Прозаик и воин Карпов

Познакомился я с Владимиром Васильевичем Карповым ещё на срочной службе. Он приезжал к нам в учебную Самаркандскую дивизию, где сам какое-то время служил. Став главным редактором журнала «Вестник противовоздушной обороны», я записался к нему по служебным делам на прием, тогда уже первому секретарю Союза писателей СССР, и напомнил о нашей встрече…

– Значит, говоришь, мы с тобой – туркестанцы. Славное, брат, звание, славное… Идея с литературным приложением к профессиональному журналу мне нравится, и я дам тебе несколько больших кусков из еще нигде не обнародованной книги «Расправа Сталина над маршалом Жуковым». Поехали ко мне домой. За рюмкой и продолжим разговор…

С тех пор и до самой смерти Владимира Васильевича мы поддерживали с ним очень тёплые, почти дружеские отношения.

…Судьба так распорядилась, что Володя Карпов еще в стенах ташкентской средней школы №61 сделал свой жизненный выбор. Дело в том, что он учился вместе с сыном начальника военного училища Ивана Ефимовича Петрова. Комбриг, глубоко разбиравшийся в людях, посоветовал:

– Поступай в училище, Володя. Из тебя получится хороший командир.

Так Карпов стал курсантом Ташкентского пехотного училища. Учеба давалась ему легко, командирской наукой овладевал с азартом и вдохновением, которые отличали в предвоенное время подавляющую часть молодежи. Это сейчас те годы рисуются гнетущими и беспросветными. Во всяком случае, курсант Карпов, как и все его однокашники, не чувствовал себя подавленным, угнетенным сталинской системой. Наоборот, был счастлив тем, что ему выпала возможность овладевать полюбившейся профессией защитника Родины.

Еще в школе стал комсомольцем. Занимался спортом. Играл в футбол, увлекся боксом, был чемпионом Средней Азии и Среднеазиатского военного округа по боксу. И вообще, пользовался у сослуживцев уважением за веселый нрав, за открытый, прямой характер, за сметку, за готовность прийти на помощь. А еще потихоньку писал стихи.

Как-то училище возвращалось в город после учений, которые проходили в пустыне. Учения были многодневными, тяжелыми, изнурительными. Верно, поэтому о них сообщила местная газета. Заметка заканчивалась сообщением о времени возвращения курсантов в город. Встречать будущих офицеров вышел едва ли не весь Ташкент. Изумленным такой неожиданностью курсантам люди дарили цветы, конфеты, фрукты, папиросы. Даже гитару поднесли.

Стоит ли говорить, что впечатлительного Карпова это событие взволновало. Но он не стал зарифмовывать свои чувства для собственной тетради, а написал в ту же газету «Очерк о встрече». Это была первая публикация в жизни будущего писателя.

Между тем упомянутая сталинская система исправно работала, и курсанту Карпову суждено было на своей шкуре испытать всю её циничную жестокость. Как-то, читая брошюру о работе Ленина «Что делать?», Володя обнаружил, что имя Сталина в ней упоминается гораздо чаще, чем имя его великого тезки. Поделился своими наблюдениями с товарищем, показав тому книжку со своими красными пометками. На следующий день курсант Карпов был арестован. Ну и последовало то, что в те годы было обыденным: тюрьма, трибунал, лагеря...

Когда грянула война, Володя, еще не сломленный тюрьмой, написал горячее письмо Всесоюзному старосте М.И. Калинину с просьбой дать ему возможность сражаться против ненавистного врага. И попал на... Калининский фронт в штрафную роту, где у человека остается один выбор: либо погибнуть, либо кровью искупить вину настоящую или мнимую. За отличие в боях раненый Карпов попал с пополнением в 629-стрелковый полк.

Владимир Васильевич в наших беседах не раз подчеркивал, что ему удивительно везло в жизни на встречи с хорошими людьми. Но Алексей Кириллович Кортунов занимал среди них место особое.

В 30-е годы тот окончил инженерно-мелиоративный институт и поступил в аспирантуру. Затем работал на строительстве «Азовстали», знаменитого ЦАГИ – авиационно-исследовательского института. Отсюда в самом начале войны получил назначение на должность дивизионного инженера 134-й стрелковой дивизии. В одном из тяжелейших боев 629-й полк, входивший в эту дивизию, понес тяжелейшие потери. Погиб и командир полка. Комдив распорядился, чтобы инженер отправился в часть и продержался с оставшимися людьми хотя бы на время, пока подыщут командира.

