Бузотёр

Его произведения широко публикуются в центральных журналах, альманахах и газетах, транслируются по радио и телевидению, переведены на болгарский, немецкий, французский языки.

Евгений Юшин лауреат ряда литературных премий, в том числе Всероссийской премии Союза писателей России имени Александра Твардовского (1998 г.), премии имени Александра Невского «России верные сыны» (2002 г.), Международной литературной премии им. Андрея Платонова (2005 г.), Большой литературной премии России (2008 г.)премии «Имперская культура» (2011г.), Премия имени Роберта Рождественского ( 2019), Премия «Слово» (2020)

Евгений Юрьевич родился в 1955 году в городе Озёры Московской области. Детские годы прошли на Оке и на Воже: в рязанской деревне Лужки. Школу и пединститут (историко-филологический факультет) закончил в Улан-Удэ.

В 1976–77 годах служил в рядах Советской Армии на Северном Кавказе.

С 1978 года работал редактором в Центральном Доме культуры железнодорожников г. Москвы. Здесь же несколько лет руководил литературным объединением «Магистраль».

В 1986 году перешел на работу в литературно-художественный и общественно-политический журнал «Молодая гвардия», где сначала руководил отделом поэзии, затем стал заместителем главного редактора, а с ноября 1999 года – главным редактором.

***

Воскресным вечером городок затихал. Дневные труды по огородам завершались, и теплая усталость собирала семьи к ужину. Один только автовокзал шевелился, поскрипывал фанерными скамейками. Дачники из окрестных сёл и из самих Клепиков стекались сюда и ожидали автобусы. Уставшие от грядок и горячего августовского солнца, люди лениво поглядывали на часы. Мужчины от скуки курили, женщины одёргивали непоседливых детей и оглядывали многочисленные сумки. Жара немного отлегла, и розовое тепло отражалось в окнах, лежало на подзаборной крапиве.

Подъехавший автобус резко остановился, встревожив купающихся в пыли кур и крутившуюся около урны длинноухую собачонку на коротких ножках. Люди встрепенулись.

˗˗ На Москву, что ли?

˗˗ На Москву! Смотри-кось, полон! Стоя придётся ехать.

Народ послушно и понуро перетаптывался у двери, ожидая водителя из диспетчерской. Каждый старался протиснуться поближе ко входу, а те, кто уже давно ехал и вышел поразмяться, с барским прищуром оглядывали потенциальных попутчиков.

Пожилой мужчина, сухонький, невысокий и юркий, подошел к плотному высокому парню.

˗˗ Поговорите с водителем, – начал он, – может быть, высадит этого. Ну, нельзя же такое терпеть! Два часа едем – спасу нет!

˗˗ Вот сам и поговори, – парировал молодой.

˗˗ Правильно! – вступила в разговор дама в белой кофточке. – В Туме его предупреждали, что в полицию сдадим, – не угомонился, мазурик!

– Вот, – напомнил подошедшему водителю пожилой мужчина, – люди возмущаются: надо бы высадить хулигана.

˗˗ Сами думайте.

Но так ни на что и не решившись, пассажиры стали рассаживаться по местам.

Автобус мягко, словно под гору, покатил к Москве. Девушка, сидящая у прохода, загляделась на заревые облака, легко потянувшиеся над лесом. Она смотрела так очарованно, словно видела эту красоту впервые. «А ведь действительно, – подумалось ей, – именно впервые. Краски меняются каждую минуту! Жаль, что дни летят, а живём, словно ничего не происходит с нами, терпеливо привыкаем к повседневности. Так и жизнь можно прожить, монотонно, тихо, ничего не заметив».

Её размышления прервал нахальный голос стриженного под ёжик мужчины, сидящего сзади. На вид ему было лет тридцать пять. В расстегнутой до пояса белой рубахе с короткими рукавами, в белых же брюках, плотный и невысокий, он был похож на всклокоченного белого петуха. Круглые, пьяные глазки его светились мутно и бестолково. Он шаркал ногами, словно не мог усесться, крутил головой, пытаясь поймать чей-нибудь взгляд, зацепиться за него и тогда уж развернуть беседу.

– Мы что? А? – с дурной хрипотцой прозвучал его голос. – Уже поехали? Эй, водила! – заорал он на весь автобус. – Гони!

Довольный сам собой, хулиган развалился в кресле и достал из нагрудного кармана рубашки помятую сигарету, попытался несколько раз чиркнуть спичкой и, наконец, зажег её. Потянуло дымком.

