Николай Ге: «Христос умер за меня»

«Я начал рисовать не помню когда; помню только, что нарисовал на полу мелом лошадей и архимандрита в мантии, что мне ужасно нравилось. Бабушка заметила, что рисовать лошадей на полу можно, а архимандрита нельзя», — вспоминал выдающийся русский художник Николай Ге. Впоследствии он создаст множество полотен, на которых изобразит то, что «нельзя», и которые поначалу даже будут отвергнуты обществом.

Много лет назад мне довелось посетить знаменитый парижский музей Д'Орсэ, прославившийся великолепной коллекцией импрессионистов. Один из залов был посвящен русским художникам. Там, среди работ Серова, Архипова, Коровина и молодой, умершей в 23 года, художницы Марии Башкирцевой, я увидела «Распятие» Николая Ге — одну из последних картин мастера. Это было абсолютно ужасающее изображение крестной муки — полный контраст с православным иконописным каноном, где культивируется композиционное и колористическое благородство. На «Распятии» Ге краски и линии будто бы кричат — даже более душераздирающе, чем в знаменитом «Крике» Мунка. С одной стороны, изображение достаточно натуралистично, с другой — в нем сосредоточена такая сила воздействия, какой могли бы позавидовать художники-экспрессионисты.

Спустя некоторое время я прочла высказывание самого художника об этой картине: «Я долго думал, зачем нужно Распятие...— для возбуждения жалости, сострадания оно не нужно... Распятие нужно, чтобы сознать и почувствовать, что Христос умер за меня... Я сотрясу их все мозги страданием Христа. Я заставлю их рыдать, а не умиляться»…

Живописец Николай Ульянов высказывался так: «Смотреть подобные картины, пожалуй, нужно с теми же предосторожностями, какие были бы необходимы при созерцании реальной казни».

Вспоминается эпизод из романа Ф. Достоевского «Идиот». Там, глядя на копию с работы Ганса Гольбейна младшего, князь Мышкин произносит: «Да от этой картины у иного еще вера может пропасть!». Эти слова в полной мере могли бы характеризовать картину Н. Ге «Распятие».

Лев Толстой очень высоко оценивал «Распятие» и писал художнику в феврале 1894 г.: «То, что картину сняли, и то, что про нее говорили, — это очень хорошо и поучительно. В особенности слова “это бойня”. Слова эти все говорят: надо, чтобы была представлена казнь, та самая казнь, которая теперь производится так, чтобы на нее было так же приятно смотреть, как и на цветочки. Удивительная судьба христианства! Его сделали домашним, карманным, обезвредили его, и в таком виде люди приняли его, и мало того, что приняли его, привыкли к нему, на нем устроились и успокоились. И вдруг оно начинает развертываться во всем своем громадном, ужасающем для них, разрушающем все их устройство значении... Снятие с выставки — ваше торжество».

А история такова: когда в 1894 г. Ге привез «Распятие» на 22-ю передвижную выставку, цензура запретила ее экспонировать. Но квартиру знакомых Николая Николаевича, где находилась работа, стали посещать художники, чиновники, критики, студенты. Таким образом, преодолевая цензуру, картину увидел почти весь Петербург. Лишь осенью 1903 г. сыну Ге удалось выставить «Распятие» в Женеве, где картина имела огромный успех.

Николай Николаевич Ге родился 27 февраля 1831 г. в Воронеже, в семье помещика. У необычной для русского фамилии — французское происхождение: предки художника убежали в Россию из Франции в ХVIII в., спасаясь от революционных событий.

Первые десять лет Ге провел в деревне, в 1841 г. переехал в Киев, где поступил в гимназию, а затем продолжил обучение на физико-математическом факультете Киевского университета. Однако тяга к изящным искусствам победила, и в 1850 г. Н. Ге оставил науку и отбыл в Петербург. Там он поступил в Академию художеств и через семь лет блестяще окончил ее, получив за картину «Саул у Аэндорской волшебницы» Большую золотую медаль, звание классного художника 1-й степени и право на зарубежное пенсионерство. И сразу же отправился в путешествие. За шесть лет Ге побывал в Германии, Швейцарии, Франции, а также Италии, где он писал портреты, пейзажи и делал эскизы к историческим картинам из жизни Древнего Рима и Средневековья.

Критики уверяют, что солнце и воздух Италии оказали на Н. Ге благотворное влияние, высветлив и обогатив его цветовую палитру. Немаловажно, что в 1858 г. в Риме состоялась встреча Ге с А. А. Ивановым, работавшим над картиной «Явление Христа народу». Это событие сильно впечатлило молодого художника и во многом определило его дальнейшую творческую судьбу.

К концу заграничной поездки Ге начал переживать, что не сумел написать действительно значительную картину. И однажды, перечитывая Евангелие, он ощутил сильное переживание. Художник вспоминал: «И вдруг я увидел там горе Спасителя, теряющего навсегда ученика-человека. Близ него лежал Иоанн: он все понял, но не верит возможности такого разрыва; я увидал Петра, вскочившего, потому что он тоже понял все и пришел в негодование — он горячий человек; увидел я, наконец, и Иуду: он непременно уйдет. Вот, понял я, что мне дороже моей жизни, вот Тот, в слове Которого не я, а все народы потонут. Что же! Вот она картина!».

