Писатель на все времена

Юрия Павловича Казакова (1927–1982) уже с первых публикаций стали называть мастером рассказа. И рассказы его были действительно необычны: умные, тонкие, лирические, музыкальные, живописные…

Гармония в рассказах писателя звуков, цветов, запахов – они словно сотканы были из них! – сразу же привлекли внимание читателей.

Ошеломительный успех его рассказы имели у сокурсников по Литературному институту, студентов режиссёрского факультета ВГИКа, снимавшим по ним дипломные работы, читателей в разных уголках нашей необъятной страны.

«Мой друг, – так характеризовал его творчество Юрий Нагибин, – не ведал периода ученичества, созревания, он пришёл в литературу сложившимся писателем с прекрасным языком, отточенным стилем и внятным привкусом Бунина. Влияние Бунина он изжил в своём блистательном «Северном дневнике» и поздних рассказах. Он никогда не приспосабливался к «требованиям», моде, господствующим вкусам и даже не знал, что это такое... Слово было дано ему от Бога. И я не встречал в литературе более чистого человека».

Это, как позднее оценит творчество Казакова Виктор Лихоносов, – «пронзительная, чистая русская проза».

Критики же были в растерянности. И вообще в целом официальная критика не принимала этих текстов, стоявших особняком в советской литературе.

«Я не хочу быть вторым Буниным, я хочу быть первым Казаковым», – парировал писатель редкие «комплименты» критиков (чаще же были «разборы» – и довольно болезненные!), когда его сравнивали с русским классиком, называли преемником Бунина.

И Юрию Казакову удалось стать первым – ни на кого не похожим, с собственной интонацией, манерой, темами, героями, атмосферой, настроением.

Казаков, которому удалось возродить русский рассказ, отзывался об этом жанре так: «Рассказ дисциплинирует своей краткостью, учит видеть импрессионистически – мгновенно и точно. Наверное, поэтому я и не могу уйти от рассказа. Беда ли то, счастье ли: мазок – и миг уподоблен вечности, приравнен к жизни. И слово каждый раз иное».

Предмет изображения у Казакова – сама жизнь, то, что происходит с каждым из нас: сомнения, радости, раздумья, общение с близкими, потери, минуты просветления...

Его герой – человек внутренне одинокий, с утончённым восприятием действительности, с обострённым чувством вины.

Действие большинства рассказов Казакова происходит в маленьких городках центральной России, на берегах Оки, в сёлах и деревнях, на безымянных полустанках, на побережье Белого моря…

Да, с официальной критикой у Казакова, который никогда не оглядывался ни на авторитеты, ни на хулителей, сразу возникли эстетические разногласия. Но писатель – не суетился, не приспосабливался. Жил и работал всегда сам по себе. Работал для вечности.

Очарованный вечной красотой родной природы, не переставая удивляться «непостижимому множеству судеб, горя и счастья, и любви, и всего того, что мы зовём жизнью», Казаков создавал в своих рассказах неповторимый мир. Именно поэтому его наследие – не только памятник времени. Его проза – живой понятный разговор и спустя десятилетия. Казаков – писатель на все времена.

И благодаря этому его наследие по праву вошло в золотой фонд русской литературы.

«У тебя нет власти перестроить мир, как ты хочешь, как нет её ни у кого в отдельности, – читаем в очерке-монологе Юрия Казакова «О мужестве писателя». – Но у тебя есть твоя правда и твоё слово. И ты должен быть трижды мужествен, чтобы, несмотря на твои несчастья, неудачи и срывы, всё-таки нести людям радость и говорить без конца, что жизнь должна быть лучше».

***

Юрий Павлович Казаков родился 8 августа 1927 года в Москве, в рабочей семье. Родители – Павел Гаврилович и Устинья Андреевна – бывшие крестьяне, выходцы из Смоленской губернии. Жили в коммуналке, в доме на Арбате, где и сегодня расположен зоомагазин.

