Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
29 марта 2024
«Я всегда знал, Кто бережет береженого…»

«Я всегда знал, Кто бережет береженого…»

Среди защитников Ленинграда был кубанский казак Иван Федорович Турчин
Ирина Зиновьева
27.01.2012
«Я всегда знал, Кто бережет береженого…»

Сейчас ветерану 92 года. Он уже не сразу может вспомнить номера и наименования частей, бригад и армий, в составе которых ему пришлось воевать, но те бои, переправу через Неву, и хотел бы забыть, но не может. Сегодня, 27 января — день снятия блокады Ленинграда.

Завтра была война

В Ленинград Ивана Турчина судьба забросила за год до войны: его призвали на срочную службу в армию. Часть, где он служил, стояла на Черной речке. До центра города было рукой подать. Года Ивану хватило, чтобы влюбиться в этот город: использовал любую возможность, чтобы побродить по его историческим местам.

22 июня 1941-го все было, как обычно. Правда, всех подняли на утреннюю пробежку, хотя по воскресеньям обычно давали отдохнуть.

– По сигналу тревоги в считанные минуты собрались и погрузились в грузовики. К этому времени нам выдали сапоги, винтовки, сухпайки, – вспоминает Иван Федорович. – Все решили, что едем на учения.

Их повезли по Выборгскому шоссе и доставили на большую поляну недалеко от лесной дороги.

– Тут-то нам и объявили, что Гитлер идет на нас, и мы должны защищать Родину. Слова командира прозвучали, как гром среди ясного неба, – продолжает Иван Федорович, – как-то не вязалась красота лесной опушки с тем, что он говорил... Но мало-помалу смысл его слов проникал в сердце. Хорошо помню, как подумал тогда, что непременно должен вернуться домой.

Пока солдаты готовили оборонительный рубеж, из Ленинграда по направлению к Выборгу то и дело двигались танки, мотоциклисты, обозы с продовольствием. Из Выборга же – только машины с красными крестами. Война началась...

Переправа

В сентябре фашисты захватили Шлиссельбург и широким фронтом вышли к Неве, к Ладоге. Вокруг Ленинграда замкнулось кольцо блокады с суши. Немецкие бомбардировщики совершали налеты на город, и с наступлением вечера зарево пожаров над Ленинградом становилось все виднее.

Было решено высадить десант на левый берег реки. В форсировании Невы принимал участие и красноармеец Турчин. 115-я дивизия совместно с подразделениями 4-й бригады морской пехоты должна была захватить плацдарм на другом рубеже Невы, чтобы начать наступление.

Конечно, форсировать Неву под сильным огнем противника, наступать через болота и леса — задача чрезвычайно тяжелая. Но другого выхода не было, этого требовала боевая обстановка.

– Из переправочных средств у нас были только собранные со всего правобережья рыбацкие лодки. Еще из города нам доставили небольшое количество прогулочных лодок. Из подручного материала сделали несколько паромов-плотов. Весь этот «флот» сосредоточили в укрытии.
Ночью на левый берег Невы переправился первый батальон. Фашисты вначале не заметили этого, но, когда передовое подразделение достигло левого берега и вступило в бой, противник сразу же открыл по переправе огонь из всех видов оружия.

– Не поверите, – вспоминает Турчин, – вода от крови розовая была и, казалось, кипела. Жутко колошматили нас вместе с морячками – морскими пехотинцами. Подпустят к берегу лодку с пятью бойцами, а потом гранатами забрасывают. Много людей погибло тогда. Многие в плен попали.

Сам Иван Федорович и еще четыре бойца, по приказу ротного, старшего лейтенанта Кравченко, переправлялись последними из своей роты. На середине реки лодку накрыла пулеметная очередь. Кого-то убило, кого-то ранило. Зацепило и его. («Так, царапина», – ответил на мой вопрос о характере ранения Иван Федорович).

Он сумел выплыть. Вместе с оставшимися в живых товарищами пошел в наступление, не обращая внимания на рану.