Кортунов продержался, сколько потребовалось. От природы он был способным организатором, рассудительным и твердым человеком. В конце концов, командир дивизии задумался: а надо ли вообще искать замену Кортунову? И тот был назначен штатным командиром 629-го. Командовал им до самого дня Победы. Карпов прошел в этом полку от рядового до старшего лейтенанта – начальника разведки.

– Не мне тебе, военному человеку, рассказывать то, что в воинских уставах подробно описано: как организовать бой, как руководить и направлять все усилия подразделения для достижения победы. В них вообще даны наиболее рациональные ответы на самые сложные вопросы, которые могут возникнуть в бою. Но есть одно, не описанное в уставе чувство, которое придает особую боеспособность и успешность боевым действиям. Это – любовь! Любовь военная – особенная. Это любовь подчиненных к своему командиру, которой удостаиваются, увы, не многие офицеры. Не так просто заслужить любовь у солдат. Порой это солдатское признание выражается в коротком, но очень дорогом слове, которым бойцы наделяют своего командира – «батя».

Алексея Кирилловича мы не звали батей. Но его горячо любили все – от рядового бойца до старших офицеров. Он был высокообразованным и интеллигентным человеком. Красноармейцы, учитывали это и понимали: простецкое «батя» к нему не подходит, поэтому звали его по имени и отчеству, что в Красной Армии не приветствовалось, как пережиток прошлого. Но солдатская чуткость и мудрость были выше всяких запретов.

Почти каждую ночь Кортунов посылал меня на боевые задания, выполняя которые, я мог быть запросто убит. С другой стороны, он был самым бережным по отношению к жизни подчиненных человеком. Отправлять меня на задания было его командирской обязанностью, а выполнять эти задания было мои долгом войскового разведчика. Однажды, отдав приказ о моем выходе в расположение врага, он, помолчав, глухо обронил:

– Впрочем, на сегодня отставить – не пойдешь в разведку.

– То есть, как не пойду?

–– А вот так. У тебя сегодня День рождения, а я суеверный.

В горячке боя я запамятовал дату своего рождения, а он вспомнил!

А вот тебе ещё потрясающий случай. Со своими боевыми товарищами я регулярно доставлял «языков». У нас, как и в других родах войск, существовали свои неписаные законы и даже нормы, по которым отличившихся представляли к тем или иным наградам. Летчиков, например, за 20-25 сбитых самолетов полагалось представлять к званию Героя Советского Союза. А разведчиков – за двадцать «языков». У меня был случай особый, поскольку я – из штрафников. Поэтому командир полка, желая, чтобы высшее почетное звание мне все же присвоили, и чтобы никаких сомнений в инстанциях не возникало, представил наградной материал, когда на моем счету было участие в захвате 45 «языков». (Всего на счету Карпова было 69 «языков» – М.З.). Причем об этом сам я не знал, как не ведал и хода командирских мыслей. Однажды он вызвал меня в штаб. Был необычно хмур. Молча протянул мне наградной лист, поперек которого красным карандашом было размашисто начертано: «Вы думаете, кого представляете?!»

– Ничего, Володя, не огорчайся, – сказал, и желваки забегали на его исхудавшем лице. – Правда, брат, она всегда восторжествует.

Опуская бесчисленные подробности той эпопеи с геройством, замечу, что благодаря Кортунову и ещё члену военного совета 39-й армии генерал-майору Василию Романовичу Бойко я все же получил высокое звание Героя.

После войны Кортунов несколько лет работал министром газовой промышленности СССР. Это его биография легла в основу известного романа Вадима Кожевникова «Знакомьтесь, Балуев!» На похоронах Алексея Кирилловича, по просьбе боевых друзей, я нес алую подушечку с Золотой Звездой Героя Советского Союза. Никогда не думал, что эта маленькая звездочка может быть такой тяжелой...

После войны Владимир Васильевич окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе и Высшие академические курсы Генерального штаба, там же некоторое время преподавал. Параллельно учился в Литературном институте имени А.М. Горького на вечернем отделении.

В 1954 году судьба вновь забросила его в Туркестанский военный округ в родное училище на должность заместителя начальника по строевой части. Казалось бы, такие обязанности должны были тяготить человека, уже прочно вставшего на литературную стезю, пожившего в Москве, послужившего в «Арбатском военном округе». Подобная приземленность, однако, удел посредственностей. Офицер Карпов умел находить в своем труде и радость, и вдохновение.

