Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
28 марта 2024
«От конца событий в России зависят судьбы мира»

«От конца событий в России зависят судьбы мира»

Митрополит Вениамин (Федченков) – исповедник, духовный писатель, провидец
Олег Слепынин
29.12.2017
«От конца событий в России зависят судьбы мира»

На Всероссийском Поместном соборе 4 декабря 1917 г. было восстановлено патриаршество. Объективно это не только спасло Православие во времена коммунистических гонений, но стало тем алмазным стержнем, который уберёг Россию от полного рассыпания после испарения химерических скреп. Архимандрит Вениамин (Федченков) на Соборе был среди тех, кто стоял за восстановление патриаршества, и кто в последующем оказался единственным из архиереев-беженцев, кто сумел не впасть в отщепления и расколы, до конца жизни оставаясь верным Престолу Патриарха Московского и всея Руси, каноническому Православию.

Достаточно давно уже составлено Жизнеописание митрополита Вениамина (Ивана Федченкова; 1880–1961), за которым рано или поздно может последовать его канонизация. Владыка чтим в православном мире как большой духовный писатель, как исповедник, претерпевший тюрьму и клевету, суму и гонения. Место его погребения в Псково-Печерской обители почитаемо братией монастыря и паломниками-богомольцами.

О Поместном соборе митрополит Вениамин оставил любопытные воспоминания. В годы нынешних долгих шатаний звучит актуально вот что. «На соборе были два течения вообще, – пишет владыка, – и особенно они обострились почему-то около вопроса о патриаршестве…». Два течения – либеральное и консервативное. Их носители узнаваемы и сейчас мгновенно – по духу своему. Федченков пишет: «Обычно слово «консерватор» считалось в русском интеллигентском воззрении синонимом тупости, злости. По совести сказать, на соборе было как раз обратное. Вот либералы (они почти все вышли из преподавательской, отчасти и профессорской среды духовных школ) были действительно раздражены, злобны, упорны в своем либерализме, партийно нетерпимы и просто злостно тупы... Как они отравляли наш общий созидательный дух своими разрушительными речами и ядовитой слюной!».

Владыка замечает, что либералы «как люди с самоуверенным духом, большими знаниями и способными развязными языками… всегда выступали! <…> Разрушительный дух… толкал их (либералов) на оппозицию».

А консерваторов? «В патриархе мы предчувствовали организующий творческий принцип власти, без него слабость, или, еще хуже, борьба анархий».

Борьбе анархий, хаосу противостоял созидательный дух.

Владыка Иоанн был свидетелем перипетий 1917–1920 годов – в Москве, Петрограде, Смоленске, Могилёве, Тамбове, Харькове, Полтаве, Киеве, Симферополе, Севастополе… Участвовал в работе Всеукраинского церковного собора и как мог противостоял украинским автокефалистам. В начале нового учебного цикла 1917/1918 гг. преподавательская корпорация Таврической духовной семинарии избрала его на должность ректора семинарии (из 10 претендентов).

В феврале 1919-го архимандрит Вениамин рукоположен во епископа Севастопольского, викария Таврической епархии, с назначением настоятелем Херсонесского монастыря (на месте крещения св. князя Владимира). Хиротонию возглавлял архиепископ Таврический Димитрий (Абашидзе; †1942).

Владыка говорит о душевных переживаниях накануне своего рукоположения: «Сначала это было мне радостно. Но накануне «наречения» на меня ночью напал такой страх, что я готов был бы бежать, отказаться, скрыться: таким недостойным увидел я себя…».

Сомнения и страхи развеял приехавший из Бахчисарайского монастыря «постоянный духовник архимандрит Дионисий, человек исключительный и праведный, впоследствии получивший дар прозорливости. Когда я рассказал ему о мучивших меня чувствах недостоинства, он спокойно ответил мне: «Это – от диавола, владыка святой». Меня поразило такое объяснение, но он даром слов не бросал…». Когда при Советах старца Дионисия (†1932) сажали в тюрьму, он на настойчивый вопрос «Как ты смотришь на нашу власть?» с неизменным спокойствием отвечал: «Как на наказание за грехи наши!». Старец исподволь наставил 39-летнего владыку на проповедях «учить о любви Божией к людям».

