Средство последнего удара

Пожалуй, нет в истории военной авиации боевого приема, отношение к которому так менялось бы в зависимости от политической ситуации в стране, как к тарану. В советскую эпоху было принято только восхищаться подвигом летчика, не анализируя причины, вынуждавшие его таранить, вместо того, чтобы поражать противника огнем. В перестроечно–обличительный период таран рассматривался исключительно как акт отчаяния…

Что же мы знаем о воздушных таранах?

Прежде всего, следует учесть, что история авиации знает два вида таранов: воздушный, когда летчик своим самолетом сбивал вражескую машину, и огненный, когда своим, как правило, горящим самолетом, пикируя, пилот поражал наземные и морские объекты.

Впервые в истории авиации воздушный таран был применен 8 сентября 1914 года выдающимся русским летчиком П.Н. Нестеровым. (См. "Столетие" - " Воздушный бой с арканом и дротиком").

Во время гражданской войны в Испании совершил свой первый в мире воздушный таран в ночных условиях Е.Н. Степанов. Кроме того, таранным ударом сбили самолеты противника Н.П. Жердев, С.А. Луковников, С.Л. Максименков. В небе Китая тараны совершили летчики-добровольцы А.А. Губенко и Шарай.

В воздушных боях над рекой Халхин-Гол таранили японские самолеты летчики В.Ф. Скобарихин, В.П. Кустов, В.Г. Рахов.

Но в уставах в предвоенные годы таран, как прием боя, не фигурировал.

А вот в Великую Отечественную войну, прежде всего в 1941-1942 годах, воздушный таран стал достаточно массовым явлением. По мере увеличения мощи и профессионализма советских ВВС количество воздушных таранов уменьшалось.

Если среднемесячное число таранов в 1941 году принять за 100%, то в 1945 году оно составило 17%. А сколько же всего воздушных таранов во время Великой Отечественной войны совершили советские летчики?

В 1970 году считалось, что более 200.

В 1974 года – 459.

В 1985 году – более 600.

В 1990 году – 636.

34 лётчика применили воздушный таран дважды, Герой Советского Союза А. Хлобыстов – трижды, Б. Ковзан – четырежды.

Таранили, как правило, истребители, а их целями чаще всего становились менее скоростные и маневренные бомбардировщики.

Понятно, что таранить советским пилотам приходилось, что называется, не от хорошей жизни и не только после того, как заканчивались боеприпасы. Зачастую молодые летчики просто не владели должными навыками пилотирования и воздушной стрельбы. Иначе как тараном они просто не могли поразить противника. В воспоминаниях Героя Советского Союза маршала авиации Г.В. Зимина раскрывается тайна советского пилота Ковзана, четырежды таранившего противника: "В начале октября (1941 года – М. К.) у нас в полку появился новый летчик.

Он подошел ко мне, доложил, что отстал от своего полка, и назвал его. Про этот авиаполк мы знали. Где свои сейчас, пилот не знал и попросил зачислить его в наш полк. Боевые летчики нам были нужны, и с разрешения командира младший лейтенант был зачислен в наш полк. Звали его Борис Ковзан… Но не успели еще к новичку привыкнуть, толком в полку и не узнали этого паренька, как он не вернулся с боевого задания. Это случилось в конце октября. Для тех дней — горькая, но обыденная реальность нашей жизни: в тяжелых боях мы теряли и очень опытных летчиков, а молодому пилоту уцелеть было намного труднее. В полку посчитали Бориса Ковзана погибшим. А он вернулся на следующий день. Вернулся не пешком, не на подводе и не на попутной машине, как это бывало со многими летчиками, которым приходилось прыгать с парашютом из горящих и поврежденных машин. Нет, Борис прилетел на своем "миге". И тут выяснилось, что накануне в бою он пошел на таран, ударил винтом своего истребителя по хвосту немецкого бомбардировщика, и тот рухнул на землю. При таране Ковзан повредил винт и совершил вынужденную посадку в поле. Винт ему удалось отремонтировать в колхозной кузнице.

