Никита Астахов: «В искусстве врать нельзя…»

С Никитой Сергеевичем мы встречаемся незадолго до его 80-летнего юбилея. Как говорится, повод для разговора есть. Он не только является художественным руководителем первого и пока единственного в мире православного театра со дня его основания, но и участвует в спектаклях как актер. И — дай Бог ему здоровья!

— Никита Сергеевич, сколько лет вы уже выходите на театральные подмостки? — был, естественно, мой первый вопрос юбиляру.

— В целом 60. В театре «Глас» — 34 года. До «Гласа» играл каждый день. Здесь пореже играю: два раза в неделю.

— Какой цифрой можно было бы отразить ваше, так сказать, количественное участие в спектаклях?

— Приблизительно более 3400 выходов… Никогда над этим не задумывался...

— Это я спросил как бы для наглядности, чтобы самому, прежде всего, попытаться представить, какой плуг вы тянете.

— Я называю это телегой. Потому как плуг — это когда один идешь, а в нашей «телеге» — весь коллектив. И важно, чтобы не стыдно было за все, что натворили на сцене. Ермолова как-то сказала: «Я страдаю на сцене для того, чтобы зрители не страдали». Каждому надо определиться, кому ты служишь. Надо ориентироваться на свою христианскую совесть. Не подделываться. Как Гоголь говорил: светская, продажная, обманчивая совесть. Не менять главного ревизора — того ревизора, который ждет каждого из нас, — на Хлестакова. Кстати, молодой зритель сейчас смотрит и слушает «Ревизора» более внимательно, с бóльшим интересом, нежели привычную комедию. Сегодня литература вступает в «духовное пространство», и все ринулись туда, в это пространство. Только надо определиться, с каким знаком — плюс или минус.

Кстати, можно сказать, что этому поспособствовала и наша спецоперация. Переворот сознания случился. Это проверка: кто мы есть в трудную минуту. Поддерживаем ли мы друг друга, брата нашего, сестру или у нас свои заботы?

— Но ведь и на той стороне тоже есть люд православный…

 — Это дополнительное испытание. Сейчас такая пора, что мир поделился надвое. Никаких полутонов, только — черное и белое. Становится понятно, кто есть кто и кто с кем. Испытания закаляют людей, выявляют новые ориентиры, которые не одного, не двух человек, а всю страну, даже мир могут определить.

— Название вашего театра явно определяет и его миссию — «Глас»?

— Глас вопиющего в пустыне. Кодированное слово. Направлено на православного зрителя. Православный зритель сразу нас понял. Светские власти не понимали.

— А сейчас?

— Думаю, понимают очень многие.

— Вы почувствовали изменение в отношении к вашему театру общества в нынешние сложные времена?

— Если сначала, когда мы организовались, в названии театра болезненным для некоторых было слово «духовный», то сейчас таким словом стало «русский». Все забеспокоились: как это, что вы этим хотите сказать? А надо вспомнить Станиславского, который сказал: странно, что русский театр вдруг стал нерусским. По духу. Он почувствовал это.

— Сейчас внешне вроде как всё «обрусело».

— Обрусело так, что заигрались в русскость.

— Русский — понятие широкое. Оно включает в себя всех, кто впитал в себя нашу культуру, историю, язык…

— А еще русский человек необыкновенно добрый. Даже мямля, если честно говорить. Его легко обмануть. Как у Пушкина: «Ах, обмануть меня не трудно!../ Я сам обманываться рад». Он знает, что такое трудности. Он отзывчивый на боль, потому что хорошо ее знает. А что касается русского театра, то это особая тема.

Русский зритель почитает актера. Я очень жалею, когда попадаются актеры, не воспитанные на традициях русского репертуарного театра, попадаются такие, увы, кто не несут этих традиций. У них сердце не болит. У актера должно болеть сердце. Он должен выйти и переживать за роль. Соединиться с ролью, спросив себя: а мои страдания отзываются в страданиях моего героя? Или я выхожу за деньги — как ремесленник. Или хочу прославиться? На весь мир! Ничего общего с задачами художника это не имеет. Я знаю очень многих сильных актеров, даже гениальных — это скромнейшие люди.

— Известно, характеры наши, главным образом, формируются в детстве. Вам что помнится из тех далеких лет?

— Я родился во Владивостоке. Отец — актер, службу во флотском театре проходил. Мать — тоже актриса, с ним уехала из Москвы. Помню, меня годика в три как-то на санках возили на концерт. Позже, когда мне рассказала мама об этом эпизоде, я понял, что меня везли в тюрьму, где должны были выступать актеры. После концерта тюремное начальство планировало устроить в их честь банкет. Время было голодное, и все надеялись хорошо поесть. Но по пути к сцене проходили через столовую, где питались заключенные, и отец увидел, чем их кормят. После выступления он отказался от банкета и ушел. В памяти моей с тех пор — снег, санки, лес, и я слышу: «Э-э-э!». Люди перекликаются, чтобы не заблудиться. Это был какой-то сигнал мне. И это во мне звучит до сих пор. А может быть, и является камертоном моей жизни.