˗˗ Что же это такое? – возмутился сидящий на два ряда впереди пожилой мужчина. – Духота, у человека валидол под языком. Неужели никто не найдется, чтобы высадить негодяя?!

Народ загудел.

˗˗ Высадим!

˗˗ Достал уже всех!

˗˗Успокойся, – ровным тоном попросила пожилая женщина, сидящая сзади. Она наклонилась между двух кресел и говорила размеренно, спокойно. – Погаси сигарету и успокойся. Надо ехать и никому не мешать. Высадят – что хорошего? Сиди себе тихо, и скоро приедем.

Как ни странно, слова подействовали на бузотёра. Он потушил окурок, затоптав его на полу.

Минут пятнадцать было тихо , но потом хулиган вновь завозился, заёрзал, достал свой пакет и долго ковырялся в нём.

˗˗ Слышь, – он толкнул локтем соседа, – будем пить и закусывать. Держи огурец. Держи! – Достал початую бутылку водки, прямо из горла осушил её на треть и протянул бутылку соседу.

˗˗ Не буду, – отказался тот.

˗˗ А я говорю, – пей! – скомандовал бузила и, опрокинув бутылку, стал, приматюгивая, обливать парня водкой.

˗˗ Все! Предел! – не выдержал один из пассажиров. – Водитель, останови! Высадим!

Автобус остановился. Что-то все-таки сообразив сквозь пьяную одурь, хулиган притих и уставился в окно.

˗˗ Он больше не будет, – вступилась за него пожилая дама . – Ты будешь спать. Да? – обратилась она уже к нему.

Тот кивнул. Тронулись дальше. Смеркалось. Лес по обе стороны дороги слился в одну темно-зеленую стену, и небо над ним светилось уже неуверенно, жидко.

Некоторое время бузотёр в обнимку с бутылкой сидел тихо. Потом отхлебнул, помотал головой и оживился.

˗˗ А кто это едет? – Он наклонился к девушке, сидящей впереди него. – А-а-а. А я знаю. Я тебя видел. Тебя как зовут? – И попытался сзади обхватить ее.

˗˗ Отстань! – девушка брезгливо отпихнула его руки.

˗˗ Не дергайся, дура глупая. Я, может, тебя полюбил. Я если кого полюблю – от меня фиг скроешься. Поняла?

˗˗ Опять, что ли, начинаешь? – с нотой угрозы в голосе произнес парень, стоящий рядом с дамой в белой кофточке.

Бузотер привстал, потянулся и схватил даму за ногу чуть выше колена.

˗˗ Ах ты, мразь! – оттолкнул его парень.

˗˗ Сам мразь! – не унимался хам. – Я твою козу… – и попытался ударить парня, но промахнулся.

˗˗ Тормози! – крикнул кто-то из пассажиров.

Как по команде, мужики подняли буяна и почти что вынесли из автобуса. У дверей подтолкнули к выходу, он споткнулся, ударился носом о дверь и вывалился в кювет. Поднялся. Из носа текла кровь. Он опустился на четвереньки, качнувшись, повалился в траву.

Первые минуты ехали молча. Дама в белой кофточке уселась на освободившееся место. Пассажиры перекусывали, дремали, равнодушно смотрели в залепленные темнотой окна. И всё-таки на лицах, в глазах, даже в молчании чувствовалось напряжение. После всего случившегося настроение у пассажиров было такое, словно не хам и пьяница измывался над нами, а они учинили над ним неправедный суд. На душе у каждого было неприятно и хотелось лишь одного – скорей, скорей доехать, покинуть этот автобус, этих людей, раствориться в толпе, вернуться к своей обыденности, только бы не стоял над душой совестливый вопрос: во всем ли они правы?

В кювете бузотёр продрал глаза. Почувствовал, как тяжело давит в голове, ощупал припухший нос. Высокие деревья скрыли луну, и отсвет её лишь зыбко обозначил небо над дорогой. В такой ситуации можно почувствовать себя только букашкой в огромной траншее: справа – стена, слева – стена. Он оглянулся – жутко. Жутко потому, что вспомнил, как садился в автобус, чтобы ехать в Москву, но почему и как оказался на дороге среди леса – из памяти вышибло. Немного пройдя в одну сторону, остановился, помялся на месте и неуверенно поплелся в обратном направлении. Вновь остановился. Куда идти?.. «Наверное, – подумалось, – на остановке вышел покурить и уснул». Непродолжительные мысли, крутились в голове, повторялись, как на заезженной пластинке, и от всего этого становилось безысходно. Редкие машины мчались по шоссе, но никто, конечно же, в столь поздний час не решался подвезти одинокого путника. Примерно через час еле-еле плетущийся трактор притормозил у обочины. Наш «герой», не раздумывая, забрался в кабину. Здесь хоть было и грязно, хоть и воняло соляркой и силосом, а все-таки чувствовалось тепло.

