Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
28 марта 2024
«Он вышел из русских недр…»

«Он вышел из русских недр…»

150 лет назад родился великий Иван Бунин
Валерий Бурт
22.10.2020
«Он вышел из русских недр…»

«Выньте Бунина из русской литературы, и она потускнеет, лишится радужного блеска и звездного сияния его одинокой страннической души». Эти слова принадлежат Максиму Горькому. Талант Бунина уподобляли «матовому серебру», язык – «ледяной бритве». И это при том, что первый русский лауреат Нобелевской премии в области литературы не окончил даже полного курса гимназии! Тем не менее его литературный дар был необозрим.

Откуда? Возможно, талант произрос от живительной отечественной природы, рождавшей многих гениев. Язык Бунина – чистейший, как струя серебряной воды из колодца, словно глоток лесного воздуха, отдающего разнотравьем. Кто-то из критиков назвал его творчество одним «из последних лучей чудного русского дня». Впрочем, были и другие суждения – не только блистающие словами, но еще и зрившие в корень. К примеру, Александр Куприн выделял, главное, по его разумению, в творчестве Бунина: «Тихая, мимолетная и всегда нежно-красивая грусть, грациозная, задумчивая любовь, меланхолическая, но легкая, ясная "печаль минувших дней" и, в особенности, таинственное очарование природы, прелесть ее красок, цветов, запахов». 

Зорок и дальновиден оказался и тезка Бунина писатель Шмелев: «Он вышел из русских недр, он кровно, духовно связан с родимой землей и родимым небом, с природой русской, – с просторами, с полями, далями, с русским солнцем и вольным ветром, со снегом и бездорожьем, с курными избами и барскими усадьбами, с сухими и звонкими проселками, с солнечными дождями, с бурями, с яблочными садами, с ригами, с грозами... – со всей красотой и богатством родной земли». 

Иван Алексеевич, слыша похвалы в свой адрес, их отвергал. «Какой такой особый язык? – переспрашивал он. И было непонятно, говорит ли он искренне или иронизирует. – Пишу русским языком. Язык, конечно, хороший, но я‑то тут при чем?»

Может, кокетничал мэтр? Или позволял гладить себя «по шерстке». Он знал цену своему труду. А заботам коллег?

Его суждения были по большей части безжалостны. В бескрайних полях и долах русской литературы он отыскал лишь несколько уголков, возле которых можно испить водицы и перевести дух. Это – Пушкин, Лев Толстой и Чехов. Остальных Бунин отвергал. Но это еще мягко сказано.

«Не знаю, кого я больше ненавижу как человека, Гоголя или Достоевского», – говорил он. Мнение об этих писателях Бунин не менял. А вот с Горьким было по-другому. Поначалу Бунин высоко превозносил его литературное дарование, но после революции, когда их пути разошлись, закончилась не только дружба – Горький вообще перестал для него существовать.

А вот другой случай. Иван Алексеевич, прочитав роман Алексея Толстого «Петр Первый», написал автору восхищенное письмо: «Алешка, хоть ты и… мать твою… но талантливый писатель. Продолжай в том же духе». Бунин оставил в стороне разногласия – ранее он обвинял Толстого в приспособленчестве и низкопоклонстве перед большевиками – и объективно оценил творчество коллеги.

И – насчет «мать твою». К ненормативной лексике, а точнее, к русскому мату Иван Алексеевич имел пристрастие. Однажды в Париже он со своим секретарем ехал на такси. Шофер оказался русским эмигрантом и, решив подзаработать, повез пассажиров дальней дорогой. Поняв это, Бунин разразился длинной цветистой тирадой. Шофер не обиделся, а удивился. Обернулся и поинтересовался: «Вы, господин, должно быть, из моряков? Ловко выражаетесь».

«Я не моряк, – важно ответил Бунин. – Я почетный академик по изящной словесности».

Услышав эти слова, водитель засмеялся: «Академик! Да уж, действительно, изящная словесность!»

Россию Бунин боготворил. Как женщину, возлюбленную. Всякий раз вспоминал о ней – трепетно, нежно. Но лишь ту, что исчезла, накрытая революционной волной. Писатель будет тосковать о ней до конца дней своих, звать беспрестанно, безутешно…

«12 часов ночи, – записал он в конце ноября 1917 года. – Сижу один – слегка пьян. Вино возвращает мне смелость, мудрость… Передо мной бутылка № 24 удельного. Печать, государственный герб. Была Россия. Где она теперь? О, Боже, Боже…»

В России он уже жить не мог. Без России – страдал. То и дело в памяти мелькали знакомые лица, проступали картины прошлого. «Если бы я эту икону, эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так непрерывно, так любил», – говорил Бунин. На чужбине он вспоминал родину как большую помещичью усадьбу, где замечательная природа, крепкие чистые дома с хлебосольными, рачительными хозяевами…

Видения то и дело воскресали, становились ярче детали, громче звучали голоса, проступали даже запахи. В эмиграции он с трепетом, почти со слезами описывал Москву – дом на Поварской, где жил, храм Христа Спасителя, Чудов монастырь, Мясницкую, Каланчевку, Арбат, где «сладко и тепло пахло из кондитерской Скачкова, стояли кадки с лаврами у подъезда "Праги", где хорошие господа уже кушали молодой картофель в сметане».

