Умер Сергей Лыкошин

Весть о кончине Сергея Лыкошина назвать нежданной нечестно. Мы больше полутора лет были в большой тревоге за него. Надеялись на то, что богатырская стать нашего друга, - словно в былинном сказе, - управится с недугом. Как человек, знающий свои земные сроки, он оказался мудрее нас. И тихо, смиренно, в прозрачной тишине готовил своё завещание, в облике "Заметок из политической тетради".

К этому завещанию мы еще много раз будем возвращаться. Потому что в нем каждая русская душа узнаёт мгновенно свою боль и свою веру.

…Крепкий отпрыск древней семьи смоленских дворян Лыкошиных, родственных в XIX веке Грибоедову, он знал и любил Россию глубинно и пламенно. Эти любовь и знание выковали в нём благородство поступков, благородство устной речи и письменного слова.

В юности своей он неутомимо познавал пределы державы, карабкался в горах Средней Азии с инструментами геолога, работал лесосплавщиком на обских притоках. Ранние его рассказы – о труждающихся и обременённых советской эпохи. Ранние статьи – о писателях, которые тогда, как и теперь, были не ко двору.

Пишущая обслуга пачками прилаживалась к заказам либерального тоталитаризма, а он в те же годы фактически возглавлял генеральный штаб Союза писателей России. Ибо видел в этом братстве единомыслящих не только защитную реакцию здорового народного естества, но и залог неминуемого в будущем восстановления тысячелетней национальной традиции.

Обряд кабинетного руководства претил ему. Офицеры и солдаты афганских застав запомнили слова его братской поддержки и мощный торс бородача в армейской "эксперименталке". Защитники Дома Советов не забудут его пешие хождения на 16-й этаж заблокированного здания парламента, откуда вещала руководимая им опальная радиостанция попранной народной совести.

Пробуждённое самим временем и голосом отцов православное исповедание привело его в свой черёд к святыням Палестины, христианским древностям Сирии и Египта. Он испытал счастье "зачарованного странничества" в костромском Парфеньеве и в Якутии, в ярославской "глубине России" и у причалов Бизерты, в боснийском Пале и … Но это "и" бесконечно, потому что оно везде, где жили и живут его друзья, соратники, все, у кого сжимается сердце при вести о его кончине.