубо гаркнул на меня на заседании Политбюро: «Будем вправлять мозги!».

«О, я знаю тебя! – грозно тыча пальцем и так же злобно тараща глаза, поучал меня друг Берии (здесь имеется в виду Сталин). – Ты вождю пожалел каких-то десять метров плёнки. Ты ни одного эпизода ему не сделал. Пожалел, да? Не хотел изобразить вождя! Гордость тебя заела, вот и погибай теперь! Ты! Как надо работать в кино, знаешь?! И что твой талант? Тьфу! – вот что такое твой талант. Он ничего не значит, если ты не умеешь работать. Ты работай, как я: думай, что хочешь, а когда делаешь фильм, разбросай по нему то, что любят: тут серпочек, там молоточек, там звёздочку».

«Первый маэстро» (и это опять о Сталине!) начал даже показывать мне, как именно надо разбрасывать серпочки и молоточки, от чего я едва не провалился в землю от возмущения, отчаяния и отвращения. Разбросав воображаемые серпочки и молоточки, маэстро гордо встал и поднял голову и указательный перст: «Вот и был бы ты человеком. А теперь мой совет тебе: исчезай, вроде бы нет, и не было тебя».

Можно ли себе представить между ними подобный, хуже базарного, диалог? Чтобы Сталин, лишь в исключительных случаях и только к друзьям обращавшийся на «ты», аж целых 11 раз «тыкнул» известному всей стране и даже миру кинорежиссёру, потом ещё и «разбрасывал серпочки и молоточки»? Или чтобы Довженко презрительно, в кавычках, именовал вождя «первым маэстро», который якобы произносит совершенно дебильное по форме и содержанию: «Мой совет тебе: исчезай, вроде бы нет, и не было тебя»?

Нет, уверен, подобное невозможно в принципе.

И потому никто из серьёзных историков и культурологов не сомневается: «дневники» Довженко, особенно в части поношения Сталина, – грубая и предельно неуклюжая фальшивка.

Изготовленная после смерти режиссёра по прямому указанию и даже при личном участии Никиты Хрущёва (легко узнаются его любимые фразы и обороты).

Предыстория этой злобной инсинуации такова. Летом 1943 года Александр Петрович пишет киноповесть «Украина в огне» – самое неудачное своё сочинение за всю творческую жизнь. Читает её Хрущёву. Никита Сергеевич, желая задобрить Довженко, которому до этого сумел изрядно насолить, распоряжается опубликовать киноповесть на русском и украинском языках. А потом с киносценарием ознакомился Сталин и подверг сочинение резкой критике. По мнению вождя, Довженко проигнорировал классовый характер Отечественной войны советского народа против немецких захватчиков. В сценарии напрочь отсутствуют положительные герои. Выведенные типы членов партии, советских работников, командиров Красной армии принижены. Это люди сухие, черствые, лишенные теплых человеческих черт. Люди колеблющиеся стали стержневыми образами, возвеличены в сценарии. Обращаясь к Довженко, Сталин спросил: «Откуда у вас такой тембр разочарования?». Режиссёр полностью признал свои ошибки и обещал их исправить. Сталин пожелал ему успеха на этом поприще. На том и расстались. И случилось это весной 1944 года. Разумеется, Александр Петрович мог бы в своё оправдание сослаться на то, что с киносценарием ознакомились Хрущёв, другие члены ЦК Компартии Украины, и не высказали никаких замечаний. Но он мужественно принял удар на себя, «не засветив» никого из тех, кто уже одобрил его работу.

Говорят, что Хрущёв тайно встречался с Довженко и чуть ли не на коленях умолял последнего: не говорить Иосифу Виссарионовичу о том, что и он читал сочинение. Впрочем, не будем о Хрущеве, куда важнее сказать о другом. Вышло так, что украинский поэт экрана написал откровенно провальную вещь, которую по тем временам невозможно было экранизировать в принципе. Ибо она являлась «платформой узкого, ограниченного украинского национализма, враждебного ленинизму, враждебного политике нашей партии и интересам украинского и всего советского народа». И что, автора заковали в кандалы и отправили этапом на Колыму? Или намекнули о «тёмном националистическом прошлом», о том, что его исключали из партии?

