И кто против Лукашенко?

Принято считать, что команда Лукашенко — это сила, якобы, неосоветская, а противостоят ей националисты-«змагары» и либералы, ничего общего с коммунистическим прошлым не имеющие. Однако реальность, как всегда, намного интереснее и многограннее простых схем. Не говоря уже о том, что в Белоруссии командой Лукашенко выстроен вполне типичный капитализм, хотя и с сильным госсектором. Но еще более наглядно примитивность таких схем видна на примере представителей противоборствующих лагерей. Одним из главных лиц белорусской оппозиции стала, как известно, Светлана Алексиевич, — лауреат Нобелевской премии по литературе, позиционирующая себя как белорусская националистка и ярая антикоммунистка.

Но вот что говорит об отношении Алексиевич к белорусскому языку ее школьная учительница Александра Антонишина:
«Математику она не любила, белорусский язык она не очень-то жаловала…»

Однако на это можно возразить, что уж потом-то, в зрелом возрасте, белорусская националистка Алексиевич осознала силу и величие белорусского наречия. Ан, нет! На «великом и могучем» белорусском она не написала ни строки. Более того, 24 июня 2013 года в немецкой газете Frankfurter allgemeine Zeitung вышло интервью с Алексиевич, где нынешняя националистка повергла белорусский язык резкой критике.

Согласно Frankfurter allgemeine Zeitung, отвечая на вопрос, почему она не пишет на белорусском, Светлана Алексиевич сказала буквально следующее: «Я пишу только по-русски и также считаю себя представительницей русской культуры. Белорусский язык очень крестьянский и литературно недозрелый».

Для соблюдения политкорректности при этом она заявила, что белорусский, мол, все угнетали, и она сожалеет о сложившейся в РБ лингвистической ситуации.

Тут надо заметить, что на той же Украине, при практически полностью русскоязычной верхушке, на местном наречии все же говорит примерно половина населения (регулярно пользуясь при этом и русским языком). А процентов 10 украинцев разделяет идеи украинского национализма, и в Верховную раду партия националистов один раз все же прошла. То есть «украинство» если и находится в меньшинстве, то имеет хоть какой-то политический вес, пусть и небольшой. Однако по-белорусски говорит не более 25% семей РБ, а уж идеями местного национализма прониклись и вовсе считанные проценты. Так что заявление Алексиевич вполне отражало сложившуюся ситуацию.

Но позже она таких резких заявлений уже не делала. Более того, в 2019 году даже заявила:

«Мой родной язык — белорусский, даже если я на нем не говорю. Не говорю по той причине, что вся практика моей жизни — это русский язык и русская культура. Но я себя чувствую белоруской».

Как понимать это странное заявление? С точки зрения логики и здравого смысла это полный бред. Ведь для Алексиевич белорусский язык не только не родной, но еще и не любимый с детства, и она на нем вовсе не говорила, и не писала. Данное заявление можно объяснить только одним — логикой политической конъюнктуры, когда человек ищет не истины, а денег и славы. За время, прошедшее с 2013 года, тема «защиты родного языка» в Белоруссии стала престижной и выгодной. В эту тему не только вливались большие деньги со стороны правительств США и Евросоюза, но, к сожалению, и со стороны белорусского государства, не говоря уже о политической поддержке со всех сторон. А Светлана Алексиевич всегда держала нос по ветру, колеблясь только в соответствии с «генеральной линией партии»…

Ведь и при проклинаемых ею теперь коммунистах ей тоже жилось неплохо. Правда, советских аналогов Нобелевской премии она тогда так и не удостоилась. Но она тоже честно пыталась это делать.

Вот что писала будущий нобелевский лауреат Светлана Алексиевич в очерке «Меч и пламя революции», размещенном в журнале «Неман» (№9 за 1977):

«И все вещи: письменный прибор из рабочего кабинета Феликса Эдмундовича, его телефон, книги, фотографии, письма — вдруг обрели для меня глубокий человеческий смысл. Появилось такое чувство, что тот, о чьей изумительной жизни они свидетельствуют, рядом, и слышно живое, теплое дыхание его...
Ловлю себя на мысли, что мне все время хочется цитировать самого Дзержинского. Его дневники. Его письма. И делаю я это не из желания каким-либо образом облегчить свою журналистскую задачу, а из-за влюбленности в его личность, в слово, им сказанное, в мысли, им прочувствованные.
Когда у меня вырастет сын, мы обязательно приедем на эту землю вместе, чтобы ПОКЛОНИТЬСЯ НЕУМИРАЮЩЕМУ ДУХУ того, чье имя — ФЕЛИКС ДЗЕРЖИНСКИЙ — "меч и пламя" пролетарской революции».