В период хрущевского обвального сокращения Вооруженных сил, должность замначстроя ликвидировали. Карпову предложили командовать полком, что было серьезным понижением в карьерном отношении. Но он согласился не раздумывая и более двух лет командовал частью, которую вывел в лучшие всего Туркестанского округа.

А потом командующий войсками округа генерал армии И.И. Федюнинский отправил Карпова налаживать службу в другом, из года в год отстающем полку, который дислоцировался в отдаленном гарнизоне пустыни Кара-Кум. Туда даже питьевая вода для личного состава подвозилась на машинах. И вообще обстановка в той «тьмутаракани» царила такая, что любой другой офицер имел все основания расстроиться от подобного назначения. Только не полковник Карпов.

Впрочем, о том, как он вытягивал полк из безнадежно отсталого в передовые, я рассказывать не стану потому, что вся эта эпопея описана в его романе «Вечный бой».

О службе фронтовика Владимира Карпова в Вооруженных силах можно было бы ещё много написать, ведь у него за плечами 25 лет пребывания в кадрах. Но очень многое из его необычной военной судьбы читатель может найти в книгах «Полковые маяки», «Двое в песках», «Командиры седеют рано», «Не мечом единым», «Маршальский жезл», которые до сих пор читаются на одном дыхании.

К тому же, не будем забывать, что и, перейдя на «гражданку», полковник запаса сумел проявить себя в высшей степени достойно. Долгие годы он был секретарем Союза писателей СССР и четыре года возглавлял лучший в стране литературно-художественный журнал «Новый мир». Но при этом всю жизнь оставался военным писателем. Поэтому представляются интересными его взгляды на военную литературу, не утратившие своей актуальности и ныне.

«Военная литература у нас и большая, и многоплановая. Есть в ней определенные достижения, но есть и просчеты. Начну с того, что вообще о войне, об армии нужно писать не только ярко, но и очень честно, правдиво. К сожалению, в прозе на военно-патриотическую тему до сих пор еще существует поверхностно-романтический взгляд на события, повествование с наскока, с неоправданным бодрячеством. Подобный взгляд порождает облегченность отношения к событию, которое в свою очередь приводит к скольжению по поверхности. А тут уже один шаг до искажения и самой истории. Мы уже имели достаточно красноречивых примеров, когда некоторые смещения акцентов, восторженные свидетельства очевидцев, желание «угодить» недобросовестных историков и исследователей приводили не только к искажениям хода крупных боевых операций, но и к фальсификации куда большего масштаба.

Поэтому писать о войне честно, правдиво – это первейшая заповедь для каждого писателя, каждого публициста. Война -– высшее напряжение человеческих способностей, максимальное испытание крепости человеческого духа, физических возможностей. Она требует ненависти... во имя любви. Такой вот парадокс. И когда невероятное напряжение, способность всего себя отдать сражения приводит к победе, цена этой победы всегда слишком велика. И негоже, если под иным бойким пером она выглядит эффектным маршем или, наоборот, скучно рассказанным эпизодом.

О подвиге минувших поколений, на мой взгляд, надо рассказывать, не впадая в сантименты, слащавость, ура-патриотизм. Грядущие поколения (если мы их уважаем) должны знать полную правду о том, ценой какого горя, лишений, невзгод, какого неслыханного, поистине всенародного героизма добыто их право на нынешние радикальные преобразования. Только такой подход созидателен для истории.

Со времени окончания Великой Отечественной прошло несколько десятилетий. Для человеческой жизни срок очень большой – еще десяток, другой, и ветераны той войны исчезнут, как исчезли участники революции, гражданской войны. Но в историческом смысле – это мгновение. Поэтому вряд ли будет ошибочным утверждение о том, что процесс осмысления, накопления особых творческих сил, нужных для более совершенного воплощения героической темы, продолжается. Образно говоря, «Войны и мира» об Отечественной 1941-45 годов мы еще не имеем.

Процесс, о котором говорю, сложный и неоднозначный. Ведь с течением времени один и тот же, казалось бы, знакомый факт воспринимается нами совсем по-иному, нежели раньше. Здесь, прежде всего, сказывается широкая гласность и открытость, коснувшиеся всех без исключения исторических событий, во многом принципиально иной взгляд на наше прошлое. Парадоксально, но творить в этих раскованных условиях во много раз сложнее, чем в прежние, так называемые застойные времена. Неизмеримо возросла ответственность художника за свое творчество, и не все с нею справляются.