Архиепископ Димитрий, вручив архипастырский жезл, сказал ему: «Ты принял апостольское служение. И вот тебе завещание: не бойся говорить правду, пред кем бы то ни было, хотя бы это был и сам патриарх или другие высокие в мире люди».

После наречения служили литургию в поезде. Это было при власти белых. Епископ Челябинский Гавриил (1874–1933), известный своим остроумием, произнёс слова, оказавшиеся пророчеством: «Ну, новонареченный святитель! Если ты начинаешь свое архиерейство с путешествия, то, видно, ходить тебе-не переходить, ездить – не переездить!..». Сбылось впоследствии. А тогда исполнилось другое предсказание о нём, удивительное. В 1905 году студенту второго курса петербургской Духовной академии Ивану Федченкову было 25 лет. О монашестве он если и помышлял, то лишь в самых дальних тайниках души. В тот год, совершая с товарищами паломничество на Валаам («Северный Афон» на Ладоге), он был наслышан о старце Никите, о котором говорили как о святом. Схимонах Никита (в миру Николай Филин; 1832-1907) спасался на дальнем островке, на «Предтече». Иван сумел попасть к нему, взяв лодку. Каково же ему было услышать… «И вдруг о. Никита берет меня под левую руку (старцу 72 года) и говорит совершенно твердо следующие слова, поразившие меня: “Владыка Иоанн (мое имя было – Иван), пойдемте: я вас буду угощать”. Точно огня влили мне внутрь сердца эти слова... Я широко раскрыл глаза, но произнести ничего не мог от страшного напряжения... Поддерживаемый под руку о. Никитою, как обычно “водят под руки” и настоящих архиереев, – я почти без мысли повиновался и пошел рядом…».

Владыка Вениамин деятельно принял сторону Белой армии тогда, когда Белое дело было обречено. Произошло это не потому, что ему уже довелось посидеть в расстрельной камере севастопольской ЧК – совесть велела. Положение белых, по словам генерала Врангеля, было в тот момент таково: «Армия разбита. Дух пал. Оружия почти нет. Конница погибла. Финансов никаких. Территория ничтожна».

Владыка Вениамин замещал отсутствовавшего архиепископа Димитрия, к нему и обратился генерал за церковным мнением – соглашаться ли на предложение собрания генералов возглавить армию? В Херсонесском монастыре тогда жил беженцем бывший духовник царской семьи архиепископ Полтавский Феофан (Быстров). Оба архиерея «без колебания ответили ему, что нужно брать командование, делать что можно, а в остальном положиться на волю Божию». Владыка Вениамин преподнёс будущему главнокомандующему большую икону Божией Матери – «древнего происхождения и прекрасного старинного письма».

Ранней весной 1920 года владыка Вениамин принял предложение главнокомандующего армией генерала П.Н. Врангеля и был назначен епископом армии и флота, став таким образом первым за 220 лет архиереем, официально возглавившим русское воинское духовенство.

Через четверть века владыка писал: «Мое желание сбылось: я вошел активным членом в белую семью героев. Я тоже не думал о конце или победах, как и другие, а шел на голос совести и долга. И в этом душевном решении не раскаиваюсь и теперь. Пусть это было даже практической ошибкой, но нравственно я поступил по совести. И мне тут не в чем каяться».

Он видел в «Белой армии и большой дух жертвенности, не за корысть, не за собственность даже, а за Родину, за Русь вообще». Но первый вывод, который он сделал побывав на фронте: «Наша армия героична, но она некрещеная!». Ужасный вывод тогда ещё не был приговором. Он пытался исправить положение! Вспоминает: «Везде матерная брань висела в воздухе. Несколько позже я обратился к главнокомандующему с настойчивой просьбой принять решительные меры против этой разлагающей гнусности». Тот согласился, распорядился заготовить приказ. Но на приказ восстали генералы. «Генералы говорили, будто бы без этой приправы не так хорошо слушают солдаты их приказания. Да и привычка въелась глубоко в сердце и речь». А что же у красных? В это же самое время, говорит владыка, «дошли до нас слухи, будто Троцкий издал строжайший приказ по Советской армии – вывести беспощадно матерщину!».