Сделать перевязку удалось только после того, как закрепились на пятачке. Но было уже поздно. Из-за этой «царапины» началось заражение, голова опухла так, что Турчин стал терять зрение, и его отправили в госпиталь. Сначала в полевой, затем – на Васильевский остров, в Ленинград.

Привычка к смерти

– Я не узнавал города, его некогда прекрасных площадей и дворцов. На перекрестках дыбились надолбы, окна первых этажей зияли амбразурами для стрельбы из пулеметов и пушек, в небе неподвижно зависли аэростаты, Немец морил голодом и бомбил город страшно.

В госпитале к некоторым раненым прикрепляли санитарок, которые при бомбежке помогали им спускаться в бомбоубежище. Турчин от такой помощи отказался, считая постыдной ситуацию, когда слабая женщина из последних сил тащит за собой здорового, хоть и с перевязанной головой, мужика, подвергая свою жизнь опасности. От голода медперсонал госпиталя, в буквальном смысле, с трудом передвигал ноги. И откуда брались силы у этих ангелов в белых халатах? Для Ивана Федоровича это и по прошествии семидесяти лет остается загадкой.

Для меня же после долгого разговора со старым солдатом непостижимым осталось его отношение и к жизни, и к смерти. На войне он не боялся погибнуть ни от немецкой пули на поле боя, ни под бомбежкой в госпитале...

– Мы быстро привыкали к смерти, к ее постоянному присутствию. После переправы я вообще потерял чувство страха перед «старухой с косой». Не знаю, откуда взялось это почти физическое ощущение того, что я непременно выживу, но я иногда даже куражился – лез на рожон, когда и не надо было лезть. Героем-то я никогда не был, но и за спины друзей не прятался. С детства знал, Кто береженого бережет…

Как-то раз один боевой товарищ, с которым он подружился, несмотря на значительную разницу в возрасте, предложил ему выбрать подходящий случай и сдаться в плен немцам. «Здесь, – горячо доказывал ему он, – мы или с голода помрем, или в болоте утопнем, или от пули погибнем, а в плену, быть может, выживем».

Иван тогда оторопел от неожиданности, но ответил как и подобает настоящему казаку:

– Как же я отцу своему в глаза посмотрю, когда живой и сытый домой возвернусь? Ты как хочешь, а у нас, казаков, так не принято. Лучше умру.

Кстати, отец Ивана, Федор Герасимович, казак, бывший белый офицер, воевал в Великую Отечественную где-то на 1-м Украинском фронте. Во время очередного боя он попадет под пулеметную очередь. Две пули выйдут через лопатки навылет. Остальные извлечет опытный хирург. Но домой старый вояка-казак вернется, хотя и инвалидом.

А вот другая история, поведанная мне Иваном Федоровичем.

– Как-то в январе с утра принялись мы выбивать немца с насиженного места. Били-били и «сорвали» только к ночи. Потом в землянке, где были все свои, тихонько обсуждали последствия недавнего боя. Один боец, хороший такой мужик, высказался в том смысле, что трудно будет нам победить немца: у него и разведка получше налажена, и вооружения побольше будет, и подготовлены они к войне покрепче нашего. Вон, мол, какие землянки у них – в пять метров глубиной, обшиты дюралем, да еще и настил сверху… Утром забрали нашего красноармейца особисты. С месяц его, бедного, мучили, а потом привезли к нам. Заставили самого вырыть себе могилу. Поставили на колени, приставили к затылку пистолет и, зачитав приговор, застрелили, как провокатора.

Хорошего человека, настоящего солдата и – как провокатора! Родина, мол, так распорядилась…

Вот такой несправедливой, но вместе с тем и позорной смерти, он, тогда еще совсем молодой красноармеец, боялся пуще всего.

Обмороженных не брать…

Скоро Турчина перевели в батальон для выздоравливающих. Со столовой в палату на второй этаж он поднимался с трудом, делая по пути две-три остановки. Тем не менее, постоянно просился на фронт, не желая отсиживаться в тылу на больничных харчах. Наконец этот день настал.