Ге написал «Тайную вечерю» стремительно, за неделю. И в 1863 г., вернувшись в Петербург, представил ее на суд публики. Картину приобрел император Александр II, что поспособствовало карьерному росту художника — ему было присвоено звание профессора исторической и портретной живописи. «Тайная вечеря» стала первой в цикле евангельских сюжетов в творчестве Ге.

 В начале 1864 г. художник снова отправился в Италию, где продолжил писать картины на библейские темы, создал эскизы к полотнам «Христос и Мария, сестра Лазаря», «Братья Спасителя» и другие.

«Вестники Воскресения» и «Христос в Гефсиманском саду», написанные в тот период, не были приняты Академией художеств. И даже впоследствии эти работы, выставленные в художественном салоне, благодаря ходатайствам друзей художника, не имели никакого успеха. «Я устал защищать ваши картины, Николай Николаевич», — скажет ему выдающийся русский живописец Иван Крамской.

В 1870 г. Ге вернулся в Петербург и принял участие в первой выставке передвижников, где представил картину, которая впоследствии станет хрестоматийной — «Петр I допрашивает царевича Алексея в Петергофе».
Художник признавался: «Во время писания картины “Петр I и царевич Алексей” я питал симпатии к Петру, но затем, изучив многие документы, увидел, что симпатии не может быть. Я взвинчивал в себе симпатию к Петру, говорил, что у него общественные интересы были выше чувства отца, и это оправдывало жестокость его, но убивало идеал».

В 1875 г. Ге ощутил потребность переосмысления накопленного опыта и прекратил занятия живописью. В этом же году он приобрел небольшой хутор Ивановский, близ станции Плиски Черниговской губернии, и уехал туда из Петербурга.

В своих записках того периода художник отмечал, что необходимо жить сельским трудом, что искусство не может служить средством к жизни, что им нельзя торговать. Большое влияние на мировоззрение художника оказало его общение с Л. Толстым. Н. Ге не раз бывал желанным гостем в Ясной Поляне. В воспоминаниях дочери графа Толстого, Татьяны, Николай Николаевич предстает последователем поведенческих идей великого русского писателя. Так, по словам Т. Толстой, Ге примкнул к вегетарианству, пытался как можно меньше пользоваться помощью прислуги и что было ему по силам, делал для себя сам. Также художник ухаживал за садом, возделывал землю, занимался пчеловодством у себя на хуторе.
Несколько лет Н. Ге не занимался живописью, но на рубеже 1870-х и 1880-х вернулся в искусство и продолжил создавать картины преимущественно евангельского содержания. Холодный лунный свет стал в работах Ге важным эмоциональным камертоном страданий Христа, который предчувствует свой конец («Выход Христа с учениками в Гефсиманский сад»), и упреков больной совести Иуды, который одиноко бредет ночью («Совесть. Иуда»). Михаил Врубель как-то сказал о картине «Христос в Гефсиманском саду»: «Здесь такой лунный свет, от которого болит голова».

При взгляде на полотна Николая Ге мы отчетливо можем усмотреть две стилистики. Первая — традиционная, даже академическая, в ней отчетливо ощущается влияние предшественников, в частности — Карла Брюллова. Второе направление проявлено в поздних картинах Ге, посвященных религиозной тематике. Здесь он проявляет себя как «художник будущего», очень смело обращаясь с материалом.

Между двумя направлениями существенная пропасть; трудно поверить, что все эти работы могут принадлежать перу одного и того же автора. Вот, например, растиражированная в учебниках родной речи картина, где Пушкин читает свои стихи другу Пущину в присутствии Арины Родионовны («Пушкин в Михайловском»). Очевидна жизнеутверждающая сила этой работы, детали создают праздничное настроение: и приподнятое состояние всех персонажей — вдохновенного поэта и увлеченного слушателя, и внимательной няни; и свет, который падает из окошка на стену (это значит, что день солнечный, радостный). Так Н. Ге писал в 1875 г.

А если взглянуть на картину «Голгофа», созданную почти двадцать лет спустя (1892), то совершенно очевиден отход художника от академической манеры, стиль письма приближается, скорей, к Ван Гогу и раннему Пикассо. Художник не успел закончить работу, и публика увидела ее только после смерти автора.

Вообще, судьба поздних картин Николая Ге складывалась драматично. «Милосердие» художник уничтожил сам, «Выход с тайной вечери» был подвергнут критике со стороны церкви, «Что есть истина? Христос и Пилат» сняли с выставки «за кощунство в изображении Христа», «Суд Синедриона» был запрещен к экспозиции президентом Императорской академии художеств великим князем Владимиром Александровичем.

«…Я потому и делаю эти нецензурные вещи, что я художник», — говорил Н. Ге.

После смерти мастера его сын послал «Суд Синедриона» и «Распятие» Толстому в Ясную Поляну. Полотна, снятые с подрамника, были обернуты в газетную бумагу, из-за чего на них отпечатался типографский шрифт. Реставрация картины в новейшее время потребовала больших усилий.

Ге скончался на своем хуторе на Украине 1 (13) июня 1894 г. Как живописец он, несомненно, предвосхитил психологизм живописцев ХХ века, уходивших от канонов мертвящего академизма. А все толки и трения, возникавшие вокруг полотен Николая Ге, свидетельствуют о том, что характером творчества, своим интенсивным духовным поиском художник задевал важные струны русской религиозной мысли.