#comm#В полку младшего лейтенанта встретили с огромной радостью и искренним восторгом. Тот, кто воевал, знает это ни с чем не сравнимое чувство, когда твой боевой товарищ, которого ты считал погибшим, вдруг цел и невредим предстает перед твоими глазами. А он не просто предстал целым и невредимым, он совершил подвиг. #/comm#

Я разделял со всеми летчиками эти чувства и даже в душе упрекнул себя, что при первом знакомстве не заметил в этом скромном пареньке ни внутренней отваги, ни решимости. Но через некоторое время после осмотра самолета Ковзана техники доложили мне, что летчик истратил только половину боезапаса. Я сразу подумал, что во время атаки у него отказало оружие, — такие случаи, к сожалению, бывали чаще, чем хотелось бы. Проверили оружие — оно работало безотказно. И я уже никак не мог отделаться от вопроса: если пилот подошел к бомбардировщику сзади вплотную и при этом имел половину боекомплекта, то почему же не стрелял? "Вероятно, — подумал я, — все произошло в горячке. Летчик молодой, отваги много, а опыта еще маловато, ну и решил рубануть..." Но это, казалось бы, естественное предположение мне пришлось тут же отбросить. Ведь чтобы совершить такой таран и при этом отделаться лишь повреждением винта, надо быть поразительно хладнокровным человеком. Тут ни о какой горячности не могло быть и речи.

Было совершенно очевидно, что, решившись на таран, Борис Ковзан рисковал своей жизнью больше, чем в случае, если бы он просто с близкой дистанции открыл огонь по бомбардировщику. Стало быть, он предпочел более трудный и менее рациональный путь. Это меня и удивляло. Ведь в воздушном бою главное — суметь подойти к вражескому самолету на близкую, не менее 100 метров, дистанцию. И если это удалось — бей! И куда сложнее таранить так, как это сделал Борис. Главное — надо очень умело маневрировать, чтобы при сближении с вражеским бомбардировщиком не попасть под огонь его бортового оружия. Кроме того, воздушные потоки, отбрасываемые винтами бомбардировщика, обладают большой силой, и если истребитель, сближаясь с тяжелым самолетом, попадает в поток от винтов, то летчик просто-напросто может не справиться с управлением: воздушной струей его машина может быть отброшена с курса и даже перевернута. И еще одно: вражеские бомбардировщики в тех случаях, когда их атакуют, усиленно маневрируют, поэтому подойти к ним сзади вплотную еще более сложно. Ведь не случайно многие летчики, совершив таран, погибали, хотя они никогда не воспитывались, как японские камикадзе. Вот я и спрашивал себя: почему летчик пошел на таран, вместо того чтобы с дистанции 60, 50, 40 метров открыть огонь?". Вот что выяснилось в беседе с летчиком: "То, что я услышал, меня поразило.

— Я не умею стрелять, — мучительно выдавил он из себя.

— Как — не умеешь? — с изумлением спросил я. — Ты же воевал в своем полку?

— Я летал на самолете связи... Если бы я об этом сказал, вы бы меня не взяли в полк...

Я был ошеломлен: с У-2 пересесть на Миг-3!

— Почему же ты не изучил систему вооружения и хотя бы основы теории правил стрельбы? — допытывался я.

— Боялся спрашивать... Сразу бы определили, что я не летчик-истребитель. Вынужден был молчать. Ну и пришлось применить таран...

Так закончил свою "исповедь" Борис Ковзан.