1933-й стал переломным для их семьи. На её положении сказался арест отца, которого осудили за «нелояльные разговоры» и выслали из Москвы. Отныне отец Юрия стал «неблагонадежным». Судьба его была надолго предрешена.

Юре было всего шесть. Именно с тех пор, по его словам, он начал заикаться: при аресте отца испугался овчарки.

В годы Великой Отечественной они с матерью голодали. Продуктов, которые получали по карточкам, не хватало. Чтобы выжить, соглашались на самую чёрную работу. «О хлебе, одёже», – такими, вспоминал писатель, были все их заботы.

Как же хотелось тогда Юрию поскорее обрести самостоятельность! И чтобы помогать матери ему не терпелось «определиться при деле», получив профессию, постоянную работу.

Несмотря на войну, трудное положение семьи, с 1942-го Юрий учился в музыкальной школе по классу виолончели. «Но так как заниматься музыкой я начал довольно поздно (с 15 лет) и пальцы мои были уже не столь гибки, то я, – вспоминал Юрий Павлович, – скоро понял, что виртуозом-виолончелистом мне не стать, и перешёл на контрабас, потому что контрабас вообще менее «технический» инструмент, и тут я мог рассчитывать на успех».

В 1946 году Казаков поступил в Музыкальное училище имени Гнесиных. После его окончания в 1951-м по классу контрабаса он был принят в состав оркестра Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Однако выступал в этом коллективе редко – чаще подрабатывал на танцплощадках.

Итак, литературе в судьбе писателя предшествовала музыка. Отсюда, вероятно, особая музыкальность и ритм его слова.

***

В 1953 году Казаков поступил в Литературный институт имени А. М. Горького.

«Я не помню сейчас, почему меня в одно прекрасное время потянуло вдруг к литературе. В своё время я окончил Музыкальное училище в Москве, года три играл в симфонических и джазовых оркестрах, но уже где-то между 1953 и 1954 годами стал всё чаще подумывать о себе как о будущем писателе. Скорее всего, это случилось потому, что я, как, наверное, и каждый молодой человек, мечтал тогда о славе, об известности и т. п.».

Так объяснял Казаков, что послужило для него первотолчком к писательству в наброске «Автобиографии» (1965).

А отвечая в те же годы на вопрос журналистов, он поделился с ними … секретом: «Я стал писателем, потому что был заикой. Заикался я очень сильно и ещё больше этого стеснялся, дико страдал. И потому особенно хотел высказать на бумаге всё, что накопилось…».

В годы учёбы Юрий «занимался альпинизмом, охотился, ловил рыбу много ходил пешком, ночевал, где придётся, всё время смотрел, слушал и запоминал».

Благодаря охоте он, горожанин, познавал природу. И она настраивала Казакова на высокий философский лад, наводила на мысль и о предельности всего живого, и о вечном торжестве – обновлении жизни.

***

С Константином Георгиевичем Паустовским Юрий Казаков познакомился в Дубултах весной 1957-го.

Сразу же определился характер их взаимоотношений: Казаков, что называется, влюбился в мудрого, всеведущего писателя. В письмах к нему он, словно исповедуясь, искал понимания и поддержки у мастера.

Паустовский, как и Вера Панова, Николай Замошкин (руководитель семинара у Казакова в Литературном институте), дал Юрию рекомендацию в Союз писателей, куда его приняли в 1958-м.

«Сравнительно недавно, год назад, – написал в своей рекомендации Паустовский, – я впервые прочёл рассказы Ю. Казакова и был поражён силой, мастерством и зрелостью тогда ещё никому не известного писателя. Тем более я был поражён, узнав, что Казаков – студент Литературного института им. Горького и человек ещё совсем молодой».

И далее: «Достаточно прочесть два-три рассказа Ю. Казакова, чтобы стало ясно, какой талантливый, зоркий и умный писатель вошёл в нашу литературу. Поэтому в данном случае я считаю излишним углубляться в разбор произведений Казакова. Они сами говорят за себя. Одно могу сказать – писатели старшего поколения должны быть счастливы таким взыскательным к себе и одарённым преемником, каким является Ю. Казаков…».