˗˗ Далеко? – добродушно спросил тракторист.

˗˗ Надо бы… В Москву…

Тракторист захохотал:

˗˗ А чего не в Париж? Я как раз туда за девками еду. – И уже серьёзно добавил: – Москва в другой стороне.

˗˗ Д-да?.. Ну… все равно уж… Куда-нибудь до жилья.

˗˗ Видать, погулял ты, братец, – улыбнулся тракторист.

˗˗ Ага. Вырубился… Так, елки, получилось, блин… Главное, в автобусе ехал. Вышел перекурить… и заснул. У тебя курить есть?

– Нет. Все выкурил, – хлопнул по карману тракторист. – Ездил вот, да сломался, зараза. Через день его чиню. То одно, то еще что-нибудь. Хоть бы кое-как до дому доехать.

˗˗ А где мы?..

˗˗ От Москвы – сто тридцать.

Тракторист свернул с шоссе на проселочную дорогу.

˗˗ Переночуешь у меня. Тут километра три. А завтра направишься.

˗˗ А удобно? Дома-то не заругаются?

˗˗ Жена к матери уехала с сыном. Вернутся завтра к вечеру. Так что отдыхай.

˗˗ Ага, – благодарно кивнул бузотер. – Меня Лёхой зовут.

˗˗ А я - Михаил.

Ухабы качали, вертели полуночный трактор и, наконец, дорога вывела к небольшой деревеньке в лесу.

˗˗ Приехали! – заглушил мотор Михаил. – Здесь и живу.

Не торопясь, оба вылезли из кабины.

Вышел пес, поводил по воздуху кирзовым носом и нырнул под крыльцо. В свете фонаря Лёха успел разглядеть узорные наличники на окнах, свежевыкрашенные ступени на крыльце и черную, как голенище сапога, шею хозяина дома.

Умывшись, он сел за стол, на который хозяин выставил из холодильника картошку в мундире, огурцы, грибы и половину селедки. Михаил навалился на стол и стал уплетать.

˗˗ А ты чего не ешь?

˗˗ Нутро… пищу не принимает. А вот чайку попью. Пить охота.

˗˗ Тебе сейчас опохмелиться бы… – Михаил встал из-за стола, сходил в соседнюю комнатку и вернулся с бутылкой самогона.

˗˗ И мне с устатку не повредит.

Лёха неуверенно заулыбался. Выпили по рюмке, по второй. Лёха стал понемногу закусывать, и внутри у него потеплело. А когда закурили, и вовсе сделалось спокойно, мягко на душе.

Он уперся носом в кулак и неожиданная, резкая боль пронзила его, а выпитая самогонка словно пробила мозги – и все вспомнилось… В одну секунду он словно увидел, как пришел домой пьяный, как ругался с женой, потом рванул на автовокзал и поехал в Москву к сослуживцу Серёге с которым не виделся уже три года, вспомнил, как пытался ударить какого-то парня, как мужики накинулись и вытолкнули его из автобуса.

˗˗ А-а! Так вот в чем дело! – прокричал он.

Обида и негодование хлынули в его душу. Он поднялся, не видя изумленный взгляд Михаила.

˗˗ Они выбросили меня из автобуса! Ты понял? Они выбросили меня! Суки!.. Я их достану! – и Лёха рванул на улицу. Он побежал по дороге в невозможной надежде отомстить обидчикам. Бежал и бежал, но не в ту сторону откуда приехал, а в противоположную, все дальше и дальше от шоссе. Потом дорога сузилась, перешла в тропинку. Под ногами зачавкало, земля стала вязкой. Он остановился – впереди было болото. Отдышавшись, он пошёл назад, но и сзади тоже оказалось болото. И куда бы ни пошёл – везде ноги сперва по колени, а потом и глубже тонули в вязкой болотине. Шагнул: «Блин!» – А кроме этого дикого в ночном лесу возгласа – «Блин!» – ничто и не прозвучало. Хрюкающее что-то вырвалось из недр, и рухнул он аж по пояс в смердящую жижу.

