Сталинские сапоги

Есть город, который я очень люблю. Это Будапешт. Столица Венгрии была первой в моей жизни "заграницей", где в молодости, в доме на перекрестке улиц Тёкёли и Лумумбы, я жил со всей своей семьей. И до, и после того, как я повидал Париж и Шанхай, Вальпараисо и Сантьяго, Осло и Агру, Каир и Рим, Вашингтон, Краков, Венецию и Неаполь, я считал Будапешт самым очаровательным. Сейчас это убеждение ослабло, но мои чувства к Будапешту, как к непреходящей первой любви, наверное, останутся навсегда.

Там, над голубым Дунаем, стоит Цепной мост, вход на который охраняют четыре безъязыких льва. А за ним, через площадь, что носит имя его строителя, тянется прорубленный в Будайской горе туннель. Говорят, ночью, когда идет дождь, мост прячется от непогоды под его сводами. В легенду легко поверить, так как длина моста и туннеля примерно равны.

А еще в Будапеште до сих пор работает самое старое в Европе метро. Когда-то его вагончики, больше похожие на старинные кареты, тянула четверка лошадей. Сейчас подземка переведена на электрическую тягу, но те реликтовые вагончики иногда опять выкатываются на рельсы, напоминая о том, что давняя история и сегодняшний день неразделимы.

…В семьдесят пятом, накануне празднования тридцатой годовщины освобождения страны от фашизма, с правительственной трибуны на Площади парадов вдруг сняли металлическую облицовку, что скрывала разбитые в октябре пятьдесят шестого барельефы, изображавшие ликование венгров, встречавших в сорок пятом Красную Армию-освободительницу. Я проезжал мимо на троллейбусе и видел, как на центральном постаменте, что возвышался над трибуной, где когда-то стоял памятник "вождю всех народов", рабочие добивали перфораторами остатки сталинских сапог, что в горячке революционных дней не успели выкорчевать восставшие.

Потом трибуну задрапировали. Шла ее полная реставрация, без оглядки на прошлое. Тем не менее, это прошлое, как показывают события последнего времени, не отпускает мой любимый город. И дело не только в праздновании 50-летия Венгерской революции 1956 года, которую уже назвали "началом конца коммунистической империи". Скорее, речь идет об уроках, которые все мы, независимо от страны проживания, извлекли или не извлекли из венгерских событий пятьдесят шестого года. И о тех фактах, которые сегодня не принято вспоминать.

А вспомнить нужно. Началом революции пятьдесят шестого были не только демонстрации, но и страшные провокации. Одна из них – со стрельбой по мирным студентам и интеллигенции с крыш домов, что выходят на площадь Кошута, той самой, у Парламента, где проходят сегодня демонстрации. Эта побоище привело к штурму здания венгерского радио, а затем и здания КГБ. Захваченных в КГБ солдат и офицеров, обутых в коричневые форменные ботинки, толпа буквально растерзала, а тех, кого не успели убить на месте, потом повесили за ноги в роще Варошлигет.

#comm#Там на платанах вешали всех, кто почему-то носил эти злополучные коричневые ботинки.#/comm#

Затем толпа революционеров и к ним примкнувших штурмовала городскую тюрьму. Вместе с осужденными политиками и противниками той власти на улицы были выпущены сотни уголовников. Под видом восставших они врывались в квартиры горожан, грабили, убивали, не жалели ни стариков, ни женщин, ни детей... Хватало жертв и в семьях советских офицеров, и не только в Будапеште. Их вырезали практически поголовно, вешали на балконах, детей выбрасывали из окон и с балконов верхних этажей на мостовую...

Во время революционных событий офицеров собрали в частях по тревоге, а их семьи оказались беззащитными. Сколько гробов увезли тогда в Советский Союз, никто до сих пор не назвал. Известно, что в ходе боев "по восстановлению конституционного порядка" погибло около 700 советских военнослужащих. Часть из них похоронена на городском кладбище Керепеши, - я видел эти могилы. А где похоронены дети и жены наших офицеров, никто сегодня не скажет.

Кто-то заметит: такова судьба всех оккупантов. Но советские офицеры, их жены и дети не были "оккупантами". Они не руководили жизнью страны, ничего ей не диктовали. В меру добросовестно они выполняли свой воинский долг и ни в кого не стреляли, пока их не заставили это сделать. В том числе из-за тех страшных преступлений, которые совершили восставшие. И особенно те, для кого революция стала поводом для грабежей, убийства и насилия. Эти преступления были совершены не только против советских граждан, но и против самих венгров, которые по тем или иным причинам не разделяли идей революционеров, как-то были связаны с коммунистами или офицерами КГБ… А может, и просто попали под горячую руку распоясавшихся бандитов.

Моя соседка, тетя Магда, дочь венгерского коммуниста, умершего в Москве еще в двадцатые годы, и вернувшаяся со своим сыном Володей на родину. В конце октября пятьдесят шестого они две недели просидели без куска хлеба у себя в квартире, дрожа от каждого стука и выстрела за окнами. К ним несколько раз ломились в квартиру, но крепкая дубовая дверь не поддалась. А Вовку, уже даже после окончания тех событий, товарищи по классу то ли в шутку, то ли всерьез подвешивали за пионерский галстук на школьной вешалке, и он чуть не задохнулся, едва-едва доставая носками ботинок до пола.