Поддерживая молодого писателя, Паустовский в 1961 году опубликовал в легендарном ныне альманахе «Тарусские страницы» рассказы Юрия Казакова «В город» (1960), «Ни стуку, ни грюку» (1960), «Запах хлеба» (1961), в которых он, коренной москвич, по надуманному определению официальной критики причисленный к «деревенщикам», одним из первых поднял тему ухода крестьянина из села.

Несмотря на большую разницу в возрасте, Паустовский стал для Казакова не только учителем, но и другом.

Казаков посвятил Константину Георгиевичу самое лирическое своё эссе «Поедемте в Лопшеньгу».

***

Важным событием в жизни Казакова стала его встреча с Русским Севером. Первая такая встреча относится к годам его учёбы в Литературном институте. Тогда Юрий в поисках ответов на «вечные вопросы», потребности в творческом самоопределении отправился в командировку по следам Пришвина, путешествовавшего по Беломорью полвека назад.

«Впервые на Белое море я попал в 1956 году, – писал Юрий Павлович в очерке «Вот и опять Север». – Полтора месяца шёл я побережьем от деревни к деревне (а они друг от друга километрах в сорока-пятидесяти), где пешком, а где на карбасах и мотоботах. <…> Так начался для меня Север… И это было огромное для меня впечатление, как москвича, никогда никуда не выезжавшего, Север меня просто-напросто покорил. Белое море. Эти деревни, ни на какие деревни на свете не похожие. Что поразило ещё? Быт необыкновенный. Избы двухэтажные. Представьте, там не было вообще замков. Если кто-то уходил в море – избу он не запирал. Ставил палку к двери – значит, хозяев дома нет, и никто не заходил. Поразили меня северная природа, климат, белые ночи и совершенно особые серебристые облака, высочайшие, светящиеся жемчужным светом. Знаете, белые ночи, они ведь даже психику человека меняют».

В первых «поморских» рассказах Казакова – «Арктур – гончий пес» (1957), «Никишкины тайны» (1957), «Поморка» (1957) – ощутим порой налёт экзотичности, но этим же обусловлена и яркость восприятия, чистота и свежесть взгляда художника.

В них нашла отражение гармония человека и природы, естественность чувств, особая атмосфера поморского уклада жизни, определяющаяся экстремальностью существования на границе моря и суши.

В рассказах мы видим отпечаток того сильнейшего эмоционального впечатления, которое произвёл на него Север. Вот одинокая 90-летняя старуха Марфа из беломорской деревни («Поморка») молится в тёмный угол, «где между почётных грамот висит чёрная раскольничья икона в тусклом серебряном окладе».

Рисуя этот удивительный образ своей героини, обстановку в которой она живёт, писатель ощущает, что именно здесь его настоящая Родина:

«Странно мне слушать это – будто бабка моя молится, будто мать свою я слышу сквозь сон, будто все мои предки, мужики, пахари, всю жизнь с детства и до смерти пахавшие, косившие, положенные, забытые по погостам, родившие когда-то хлеб и другую, новую жизнь, будто это они молятся – не за себя, за мир, за Русь – неведомому Богу старозаветному, доброму Николе Угоднику».

Впервые за советские годы главным достоинством героини названо то, что она «старинный порядок блюдёт». И за то она и почитаема односельчанами: «Хорошая старуха-то, святая, одно слово – поморка!»

Образ Марфы у Казакова окружён героическим ореолом. Вот такие поморки обречены на вечное ожидание мужей и сыновей, всегда уходящих в студёное море и не всегда возвращающихся...

И, замирая сердцем, вникая вместе с автором в молитву святой души Марфы, вспоминаю и я свою первую поездку на Север в 1973-м – в фольклорную экспедицию в карельский посёлок Поньгома на берегу Белого моря. Тогда я написал свой первый рассказ «Долго будет Карелия сниться…». Как и для Юрия Казакова, эти места стали для меня родными.