Может быть, выселили из громадной, даже по столичным меркам, квартиры в доме на Кутузовском проспекте, отобрали личный автомобиль? Как-то еще наказали строптивца за более чем неудачную, откровенно вредную работу? Напротив, его пригласили, в числе других известных деятелей советской культуры, на юбилей самого Сталина.

Вот как это событие описывает Ю. Борев: «В декабре 1949 года в день празднования 70-летия Сталина Довженко беседовал дома с учеником – молодым кинодраматургом Ежовым. Пришла взволнованная жена Довженко – Юлия Солнцева – со словами: «Сашко, Пырьевым принесли!». Довженко приуныл. Через некоторое время Солнцева сообщила: «Сашко, Орловой принесли!». Довженко опечалился. Еще через какое-то время сообщили, что и Александрову принесли приглашение на торжество. Довженко затосковал и даже горестно обронил: «Память может пролить на человека благодать и может его казнить». Вдруг в дверь позвонили и, скрипя ремнями, в прихожую вошел мотоциклист-нарочный. Он вручил Довженко длинный узкий конверт и попросил расписаться. Под восторженные ахи и вздохи окружающих счастливый мастер осторожно срезал край конверта и вынул пригласительный билет с золототисненным сталинским профилем. Любовно рассмотрев билет, он показал его жене, ученику и воскликнул: «Все-таки помнит!».

Кстати, о жене Юлии, которую ему якобы «всучили» органы, Довженко отзывался следующим образом: «Я так люблю мою Юлю, как вроде бы не любил еще никогда за 25 лет семейной с ней жизни. Я бесконечно говорю ей самые нежные слова. Любуюсь ею, весь переполнен к ней глубокой нежностью». (После смерти режиссёра Ю. Солнцева сняла по сценариям мужа фильмы «Поэма про море», «Повесть пламенных лет», «Зачарованная Десна»). А сам Довженко после описываемых событий поставил ещё два художественных фильма – «Мичурин» и «Прощай, Америка!». Во ВГИКЕ успешно преподавал. Писал роман-эпопею, сценарии. А почему те фильмы не получились возвышенно-поэтического уровня «Звенигоры», «Арсенала», «Земли», «Аэрограда», «Щорса», так о том, хотя и достаточно жестко, но предельно точно высказался известный украинский писатель и публицист, убитый при нынешней киевской власти, Олесь Бузина:

«Без доброй воли и ума государства кино не может существовать. Напомню общеизвестный исторический факт. Создателем украинского кино был не Довженко, как некоторые думают, а… Сталин. Это он заметил Довженко, и не дал умереть его таланту.

Сохранились подлинники письма Сталина, знаете кому? Берии! Сталин просит Берию успокоить товарища Довженко, чтобы тот доснял фильм «Щорс». Время было нервное, послереволюционное – голод, репрессии. Понятное дело, что Довженко переживал и срывался, а во время съемок «Щорса» и просто психовал. А Сталин его успокаивал и давал возможность снимать – и «Мичурина», и «Аэроград» – блистательный образец советского дизель-панка, и «Землю». Ничего после смерти Сталина Довженко так и не смог снять. Ни гениального, ни бездарного – его продюсер умер.

Факт остается фактом – при СССР украинское кино развивалось, при независимости умерло.

Нет больше блистательных комедий вроде «За двумя зайцами», нет новых «В бой идут одни «старики» и даже «Думы про Бандеру» вместо «Думы про Ковпака» тоже нет – украинское кино умерло, и гроб его покрыт жовто-блакитным флагом. «Бригады» собственной и той нет, хотя бандитов побывало у власти с начала 90-х хоть отбавляй!».

Повторюсь, Бузина хоть и брутально, но довольно точно охарактеризовал удручающее состояние нынешнего украинского кинематографа. Впрочем, а что на Украине сейчас есть хорошего? Вот и приходится переписывать советскую историю, да переделывать на свой куцый аршин биографии великих украинцев, которые творили ту замечательную историю. Однако тщетны те неуклюжие потуги. Нельзя, невозможно втиснуть великого поэта советского кино, каким в действительности был Александр Довженко, в убогий ряд тех исторических «хероев», которыми истерично «пышаются» (гордятся) свидомиты.