Старший лейтенант венгерской армии Володя Чинков, с которым мы когда-то подружились на почве общего увлечения фотографией, вырос в ярого антисоветчика, а его мама – тетя Магда - осталась, как когда-то в юности, коммунисткой. Думаю, доживи она сегодня в Москве, - не в Будапеште, - до наших дней, выходила бы на демонстрации оппозиции, как и многие наши старушки...

Разумеется, у венгерских событий пятьдесят шестого года, у народного возмущения и революционных выступлений, были весомые и объективные причины. Это и сталинизация внутренней политики с упором на "диктатуру пролетариата", а точнее, на тиранию той части коммунистической власти, которая в данный момент одержала победу во внутрифракционной борьбе. В тюрьмы были брошены все несогласные. Их пытали, над ними издевались, их расстреливали без суда и следствия. Продолжались и настойчивые, хотя и неудачные попытки провести коллективизацию. В стране, где для каждого крестьянина собственный клочок земли был дороже жизни, это переполняло чашу народного терпения. И, конечно, нельзя сбрасывать со счетов затянувшееся пребывание в Венгрии советских войск, которое не было обусловлено никакими соглашениями, разве что Варшавским договором, хотя в его тексте не указывалось на непременное присутствие нашей армии на чужой территории...

#comm#Восстание было бы успешным, если бы не то страшное насилие, в которое оно вылилось. Именно оно спровоцировало повторный ввод советской армии в Будапешт и разгром восстания, - и этот разгром был жестоким, безжалостным и показательным. #/comm#

Если бы не провокаторы, не страшное насилие, история Венгрии и Будапешта могла быть другой. ЦК КПСС и Никита Хрущев поначалу склонялись к тому, чтобы не вмешиваться в венгерские события. Они хотели предоставить возможность венгерскому народу, его руководству, в том числе и премьеру Имре Надю самим найти выход из кризиса. Тем более, что поначалу ничто не указывало на то, что Венгрия уходит из социалистического лагеря, порывает с Варшавским Договором...

Но руководители восстания и его лидер не сумели справиться с революционным террором. Наиболее громкие и кровавые погромы 30 октября, которые прокатились по Будапешту и провинции, заставили Москву принять немедленные меры по подавлению революции. Это решение, кстати, поддержал даже лидер югославских коммунистов Иосиф Броз Тито, который поначалу был на стороне восставших.

Советские танки, тяжелые САУ и реактивные системы залпового огня при поддержке части местных коммунистов и военизированной рабочей милиции сделали свое дело. Восстание было подавлено за несколько дней, хотя отдельные выступления продолжались до марта 1957 года. В районе того перекрестка, где я жил в семидесятых, в дни восстания находились казармы венгерского полка, который перешел на сторону восставших. Реактивная артиллерия смешала их с землей. Потом там построили жилой район. Имре Надь и несколько человек из его правительства были приговорены к повешенью. Казнили более трехсот активных участников революции. К разным срокам приговорили около 22 тысяч. 200 тысяч венгров стали беженцами.

"Знамя революции 1956 года" эстергомский епископ Йожеф Миндсенти, которого заочно приговорили к казни, свыше двадцати лет скрывался в здании посольства США на площади Свободы в Будапеште, как раз напротив здания радио и телевидения, пока в середине семидесятых не был отпущен за границу, в Ватикан. Видимо, в ответ на тайное предсмертное возвращение в столицу Матияша Ракоши, коммунистического диктатора, изгнанного из Венгрии восставшими...

Новая коммунистическая власть, которая установилась в стране под руководством Яноша Кадара (октябрьская революция 1956 года, кстати, освободила его из тюрьмы), была названа Венгерской социалистической рабочей партией. Она оказалась, пожалуй, самой либеральной среди всех аналогичных партий Восточной Европы. Ей ничуть не мешала и Советская армия, которая оставалась в стране до начала 1990-х годов...

А что до уроков восстания, то они до конца не выучены ни венгерским обществом, ни нами. Насилие, как показывают нынешние события в Будапеште, не выброшено на свалку истории. Несмотря на то, что Венгрия стала членом Евросоюза и НАТО, западные страны ни слова не говорят о том, что там происходит на самом деле и как исправлять ситуацию. Что делать в Афганистане, в Ираке, в Северной Корее, в Иране, знают, что у себя под боком – нет. Похоже, сталинское наследие в Будапеште никуда не исчезло вместе с остатками сталинских сапог, которые "добили" в далеком семьдесят пятом году.

В Будапеште остался памятник Сталину. Хотя об этом мало кто знает. Это троллейбус номер 70, который ходит от Варошлигет (Городской рощи), от того места, где когда-то стоял памятник "вождю всех народов", до площади Кошута, что перед Парламентом. Первую троллейбусную линию городу подарило советское правительство в 1949 году, когда отмечалось 70-летие со дня рождения Сталина. В честь этого события первому троллейбусу и присвоили номер 70.

Но на меня этот факт никак не действует. Я как любил Будапешт, так и буду его любить, чтобы там не происходило. Но оказаться там сегодня я бы не хотел. По самым разным причинам. Может, потому, что очень остры нынешние параллели с тем, пятьдесят шестым годом, с невыученными уроками того октября.