А спустя 35 лет, в 2008-м, был потрясён до глубины души, получив вдруг коротенький отклик от внучки одной из моих героинь-сказительниц: «Спасибо за память о наших бабушках…».

***

В 1960-е Юрий Казаков по-прежнему много путешествовал. Он побывал в Архангельске, Мурманске, Мезени, Пинеге, Нарьян-Маре, Карелии, на побережьях Баренцева и Карского морей, посетил Соловки…

В результате этих поездок появилась книга очерков «Северный дневник». Она стала главной книгой писателя о Беломорье.

«…Я ездил на Белое море ещё и ещё, пока наконец не взялся за «Северный дневник». Сидя осенью в чудесной деревушке на Оке и дописывая последние главы «Дневника», я думал, что северные мои странствия – и открытия, и восторги, и печали – уже позади, но как же я заблуждался! Север не отпускал меня, а притягивал всё сильнее… География моих дальнейших поездок на Север всё расширялась. Из каждой поездки я привозил 1-2 очерка… На Севере я иногда ловил с рыбаками рыбу, был на тюленьем промысле…» («Вот и опять Север»).

Русский Север – эту мысль писатель красной нитью проводит в «Северном дневнике»! – последний оплот истинно русской, народной жизни, не загубленной «прогрессом» и урбанизацией.

Казаков писал в «Дневнике» о том, что ему «всегда хотелось пожить не на временных становищах, не на полярных зимовках и радиостанциях, а в деревнях – в местах исконных русских поселений, в местах, где жизнь идёт не на скорую руку, а постоянная, столетняя, где людей привязывает к дому семья, дети, хозяйство, рождение, привычный наследственный труд и кресты на могилах отцов и дедов».

Природа, люди, язык – вот три в равной мере важные для него открытия, то главное, что более всего поразило молодого прозаика на Севере.

«В этих краях каждое слово обживается веками», – считал Казаков. Именно на Севере Казаков по-настоящему понял ценность слова. И именно здесь зародилась та повышенная чуткость к слову, которая отличает язык его произведений.

Казаков подолгу жил в поморской деревне Лопшеньге, считал её самой красивой поморской деревней.

Здесь и повсюду на Севере он улавливал невидимые для другого взгляда переливы цвета и света, отмечал тончайшие живописные подробности окружающего мира. Картины природы в северных рассказах писателя не просто на первом плане. Природа в них – не фон, но сливается с героем в одном общем состоянии. Пейзаж у Казакова – средство психологической характеристики.

«В жизни каждого человека есть момент, когда он всерьёз начинает быть, – так осмыслит писатель своё отношение к Северу спустя десятилетия. – У меня это случилось на берегу Белого моря».

Одна из глав «Северного дневника» – «И родился я на Новой Земле» – посвящена неординарной судьбе ненецкого художника-самородка Тыко Вылки. Эта глава легла в основу повести Казакова «Мальчик из снежной ямы», где писатель, рассказывая о Тыко Вылке, повествует о себе, своих странствиях по Северу и сам становится героем произведения:

«Месяца полтора ходил я по Северу, по Белому морю, жил по нескольку дней в разных деревнях, жадно расспрашивал каждого о чём придётся… пока не понял вдруг, что чуть не каждый человек, родившийся и выросший в суровом краю, – герой».

А затем на основе повести он написал сценарий для двухсерийной картины о Тыко Вылке «Великий самоед» (1982).

В «Северном дневнике» немало страниц отведено городу Архангельску, который был для писателя самым лучшим среди городов Русского Севера.

***

Помимо Русского Севера Юрий Казаков побывал на Псковщине и в устье Дуная, в Закарпатье и в Казахстане.

Раз за разом, легкий на ногу, срывался Казаков из Москвы, забирался в глухомань – страсть к охоте влекла его на добровольные скитания.

Хождение по лесам, берегам морей, рек, озёр давали Юрию Казакову жизненную силу для выживания, ту искру восторга перед жизнью, которая затухала в повседневности литературных дрязг, неустроенности быта, нестерпимо долгого ожидания места в печатном органе, критических гадостей, которых хватало.