Что было делать? Открывать его тайну, пожалуй, было поздновато. Тут Борис был прав — командир полка мог бы и отчислить его, узнай он, что Ковзан раньше летал на самолете связи, или снова пересадил бы его на связную машину, что для летчика было равносильно отчислению. И я поневоле стал "заговорщиком" и решил по мере возможности сам ликвидировать пробелы пилота в огневой подготовке. Я прекрасно понимал, что научить хорошо стрелять, точнее — сбивать самолеты, в полевых условиях, без учебной базы, без тренировочных стрельб по воздушным мишеням (сколько мы времени уделяли этому до войны!), да еще при том жестком режиме наших фронтовых будней — чрезвычайно сложно. Но при огромном желании с его стороны ему можно было в этом помочь. И я сделал все, что было в моих силах".

12 из 100 таранивших возвращались на аэродромы

Но, помимо недостатка выучки у молодых летчиков, сказывались и "детские болезни" новых истребителей, у которых часто в разгар боя отказывало оружие.

#comm#А каковы были шансы на спасение у пилота, пошедшего на таран и что ожидало его самолет? #/comm#

В чрезвычайно интересных мемуарах С.Н. Иконникова "Война глазами авиаинженера" содержатся такие данные:

"При воздушном таране каждый третий летчик погибал.

– 23% летчиков спаслись на парашюте.

– Только в 12% случаев после тарана летчики смогли посадить благополучно свой самолет на аэродром, а технический состав отремонтировать поврежденную машину в короткий срок.

– В 20% случаев посадка совершалась вынужденно вне аэродрома с убранными шасси, когда самолет либо полностью выходил из строя, либо был не транспортабелен из-за отсутствия вблизи дороги, либо вывозился по частям, что требовало больших трудозатрат".

(Подсчеты сделаны на основе описания таранов, приведенных в трудах А.Д. Зайцева "Оружие сильных духом". Части 1,2,3. Монино: ВВА им Ю. А.Гагарина. I984–I985).

Таким образом, получается, что в катастрофической ситуации 1941 года тараны вовсе не были "разменом" летчиков и самолетов один к одному.

Два из трех советских летчиков, совершивших тараны, оставались в живых. 12% самолетов вскоре возвращались в строй.

Таранили же по большей части советские летчики над своей территорией. И упавший на ней самолет противника для него был, безусловно, потерян. Если двое из трех таранивших советских летчиков оставались в живых, то у немецких жертв таранов над советской территорией шансов не погибнуть или не попасть в плен были минимальны.

Дмитрий Хазанов, автор монографии "1941. Горькие уроки: Война в воздухе" приводит такой пример - летчик бомбардировщика He -111, сбитого тараном старшего лейтенанта П.В. Еремеева в ночь на 29 июля 1941 года, унтер-офицер А. Церабек (A. Zerabeck) сумел перейти линию фронта. Его рассказ о манере русских вести бой удручающе подействовал на сослуживцев.

Хотя при отражении немецких налетов на Москву советские летчики таранили много раз, лишь самолет Церабека немцы засчитали как уничтоженный таранным ударом. О других машинах, которые были уничтожены аналогичным образом, они информации не имели и считали их просто не вернувшимися из полета. Следовательно, члены экипажей, в отличие от везучего Церабека, к своим не вышли и ничего не рассказали, поскольку попали в советский плен или погибли.

Пожалуй, в сложнейшей ситуации 1941 года, когда множество летчиков погибали, не успев причинить противнику никакого ущерба, воздушный удар советского истребителя по немецкому бомбардировщику над советской территорией был достаточно эффективным способом борьбы.

12% советских самолетов садились после этого на свои аэродромы, двое летчиков из трех оставались в живых. Но даже при условии гибели и пилота, и машины, ВВС РККА теряли одного летчика и один истребитель. Немцы теряли бомбардировщик, изготовление которого требовало значительно больших трудозатрат и несколько членов экипажа убитыми или пленными ( He-111 – 4 или 5 человек, Ю-88 - 4 человека).

Конечно, в 1943 -1945 годах у советских летчиков отношение к тарану стало меняться. Проще стало поразить противника огнем. Необходимость прибегать к приему 1941 года возникала все реже…