При всем при этом я не стал бы сводить идеологические метания Алексиевич к одному лишь поиску выгод. Такие особы не просто служат за блага, убеждая других в правильности единственно верного пути, но и самих себя пытаются в этом убедить, постоянно меняя самоидентичность в угоду властям предержащим. Тут национально-политические процессы на землях бывшего СССР имеют большое сходство с процессами в бывшей Югославии. Сербский публицист Никола Живкович описывает это так: «В Черногории имеет место любопытный феномен: деды и бабки были Сербами; отцы и матери — Югословенами (точнее, "Титовцами"); нонешние мнят себя Черногорцами (Монтенеграми), а их дети, вероятно, будут Албанцами и Хорватами.
Четыре поколения — четыре нации!».

А Светлана Алексиевич — это «два в одном». Она успела побыть фанатичным членом советской нации, а теперь стала не менее фанатичной белоруской. Если правящая партия скажет: «Надо!», то она готова, похоже, и негритянкой себя объявить, и кожу перекрасить, и саму себя убедить, что она исконная африканка.

Вместе с тем в ее «переобуваниях в воздухе» есть и определенная последовательность: она все время занимает антироссийскую позицию. Была русофобкой красной, стала русофобкой красно-белой, из коммунистки перекрасившись в великую «литвинку».

В этом плане Алексиевич во многом повторила метаморфозы своего бывшего кумира Дзержинского, который тоже побывал членом двух наций: в детстве и ранней юности был ярым польским националистом, а потом стал столь же ярым советским. При этом в обоих случаях занимал антирусскую позицию.

Апофеозом переобувания Алексиевич стала речь на вручении «Нобеля». Чутко уловив изменившуюся политическую конъюнктуру, эта бывшая поклонница Дзержинского и ненавистница белорусского языка заявила тогда следующее: «Я благодарю Шведскую академию за высокую награду... Я понимаю ее как поклон многим поколениям советских людей, которые еще недавно жили вместе в огромной стране СССР, марксистской лаборатории светлого будущего; как поклон их страданиям, их боли. Они уходили в небытие в сталинских лагерях, на шахтах Магадана и Воркуты, получали пулю в затылок в застенках НКВД... Великая идея безжалостно пожирала своих детей. Идеям не бывает больно. Жалко людей...».

А далее в своей речи перед членами Нобелевского комитета Алексиевич осуществила еще более крутой идеологический кульбит, заявив:

«Я хотела бы, чтобы в этом прекрасном зале прозвучала белорусская речь, речь моего народа…».

И на вручении самой известной литературной премии мира Алексиевич разразилась тирадой на белорусском языке, который ранее сама же недавно называла «крестьянским и литературно недозрелым».

Замечу, что в уже упомянутом интервью немецкой газете Frankfurter allgemeine Zeitung Алексиевич отмечала:

«Пройдите по городу — чудом будет, если вы услышите где-нибудь человека, говорящего по-белорусски. И вот какая в таком случае это культура?.. Я знаю некоторых белорусских писателей, у которых дети дома говорят по-русски и учатся в Европе. Это двойной стандарт. С одной стороны — культурный и политический. А с другой — реальная жизнь. Хватит обманывать самих себя. От того, что мы не можем посмотреть вещам прямо в глаза, и происходит с нами то, что происходит».

То есть, согласно ее же собственным прежним речам, белорусский язык речью ее народа не является.

Конечно, мне могут возразить, что теперь-то уж Алексиевич стала принципиальной, что она рискует собой, борясь против «кровавой диктатуры». Но было бы смешно предполагать, что «диктатура» реально тронет эту женщину, являющуюся Нобелевской лауреаткой. Алексиевич в полной безопасности, а на худой конец она может уехать в Евросоюз, где и так проводит большую часть своей жизни. Зато точно известно, что на деятельность оппозиции Запад выделил большие деньги — так что свои «печеньки» она вполне может заработать …

Случай Алексиевич достаточно типичен для белорусской оппозиции, многие члены которой не раз перекрашивались. Правда, ее младшее поколение не успело воспеть советскую власть, зато побывало «винтиком и колесиком» того самого «режима Лукашенко», которого теперь всячески поносит.

Таков, к примеру, Виктор Бабарико, сказочно обогатившийся в системе, созданной Лукашенко, и никогда до этих выборов не говоривший о «диктаторе».

Координационный совет оппозиции любит говорить о своем «моральном праве» и «принципиальности», но, увы, там не видно — ни того, ни другого. Налицо группы людей, которые многократно меняли свои взгляды в угоду политической конъюнктуре. Ныне они из выгоды решили стать идеологической обслугой глобалистов.