Еще в более сложном положении оказалась литература о современной армии. Гладенькие, причесанные книги, привычные бодрые публицистические выступления по этой тематике приобретают эффект обратного воздействия. Ибо в конечном счете, не задевая читателя, как говорится, за «живое», не возбуждая в нем страсти к сопереживанию, такие вещи вызывают у людей негативную реакцию или равнодушие, которые в конечном счете вытесняют настоящие, положительные чувства. Скажу проще: литература об армии наших дней находится еще на сложном пути поиска и становления. Есть в ней отдельные достижения, хотя бы та же афганская тематика. Но в целом, повторяю, своего слова она еще не сказала».

Закончу свой рассказ о писателе-герое Владимире Карпове тем, с чего его начал.

Он прожил большую и сложную жизнь. На его долю выпало столько испытаний, что их с лихвой хватило бы на нескольких человек. И в любой ситуации Карпов оставался честным, порядочным человеком. Так было и в конце восьмидесятых – начале девяностых годов, когда на него обрушилась лавина облыжной критики.

Чего стояла одна только статья в «Правде» «Тень на маршала Жукова» некоего генерала А. Хорькова. Таких ниспровергателей карповского авторитета в литературе набралось столько, что в адрес очередного съезда Союза писателей СССР Владимир Васильевич вынужден был отправить письмо следующего содержания: «На прошлом пленуме я просил вас освободить меня от обязанностей Первого секретаря. Но вы сказали, что доверяете мне, и просили продолжить работу до очередного съезда. Я согласился. Но оскорбления в мой адрес продолжались, причем и справа и слева. Чашу терпения переполнили два мощных психологических удара, нанесенных в день открытия пленума. Первый (слева) – статья в «Литературной газете», направленная против меня лично. И второй удар (справа) – оскорбительный выпад с трибуны пленума.

Многое перенёс я в своей трудной жизни, но нигде, никогда (даже в поросших плесенью тюремных карцерах) не ронял человеческого достоинства. Тогда это у меня оставалось единственное, что может оставаться у человека, лишенного всего – свободы, пищи, солнца и даже чистого воздуха. Может быть, поэтому у меня такое обостренное желание сберечь и сегодня человеческое достоинство.

И еще – я двадцать пять лет носил офицерские погоны. Понятие чести за эти годы пропитало все мои поры. Другим быть я не могу. Я всегда считал себя порядочным человеком и хочу им остаться до конца дней своих. Оскорбления, наносимые мне, несправедливы, безобразны и невыносимы. Надеюсь, вы поймете меня правильно. Взвесив и оценив еще раз создавшуюся ситуацию, я не вижу возможности защищать и отстаивать интересы писателей, поэтому еще раз заявляю о сложении с себя обязанностей первого секретаря правления Союза писателей СССР».

...Помнится, мы обсуждали с Владимиром Васильевичем хорьковскую статью в «Правде», в основу которой было положено обвинение Карпова трехлетней давности за то, что он включил в свою книгу фальшивый рапорт Жукова, компрометирующий маршала Егорова. Говорю писателю: я знаю этого генерала-шустряка. Он начал проявлять столь бурную активность потому, что освободилась должность начальника института военной истории, на которую «правдолюбец» метит. Это же ежу понятно. Давайте выступим в «Независимой газете» и обо всем этом подробно расскажем. Главред Виталий Третьяков – мой товарищ, нас поддержит.

– Ты наверняка прав, – ответил Карпов, – но ввязываться в драку я не хочу лишь потому, что мне пришлось бы, пусть и косвенно, но как бы прибегать к хорьковским приемам. А это не по мне.

Признаться, на иной ответ трудно было рассчитывать.

В самом конце 2009 года Владимиру Васильевичу была вручена литературная премия за автобиографическую книгу «Большая жизнь». Он взошёл на трибуну, поблагодарил за награду и сказал, что публично прощается со всеми людьми, которые его читают, любят, ценят.

А выглядел он тогда очень даже прилично. Во всяком случае, ни на какие болезни не жаловался. О чём я ему очень даже напрямик и сказал. Дескать, зачем же вы, Владимир Васильевич, выступили с такой обречённостью?

– Вот доживёшь до моих лет, поймёшь, что старые люди чувствуют свой предел. Мне осталось жить две, от силы три недели.

И точно: через три недели его не стало…

Михаил Захарчук – полковник в отставке