В памяти рисовался родной Воронеж. И тихий, утопающий в тенистых садах Елец. Герой рассказа «Поздний час» навестил город, прошел по его улицам, пытаясь оживить в памяти и заново почувствовать былое. Елец мелькнул и в «Деревне», и в «Жизни Арсеньева».

Возвращался мыслями Бунин и в Орел. Впервые он приехал туда в ранней молодости. В ту пору зачиналась его жизнь литератора: издательница «Орловского вестника» Надежда Семенова предложила молодому человеку место в своей газете.

В Орле вышел дебютный сборник стихотворений Бунина. Это был штрих в биографии, хотя и не столь красочный. Критики яростно нападали на автора, обвиняли в «обилии штампов», «неуклюжих оборотах», «нарочитой красивости». Поэт сердился, отбивался…

«Я ненавижу всякий насильственный переворот: все насильственное, всякие скачки мне противны. Потому что они противны природе». Это – слова не Бунина, а его современника, писателя Дмитрия Мережковского. Однако Иван Алексеевич не только соглашался с коллегой, но был еще злее, непримиримее к новой власти.

…21 октября 1928 года Галина Кузнецова, последняя любовь Бунина, записала: «В сумерки Иван Алексеевич вошел ко мне и дал свои «Окаянные дни». Как тяжел этот дневник!! Как ни будь он прав – тяжело это накопление гнева, ярости, бешенства временами. Коротко сказала что-то по этому поводу – рассердился! Я виновата, конечно. Он это выстрадал, он был в известном возрасте, когда писал это….»

Книга, что называется, на вкус. Можно принимать ее или отвергать, в зависимости от пристрастий читателя. Но следует попытаться понять автора.

Для Бунина не было и не могло быть ничего, кроме осенней, увядающей красоты прежнего мира. А в нынешней катавасии он не желал разбираться, она его угнетала. Писатель видел, как «горестно и низко клонит голову Пушкин под облачным с просветами небом, точно опять говорит: «Боже, как грустна моя Россия!»

«Книга проклятий, расплаты и мщения, пусть словесного, она по темпераменту, желчи, ярости не имеет ничего равного в ожесточенной белой публицистике, – так оценил «Окаянные дни» писатель Олег Михайлов. – Потому что и в гневе, аффекте, почти исступлении Бунин остается художником: и в односторонности своей – художником. Это только е г о боль, е г о мука, которую он унес в изгнание».

Бунин возмущался в «Окаянных днях: «Подумать только, надо еще объяснять то тому, то другому, почему именно не пойду служить в какой-нибудь Пролеткульт! Надо еще доказывать, что нельзя сидеть рядом с чрезвычайкой, где чуть не каждый час кому-нибудь проламывают голову, и просвещать насчет «последних достижений в инструментовке стиха» какому-нибудь хряпе с мокрыми от пота руками! Да порази ее проказа до семьдесят седьмого колена, если она даже «антиресуется» стихами!»

Бунин говорил, что он не может жить в новом мире и принадлежит к старому, к миру Гончарова, Толстого, Москвы, Санкт-Петербурга и поэзия только там, а в новом мире он ее не улавливает.

О возвращении в Россию Бунин не думал. Он давно решил – обратного пути нет. Хотя его не раз уговаривали, сулили блага, о которых в эмиграции он и не мечтал. Известно, что Ивана Алексеевич звал в Советский Союз Алексей Толстой, который вернулся на родину и – блаженствовал. Встречу с коллегой Бунин описал в очерке «Третий Толстой», вошедший в его хлесткие, сердитые «Воспоминания».

Толстой его соблазнял изо всех сил:

«В Москве тебя с колоколами бы встретили, ты представить себе не можешь, как тебя любят, как тебя читают в России…

Я перебил, шутя:

– Как же это с колоколами, ведь они у вас запрещены.

Он забормотал сердито, но с горячей сердечностью:

– Не придирайся, пожалуйста, к словам. Ты и представить себе не можешь, как бы ты жил, ты знаешь, как я, например, живу? У меня целое поместье в Царском Селе, у меня три автомобиля… У меня такой набор драгоценных английских трубок, каких у самого английского короля нету. Ты что ж, воображаешь, что тебе на сто лет хватит твоей Нобелевской премии?