Писатель подолгу жил в центральной России, любил красоту среднерусской равнины, Оку и Тарусу.

***

В 1962-м во Франции Казакову присудили премию за лучшую книгу года, переведенную на французский язык. А в 1970-м в Италии писатель был удостоен Дантовской премии за выдающийся вклад в развитие современной литературы.

В те годы его ценили и печатали за рубежом. А из нашей страны, несмотря на выпады критиков, писателя выпускали в зарубежные командировки. Юрию Казакову довелось побывать в Болгарии, Румынии, Германии...

Незабываемой для Юрия Павловича стала поездка во Францию весной 1967 года. Во время этой поездки Казаков встретился с Борисом Зайцевым, Георгием Адамовичем, другими писателями-эмигрантами «первой волны».

Тогда же он начал собирать материалы для книги о Бунине. Но она, увы, не была написана.

***

О последнем годе жизни Казакова режиссёр Аркадий Кордон снял замечательный фильм «Послушай, не идёт ли дождь?" (1999), в котором роль писателя великолепно исполнил Алексей Петренко.

Свой последний год, как и десятилетие предшествующее ему, Казаков вёл замкнутую жизнь на своей даче в подмосковном Абрамцеве. В литературных кругах поговаривали, что он исписался…

И вот именно в 1970-е, когда Юрий Павлович подолгу не печатался, Казаков в своих последних рассказах – «Свечечка» (1973) и «Во сне я горько плакал» (1977), где главными героями стали его маленький сын Алёша и он, – явил такое зрелое мастерство словесной живописи, такой дар проникновения в святая святых человеческих душ, какие соизмеримы с высотами мировой литературы.

Теперь дачи в Абрамцево – дорогого для его друзей и почитателей таланта места, где после кончины писателя его вдова с сыном Алексием создали народный музей, – нет. 10 лет назад при невыясненных обстоятельствах дача сгорела. Тогда, к огромному сожалению, погибла и часть архива писателя.

***

Юрий Павлович Казаков, которого нет с нами уже 35 лет, похоронен на Ваганьковском кладбище.

Писателя не стало, когда ему было всего 55 лет. Он скончался 29 ноября 1982 года в подмосковном госпитале от кровоизлияния в мозг.

Когда Юрия Павловича провожали в последний путь, на гражданской панихиде в Малом зале ЦДЛ Фёдор Абрамов сказал: «Мы все должны понимать, что сегодня происходит. Умер классик!»

Книги Казакова продолжают выходить и сегодня. Издан впервые и трёхтомник его сочинений и писем.

В память о Казакове присуждают литературную премию его имени: ею отмечают лучших писателей, работающих в жанре рассказа.

Произведения Казакова вошли в школьные программы и хрестоматии, переведены на многие языки мира.

В феврале 2008 года на доме № 30 на Арбате, который хорошо помню с детства по посещениям вместе с папой двух его одиноких тёток-сестёр Семёновых, живших, как и семья Казаковых в коммуналке, установили памятную мемориальную доску. Автор — Тамара Михайловна, вдова писателя.

На доске — детская ладошка, а в ней горящая свеча — символ света, исходящего от произведений Юрия Казакова.

Будущий писатель жил в этом арбатстком доме с 1927 по 1963-й. А в 1941-м на его крыше помогал взрослым тушить зажигалки. Тогда, в один из налётов на Москву, его контузило взрывной волной.

Здесь, на Арбате, Казаков написал свои первые рассказы.

В августе 2017 года в поморском селе Лопшеньга Архангельской области), где в 2015 году на доме, в котором останавливался писатель, была открыта мемориальная табличка, прошли вторые литературные чтения «Поедемте в Лопшеньгу!» (такими словами не раз обращался к Казакову Константин Георгиевич Паустовский).

Специально для «Столетия»

Статья опубликована в рамках социально значимого проекта «Россия и Революция. 1917 – 2017» с использованием средств государственной поддержки, выделенных в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 08.12.2016 № 96/68-3 и на основании конкурса, проведённого Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».