Дважды в жизни, во времена тяжелейших раздумий, владыка служил сорокоусты – сорок литургий кряду. Духовный подвиг. Да и физический: нескончаемые пост и молитва. Жизнь во благодати. «Во время служения Литургий, – пишет он в своей удивительной книге «Два сорокоуста», – бывали у меня особенно хорошие и ясные мысли. Буду записывать наиболее существенное и назидательное». Так появился на свет особого рода дневник.

Первый сорокоуст был совершён в сентябре-октябре 1927-го в сербском монастыре Петковица: «Святый сорокоуст. Мысли по поводу указов митрополита Сергия». Второй в ноябре-декабре 1948 года – «Сорокоуст на Родине», уже в Советском Союзе, в рижском Свято-Троице Сергиевом монастыре.

В 1927 году вопрос был для всей эмиграции – определить своё отношение к «Декларации митрополита Сергия». Большинство отвергло её безо всяких долгих молитв и раздумий. Синод РПЦЗ, пребывая в безопасности, имея веские аргументы, но сомнительные с канонической точки зрения, резко отрицательно отнесся к Посланию заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия и временного Священного Синода. Лояльность к режиму безбожников им казалась невозможной. Более всего негодовали по поводу фразы: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи».

Владыка Вениамин: «После обедни я читал второй раз послание митрополита Сергия... И дивное дело: оно так понравилось мне внутренней правдой, так отрадно было душе моей. И куда делось некоторое смущение, которое я испытал отчасти при первом чтении! Дивно! Признаюсь, я намеренно даже откладывал это чтение и именно после Литургии стал сразу читать – во благодати... И принял, принял!».

Потом тяжёлые раздумья на многих десятках страниц.

После семнадцатой литургии: «Снова вчера получил тяжкие письма против подписки. Один из друзей пишет: «Ваше мнение здесь произвело большое впечатление; но видимо, никто из судителей ничего не понимает. Они смешивают политику с Церковью... Ведь Церковь-то для них “постольку-поскольку”…». Другой автор считает, что я продался сатане и т. д. «И опять стало тяжко на душе...».

Он нисколько не заблуждался относительно жизни, которой живёт народ в Советском Союзе, точно знал (лето 1927-го), что: «рабочие, сов. служащие, интеллигенция ходят оборванные, в платьях из самых невозможных материалов; часто – босые... Хорошо одетый человек – либо иностранец, либо коммунист, либо имеющий связи в коммунистических кругах – нэпман», «люди боятся всего; шарахаются от каждого приезжего…», «для людей, не поддающихся коммунистическому влиянию, особенное горе представляет влияние, оказываемое советской школой на детей и молодежь. В школе детей заставляют учить антирелигиозные стихотворения, выслушивать двусмысленные рассказы и т. п. И все это приносится детьми домой…».

Он знал и больше, искал, как помочь.

Присоединив свою подпись к Декларации, митрополит Вениамин оказался, по сути, духовным прозорливцем. Смысл Декларации (о которой и поныне спор, присоединение к которой, вероятно, отчасти и является препятствием к канонизации митрополита Вениамина) откроется ещё одной своей гранью в годы Великой Отечественной войны.

В Париже в 1931 году митрополит Евлогий (Георгиевский †1946) и русские приходы в Западной Европе перешли в юрисдикцию Константинопольского патриарха (Евлогий вернулся в лоно Московского патриархата за год до кончины). Митрополит Вениамин с абсолютной мужественностью заявил тогда: «А я от митрополита Сергия не отделяюсь!». Безусловно, это было слово исповедника, сказанное наперекор общественному мнению, повлекшее за собой лишения, потерю возможности читать лекции.

С владыкой Вениамином в Париже осталась небольшая группа бедных эмигрантов (20−25 человек), верных Московскому патриархату. Для устройства приходского храма было арендовано помещение, прежде служившее подвалом велосипедной фабрики. Храм был освящён в честь Трёх святителей, а второй придел – в честь Тихона Задонского. Что подчеркивало верность Вселенскому православию в лоне Русской церкви.