Я поспешил переменить разговор, посидел с ним недолго…»

Во время Второй мировой войны Бунин жил в маленьком приморском Грассе. С напряженным вниманием он следил за великой битвой, которую Россия вела с германскими завоевателями. Он горячо желал Родине победы. Даже его ненависть к большевизму как будто ослабла.

И даже Сталин уже не казался ему таким страшным. Писатель и сам был немало удивлен перемене своего настроения, когда вдруг стал тревожиться о безопасности советского лидера. Это было в дни Тегеранской конференции…

«Если бы немцы заняли Москву и Петербург, и мне предложили бы туда ехать, дав самые лучшие условия, – я отказался бы, – говорил Бунин. – Я не мог бы видеть Москву под владычеством немцев. Я могу многое ненавидеть и в России, и в русском народе, но и многое любить, чтить ее святость».

1 мая 1945 года Иван Алексеевич писал своему другу в Париж: «Поздравляю с Берлином! «Mein Kampf»… повоевал так его так! Ах, если бы поймали да провезли по всей Европе в железной клетке!» Это – уже про Гитлера…

После войны писателя снова стали звать в Россию. В Кремле, вероятно, рассчитывали, что старик – Бунину было уже хорошо за семьдесят – расслабится, замученный ностальгией, пустит слезу и… Тем более, Бунин мучился от безденежья, почти бедствовал. К тому же вернулись из-за границы еще до войны писатели Горький, Куприн, Алексей Толстой. Потом певец Вертинский...

Это была бы огромная победа Сталина – сломить волю ненавистника большевиков, заставить его взлюбить СССР. Ответственную миссию по возвращению Бунина на родину возложили на известного советского поэта и писателя Константина Симонова.

Они встречались в Париже несколько раз. Разговаривали душевно, откровенно. Бунин, седой, сухопарый старик с бездонными, синими глазами поведал Симонову, «что двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года я, написавший все, что писал до этого, в том числе "Окаянные дни", я по отношению к России и к тем, кто ею ныне правит, навсегда вложил шпагу в ножны…»

Однако возвращаться на родину Бунин не захотел. «Поздно, поздно… отвечал он. – Я уже стар, и друзей никого в живых не осталось. Из близких друзей остался один Телешов, да и тот, боюсь, как бы не помер, пока приеду. Боюсь почувствовать себя в пустоте. А заводить новых друзей в этом возрасте поздно. Лучше уж я буду думать обо всех вас, о России – издалека. Да и по правде говоря, – другой вам этого не скажет, а я признаюсь, – очень привык к Франции, как‑никак уже двадцать пять лет здесь, привычка ко всему: к квартире, к прогулкам, к образу жизни… Франция стала для меня второй родиной».

На прощанье Симонов решил устроить для Бунина чисто русский ужин, для этого заказал в Москве, в Елисеевском соответствующие продукты. Угощались на квартире писателя. «Бунин был в добром настроении, – вспоминал Симонов. – Пожалуй, все это его немножко тронуло и показалось забавным. А, кроме того, его просто радовало присутствие на столе черного хлеба, калачей, селедки, любительской и копченой колбасы – всей этой полузабытой, особенно за годы войны, русской еды. Помню, как он ел эту любительскую колбасу и, смеясь, приговаривал: "Да, хороша большевистская колбаска!.. "»

Рассердился ли Сталин, что Бунин отказался вернуться в Россию? Неведомо. Но при жизни писателя его книги так и не публиковались в СССР. Лишь в 1956 году, когда началась хрущевская "оттепель", вышло первое собрание сочинений Бунина. Так великий русский писатель, спустя много лет после отъезда в эмиграцию, вернулся в Россию…

Когда Бунина «разрешили», его бросились читать. Читали долго, годами, десятилетиями, с удовольствием, вчитываясь в детали и зачитываясь подробностями. Книги переходили по наследству, их снова читали. У многих на полках стояли тома Бунина с затертыми страницами, шатающимся переплетом, а то и вовсе развалившиеся. Эти дряхлые книги – знак особого уважения к писателю, его сочинениям.

Бунина читают и сейчас. Дома, на скамейках в парках, в вагонах метро. Иные уже не листают страницы, а глядят в экраны планшетов, айфонов. Но все-таки это не то: Иван Алексеевич – писатель почтенный и привычки у него были стародавние. Он любил шелест травы, бормотанье упавших листьев, плесканье воды. Шелест страниц – как раз в унисон. И скрип переплета – тоже…


Специально для «Столетия»


Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..