– Выдали мне бушлат ремесленного училища, зековскую шапку и обувь на размер меньше положенного. Я ноги даже с летними портянками еле-еле в них втискивал,– усмехается Иван Федорович. – Попытался было возмутиться, но снабженец, гадкий такой мужичонка, пригрозил, что скажет, кому следует, что я не хочу Родину защищать.

Впоследствии этот факт сыграет самую неожиданную роль в его жизни, а пока в расположение части Турчину предстояло пешком пройти километров 30 по «дороге жизни», а потом еще 20-25, чтобы попасть на передовую.

И все это в суровых фронтовых условиях: доводилось застревать в болотах, спать, подложив под себя шинель, замерзать так, что останавливалось дыхание.

– Морозы стояли крепкие, и много наших бойцов замерзло в то время. Продвигаемся по тропинке гуськом друг за другом, и кто-то вдруг потихоньку так – в снег оседает. Глаза серые-серые. Холодные. И становится он равнодушным ко всему: замерзает. У нас не было сил тащить их на себе: сами еле ноги передвигали. Так и шли среди этих живых замерзающих столбов.

Иван Федорович прикрывает глаза рукой и на минуту замолкает. Я не беспокою его, пытаясь представить нарисованную им страшную картину. Все человеческое во мне негодует: как же так, свои ведь!

– А вы говорите – смерть, – Иван Федорович резко машет рукой, – она с нами в то время рядом шла. Говорят, приказ такой был: в госпиталь обмороженных не брать – слишком много их было, – словно отвечая на незаданный мною вопрос и в то же время как бы оправдываясь перед самим собой, добавляет он. – А ведь и я мог остаться среди замерзших, если б не сапоги...

В бинтах по снегу

Турчин получил еще одно легкое ранение: чиркнуло осколком по груди (берегла судьба молодого казака!). Несколько дней отдыха, и можно было бы вернуться в строй. Но опытный санитар настоял на том, чтобы его отправили в госпиталь.

– Ты еще совсем молодой. На ноги свои посмотри. Еще неделя, и ты просто не сможешь ходить из-за обморожения, – внушал он ему.

И, правда, в полевом госпитале рану обработали, перевязали. Но, когда разрезали сапоги (к тому времени он уже не мог снимать обувь с распухших ног) и увидели почерневшие ноги, волдыри с хлопьями обвисшей кожи – его сразу же отправили в госпиталь, в Вологду.

– Тогда это и спасло меня, - уверен старый казак, — долго я еще по снегу ходил прямо в бинтах и в санитарном поезде, и в госпитале.

Рассказывая о боях под Нарвой, Иван Турчин вспоминает, как бойцы, расположившись на болоте, ходили по вымощенному досками настилу. В сторону нельзя было ступить и шагу – пропадешь в болоте. Попробуй привыкнуть к такому житью-бытью, а ведь еще и воевать нужно было.

– В этом были свои плюсы, - замечает мой собеседник, – немцы обстреливали нас нещадно, стремясь разгромить нашу деревянную дорогу. Зачастую их снаряды (весом 36 килограммов) падали в болото и не взрывались. Так родное болото защищало своих.

Подлечившись в госпитале, он снова вернулся на Ленинградский фронт. И стал не только защитником, но и участником прорыва блокады.

О тех временах Ивану Федоровичу напоминают две медали: «За боевые заслуги» и «За оборону Ленинграда». Позже к ним прибавятся медаль «За Победу над Германией 1941–1945 гг.» и десяток благодарностей, подписанных лично Верховным Главнокомандующим И.В. Сталиным.

Победа застала Турчина под немецким городом Бранденбургом, а война для него закончилась только 29 мая 1946 г. в Венгрии. Еще целый месяц солдаты добирались до Ленинграда. Ехали только ночью. Днем –обстреливали бандеровцы.

Когда он вернулся домой, ему предложили работать в милиции.

А город-герой Ленинград для кубанского казака, фронтовика, ветерана МВД Ивана Турчина стал вторым, после милой сердцу станицы Платнировской, родным городом, вошедшим в его судьбу и оставшимся в ней. 

Специально для Столетия


Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..