А жил он так… Митрополит Сурожский Антоний (Блум) вспоминал: «Я пришел почему-то поздно и вижу: Владыка Вениамин лежит на каменном полу, завернувшись в свою черную монашескую мантию, даже без подушки, – просто лежит. Я ему говорю: “Владыка, что Вы здесь делаете?” – “Ты знаешь, я здесь спать устроился” – “Как, у Вас разве комнаты нет?” – “Знаешь что, сейчас на моей кровати спит один нищий, на матрасе другой, еще один спит на подушках, а еще другой – на моих одеялах. Так я здесь устроился, потому что в мантии моей мне тепло”».

Владыка Вениамин в 1933–1947 годах был архиепископом (с 1938-го митрополитом) Алеутским и Североамериканским с титулом Временного Экзарха Московской патриархии в Америке. Когда он переехал, у эмигрантов в США была уже налаженная жизнь в расколе («карловацкий раскол» преодолён в 2007 году). В его адрес сыпались угрозы. И не только: «в Бруклине перед лекцией бросили через открытое окно зажженную сигару, целясь в лицо, но попали в плечо». Так было в начале. Иначе – в конце.

22 июня 1941 года митрополит Вениамин в Нью-Йорке произнес вдохновенную проповедь в церкви Серафимовского подворья РПЦ. Главная мысль: предстоящие испытания попущены Промыслом Божиим «ко благу нашей Православной церкви и Родины». В победе не сомневался: «Все кончится добром!». Он стал соединительным звеном между эмигрантами и Отечеством. В Советский Союз из разных городов Америки, где он выступал, двинулся денежный поток пожертвований. Это было нужно не только Родине, но и беженцам, которые только так и могли хоть чем-то помочь своему народу. На одном из митингов тогда и прозвучали слова необыкновенной силы:

«Всякий знает, что момент наступил самый страшный и ответственный для всего мира. Можно и должно сказать, что от конца событий в России зависят судьбы мира… Вся Русь встала! Не продадим совесть и Родину!».

После кончины патриарха Сергия (Страгородского; †15 мая 1944) и интронизации патриарха Алексия I, в избрании которого он принимал участие на Поместном соборе 1945 года, митрополит Вениамин получил гражданство СССР. В феврале 1948-го, завершив дела в Америке, вернулся на Родину. И столкнулся с реальностью. При этом точно знал: «Русь и теперь Святая… жива православная вера в русском народе. И не только в «простом» народе».

За десять лет на Родине его трижды переводили с места на место, везде с ним конфликтовали уполномоченные Совета по делам РПЦ. Вокруг него плелись интриги, на него «стучали», например: «оказывает материальную помощь семьям священнослужителей, репрессированных органами». Он был смиренен («нужно терпеть, терпеть и терпеть», «это Крест мой») и придерживался высокой мысли:

«По многим моим принципиальным соображениям я считаю необходимым относиться к советской власти с полным послушанием в государственных вопросах: ибо верую, что она тоже исполняет некую волю Божию, для неё Промыслом предназначенную в мире».

Безусловно, он смотрел на вещи духовным взором очень глубоко.

Из Риги владыку перевели на Ростовскую кафедру, затем – на Саратовскую. Уполномоченный в Саратове писал, безбожно передёргивая: «Митрополит Вениамин проявил себя как махровый реакционер, монархист, для которого чужды советский народ, Родина, патриотизм...». Поднималась новая волна гонений – «хрущёвских». Его колоссальная личность в публичном пространстве для властей стала «нетерпима».

Через десять лет пребывания на Родине (20 февраля 1958 г.) митрополит Вениамин был уволен на покой с благословением пребывать в Псково-Печерском монастыре. Там он завершил работу над книгой «О вере, неверии и сомнении», материалы к которой собирал много лет.

Скончался владыка Вениамин 4 октября 1961 года.

Он прожил невероятную жизнь, даже и по меркам эпохи – по совести, неизгладимо любя людей, молясь за врагов, храня верность Христу, стремясь во всём узнать и исполнить Божию волю.

Специально для «Столетия»


Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..