Жуть отрезвила мгновенно. Вспомнил, комбат говорил: «Вздохнуть за четыре секунды, выдохнуть за одну. Продышаться!» Так, что дальше? Восковой поток лунного света мертвил покосившиеся хиленькие деревья на болоте и коряжину под рукой. Зацепился покрепче, потянулся – хрустнула. Но не сломалась. «Тихо надо, медленно, – подумал Лёха. – Молитву бы какую вспомнить. Отче наш… Отче наш…». Но ничто не складывалось в голове. Сам он никогда не молился, а только после контузии, когда ходил в церковь, повторял слова молитв за другими и крестился. Он глянул на толстенную луну, гребешки сосен поодаль. Что может спасти его в этом чахлом и диком месте? А ничто. Проглотит Лёху болотная жижа – навсегда!

Из глотки Лёхи вырвался одичавший безысходный хрип. Ужас свёл всё тело, все чувства, а мыслей не осталось. «Боже, и это всё?» – мелькнуло в голове. В мгновение вспомнились детские годы, как на рыбалку ходил с ребятами, вспомнились почему-то похороны дедова брата, толстого и доброго. Что только не промелькнуло. Лейтенант, закрывший собой мину, молния, тьма, контузия, врачи, возвращение домой. Он так и не оправился до конца, несмотря на молодость и заверение доктора.

˗˗ Господи, неужели я для того выжил, чтобы сдохнуть в этой грязи?! Господи, спаси! – выдохнул Лёха.

Да, жарко с тобой рядом дышать, память!

Болото засасывало, тянуло ко дну. Как ни цеплялся Лёха за коряжину, а всё больше погружался. Вспомнил сестру, Светку. Дебил! Всё бы отдал ей сейчас! Когда дом родителей делили, а она только что перед этим замуж вышла, отдать бы ей весь дом. Пусть бы молодые жили в радости. А – нет, заграбастал себе половину, хотя сам давно в бабкиной избе обжился. Сейчас это вдруг стало так ясно, так естественно… А тогда жадность что ли давила? Вот ведь никак человек не довольствуется необходимым! Давай ещё, ещё! Забываем, что в гробу-то карманов нет.

Лёха завыл. Вот утопнет и некому будет его добрым словом вспомнить. Жена только, Тоня, может быть? А за что его любить, скотину такого? Только Тоня и терпит его бредового, злого, трёхнутого. Любит, что ли? «Чумичка безмозглый! Как живу? Господи, что же я за тварь такая?! Прости меня, жизнь моя милая!»

И тут Лёха, увязнув уже по грудь, вдруг, ощутил под ногами что-то твёрдое. Опёрся. Отломил крючковатую коряжину и зацепил ей молоденькую берёзку, ловко наклонил, схватился и стал медленно тянуть на себя. Звёзды насторожено смотрели за ним, сантиметр за сантиметром вытягивающим из болота свою жизнь.

Наконец Лёха добрался до мхов, прислонился к сосёнке и здесь, около нее, решил дождаться зари, чтобы уж потом, по свету, найти дорогу. Болото и рассветная свежесть сделали свое дело – в голове окончательно посвежело и, успокоившись теперь, он внимательно осмотрелся вокруг. Лёха видел, как рождаются над болотом туманы, как они по-кошачьи осторожно, пробуя под собой жижу, кочуют друг другу навстречу, потом, устремляются вверх, оседают и вновь уплывают неизвестно куда, словно заползают под трухлявые пни и укутываются в мох.

А когда поднималась заря и живые струи лучей сочились сквозь облака, которые растянулись как губы в хохоте, он вдруг заплакал. Слёзы сами катились, и он всё никак не мог с ними справиться. Это над ним, дурным, хамливым человеком смеялась природа. Так нелеп он был здесь, среди вольного и красивого, в белой когда-то, заляпанной, прилипшей к телу рубашке, грязных, мокрых брюках, озябший, запутавшийся в дороге и в себе самом.

Заря поднималась вольно, выбирая самые неправдоподобные цвета, – надрезала облака, лепила из них то корабли, то неимоверные небесные айсберги и – ломала ночь.

И вспомнились Лёхе давние зори, когда все друзья его юности были с ним, когда были живы и мать с отцом, и бабка с дедом… Подумал о Тоне. Как он ухлёстывал за ней! Ведь и цветы дарил! И теперь вдруг ясно почувствовал, что не сможет жить так непутёво, бестолково, как жил последние годы. Те, давние зори, летели навстречу, жгли росой и он сипловато прохрипел себе под нос: «Я вернулся!»

И вдруг вспомнил людей в автобусе, но без зла. Даже почувствовал благодарность к ним за то, что высадили. Ведь не случись этого, разве стоял бы он сейчас тут, в этом знобящем зареве, счастливом зареве, вместе со всем своим прошлым и будущим...