— Вы как художественный руководитель все роли пропускаете через свою душу…

— Да. Я беру текст — он для меня чужой. А мне надо сделать его «своим». Сначала по мысли, понять, что автор хотел сказать. А потом думать, как донести смыслы до зрителя, чтобы каждый человек в зрительном зале их понял.

Очень люблю зрительный зал, каждый раз публика разная, я обязательно должен поймать, ту волну, на которой мы существуем сегодня вместе. Это обязательное условие. Если у тебя нет такого открытого, дружеского, искреннего отношения со зрительным залом, то ты будешь фальшивить. А фальшивить нельзя. Островский сказал по этому поводу: «Врать можно в теории, но в искусстве врать нельзя».

Я всегда призываю своих актеров изучать материалы по теме пьесы или связанные с пьесой, которую играем. Сначала сам знакомлюсь. Потом говорю им, что почитать. Актеры начинают искренне интересоваться темой. И тогда всё складывается. Они уже не будут слепо, как попугаи, повторять что им скажет режиссер.

— А конфликты на этой почве случаются?

— Да. Даже когда конфликты возникают, — а они возникают, чуть ли не каждый день, — это нормально, это рабочие моменты. Актеры, бывает, не сразу понимают, чего я от них хочу добиться. Нужно их не заставлять, а заинтересовывать. Я сказал коллективу: бывают непонимания между нами, но все равно вы не случайно оказались в этом театре.

— Сколько вы уже поставили пьес в театре «Глас»?

— Около сорока. Чуть больше одного спектакля в год.

— Слышал, планируете поставить «Гамлета». Когда?

— В начале следующего года. Есть большое желание разгадать недосказанное и зашифрованное. Много находок, очень неожиданные решения —по поводу привычного, скучного «Гамлета», когда все всё знают, а им три часа то же самое рассказывают.

… Вообще на каждый спектакль у нас рождается новая форма репетиции. Не просто повторение одного и того же, а какие-то новые репетиционные методы по ходу возникают. Я, например, время от времени приглашаю на репетицию близких мне и театру людей. Они ведь могут и покритиковать, но с любовью.

— Это не обязательно актеры?

— Да. Это просто умные люди, к мнению которых я прислушиваюсь. Потом опять их приглашаю. С учетом наших обсуждений вношу изменения. Мои друзья спрашивают: зачем ты это делаешь? Раньше времени не надо о спектакле говорить. А я считаю, что для того же «Гамлета» — это правильный путь. Мне надо самому укрепиться во мнении, хотя мне и говорят: какая история, какая политика? Но это же интересно — почему убили, что происходило в мире и в том государстве. И как это соотносится с сегодняшним днём.

— Можно ли сказать, что в театре уже созданы прочные традиции?

— Можно. Только это традиции внутренние. Как скрепы. Они очень серьезные, но это не молоток и не гвозди. У нас люди разных возрастов, и воцерковление разное. Мы взяли много молодежи. Другие театры не берут столько. И они вдруг окунулись в вопросы, для них совершенно неожиданные: что такое религиозное мышление, что такое православный актер? Я говорю им: давайте вспомним о русском православном актере. Были же такие. Михаил Семенович Щепкин, например. А почему сегодня нельзя создать образ нового православного актера? Вплоть до того, что организовать орден православных актеров. Надо что-то предпринимать, чтобы остановить то, что творится порой в нашем театральном пространстве и вообще в искусстве. Это моя страна, она приходит к православию. Как этому пути соответствует современный театр? Почему надо в жмурки играть? Давайте встанем на активную позицию художника. А не такую, чтобы приспосабливаться, — так вообще страну потеряем. Нельзя этого допускать. И с какой стати? Шукшин говорил: у меня ничего нет, кроме матери, детей и Родины, которая живет в моем сердце. Надо занять эту позицию и отстаивать ее.

…У нас есть хороший спектакль «Спасибо деду за победу». Мне говорят: зачем такое название? На машинах такое пишут. Нет, отвечаю, давайте дедов благодарить за победу. Хорошее название, народное, веселое, понятное. Тем и живём.

Беседу вел Валерий Панов

P.S. Редакция «Столетия» присоединяется к многочисленным поздравлениям почитателей Русского духовного театра «Глас» и желает его бессменному художественному руководителю многая и благая лета!

Наша справка

История единственного в мире Русского духовного театра «Глас» началась в 1989 г. с постановки спектакля «Светлое Воскресение». Театр получил признание Русской православной церкви и имеет Патриаршее благословение на высокое служение искусству. В репертуаре театра русская классическая и современная драматургия. Создатели и бессменные руководители «Гласа» — заслуженный деятель искусств РФ Никита Астахов и заслуженная артистка РФ Татьяна Белевич. Достижения театра отмечены многочисленными государственными и церковными наградами, а также дипломами российских и международных театральных фестивалей.