Неповторимый Магомаев

Никогда не забуду самого первого выступления по телевидению молодого певца перед всесоюзной аудиторией. На сцене только что построенного Кремлевского Дворца съездов Муслим спел уже известную песню «Бухенвальдский набат»: «Люди мира, на минуту встаньте!». То было такое исполнение, от которого у всех слушателей мурашки бежали по коже. Воистину мы пережили потрясение. Драматическая экспрессия пения росла, мощно пульсируя, от фразы к фразе, как реквием: «Берегите, Берегите, Берегите мир!» А для нас тогда это был главный жизненный императив.

Работала, конечно, в стране и идеология. Но и без неё люди наши, в подавляющем большинстве своём ещё помнившие страшные ужасы войны, глубинным естеством своим откликались на «Набат» больше, чем на любую попсу.

О певце сразу взахлёб заговорили не только специалисты – миллионы слушателей. Он в кратчайшее время стал наипопулярнейшим певцом страны. Без его участия не обходился ни один радио- или теле концерт. Пластинки с записями Магомаева раскупались мгновенно, билеты на его концерты доставались «с боем». Автомобили, в которых передвигался певец, поклонники носила на руках. Он один затмил всех популярных тогда «битлов».

Пройдут годы, и щедрая жизнь подарит мне добрые, не побоюсь этого слова, дружеские отношения с Муслимом Магомаевым и его супругой Тамарой Синявской. А начались они в период моей бакинской лейтенантской службы.

Муслим Магомаев тогда пел в Азербайджанском театре оперы и балета имени М.Ф.Ахундова. Там я регулярно слушал его исполнение в операх «Свадьба Фигаро», «Волшебная флейта», «Риголетто», «Севильский цирюльник», «Отелло», «Паяцы», «Фауст». В 1975 году певец стал художественным руководителем Азербайджанского государственного эстрадно-симфонического оркестра. Тогда же он, как бывший певец ансамбля песни и пляски Бакинского округа ПВО, не раз выступал в столичном гарнизонном Доме офицеров с сольными шефскими концертами. На одном из них мы и познакомились. Даже небольшую заметочку я тиснул в своей окружной газете «На страже».

Прошли годы. Уже работая в газете «Красная звезда», я встретился однажды с полковником в отставке Георгием Гавриловичем Похлебаевым, который в годы Великой Отечественной войны командовал 823-м артиллерийским полком 301-й стрелковой дивизии, где служил старший сержант Магомет Магомаев. Об этом случае я уже писал, но в канве нынешнего повествования его никак не обойти. Общаясь с ветераном, я узнал, что отец певца даже представлялся к званию Героя Советского Союза за бои на Украине, но по разнарядке на полк не пришло ни одной столь высокой награды. Разумеется, я твёрдо пообещал Похлебаеву написать материал о его подчинённом-герое. В Центральном архиве Министерства обороны СССР нашёл все данные о нём: «Командир отделения разведки 823-го артиллерийского полка 301-й стрелковой дивизии старший сержант Магомаев Магомет Муслимович, 1916 года рождения, член ВКП(б), уроженец города Баку, улица Январская, дом 19/113, призван Бакинским ГВК. Убит 24.04.45 г. Захоронен на северо-западной окраине стадиона г. Кюстрина (Германия). Основание: вх. 69002 С от 27.06.45 г.».

Уже подготовив заметку к печати, я всё же решил связаться с Муслимом. И очень верно, как оказалось, поступил. Ибо так случилось, что боевые друзья отвезли и похоронили своего однополчанина вовсе не в Кюстрине, а на территории Польши, за несколько десятков километров от места его гибели. Почему – точно не установлено. Вот и получилось, что в архив ушли одни данные, а в семью Магомаевых – другие. Но и это ещё не всё. На плане, сделанном сразу после захоронения отца, его могила была точно привязана к железнодорожному полотну, проходившему возле небольшой польской деревеньки Жиня. Откуда было знать исполнителю, да и родным Магомаева, что железнодорожное полотно, сама деревенька вскоре будут снесены по планам «социалистического переустройства Польши». Поэтому первоначально поиски могилы Магомаева велись сразу в нескольких воеводствах: Зеленогурском, Вроцлавском. Понадобилось немало времени, пока, наконец, польские товарищи установили точно: местность, где находятся могилы советских воинов из 823-го артполка, в том числе, могила Магомета Магомаева - Кшивин Грыфиньски.

– Сведения эти многократно проверены и перепроверены, – продолжал Муслим. – Но, тем не менее, я чрезвычайно благодарен Георгию Гавриловичу за память о моем отце. В нашем достаточно обширном семейном архиве хранятся многие письма его собственные и от его боевых друзей, командиров. Однако о том, что ныне жив и здравствует командир отцовского полка, я слышу впервые. А надо ли вам говорить, что каждая новость, связанная с отцом, с его товарищами, боевыми побратимами, для меня чрезвычайно дорога...

Разумеется, я попросил у Муслима письма отца. После некоторых колебаний он мне их дал. Так в «Красной звезде» появился большой материал «Свой долг исполню до конца». Был он целиком построен на основе фронтовых писем Магомета Магомаева.

Со всех концов Советского Союза и даже из-за границы пошли сотни, тысячи откликов. В Азербайджане об отце супер-известного певца пусть и немногие люди, но всё-таки были наслышаны. В центральной же газете о подвиге боевого разведчика я рассказал впервые. Понятно отсюда, какой горячий отклик нашла эта публикация в сердцах простых людей, которые так искренне и задушевно любили этого исполнителя, как, наверное, никакого иного в стране. Потом я написал и документальную повесть об отце Муслима «Свой долг исполню честно». Причём, первый её вариант певец не одобрил, накидав мне целый ворох всяких замечаний. К варианту второму у него оказалось существенно меньше претензий. Так полагаю, что наверняка они были и к третьему варианту.

Известна его повышенная требовательность к себе, равно как и к другим. Только мне те претензии он уже не озвучил. Однако по косвенным признакам могу уверенно утверждать, что неприятия моя третья переработка у Муслима уже не вызвала. Иначе бы он не процитировал в своих двух книгах «Живут во мне воспоминания» и «Любовь моя мелодия» аж девятнадцать страниц из моей документальной повести о его отце. Более того, я её опубликовал полностью или частично в девяти окружных и флотских газетах, в двух журналах. И каждый раз посылал Муслиму те публикации. И он каждый раз меня по телефону сдержанно благодарил.

Магомаев вообще был очень сдержанным, хоть временами и колючим человеком. Талантами обладал совершенно недюжинными. Нам он известен, как выдающийся оперный и эстрадный исполнитель, самый молодой за всю историю этого звания народный артист СССР. Но ведь Муслим ещё и много сочинял, и был отменным художником.

Не всем известно, что он написал, например, добрую, ироничную лезгинку (обычно это агрессивные мелодии) «В небе высоком скрыли тебя облака, чтоб не смотрела ты на меня свысока». А ещё – «Тревога рыбачки», «Далёкая-близкая». Его друг музыкант Анатолий Горохов вспоминает: «Муслим недооценён, как композитор. Однажды он записал мелодию. Слушаю: поразительной красоты вещь! Я всем композиторам потом приводил это сочинение Муслима, как пример композиторской техники».

Муслим обладал и немалым литературным даром. Упомянутые книги, плюс большая высокопрофессиональная работа о певце Марио Ланце, – тому красноречивое подтверждение. Для меня же, самое неожиданное в его мемуарах – благожелательность, которую не смогли истребить ни вынужденная конкуренция в профессии, ни душность атмосферы, в которой ковался успех, ни даже врождённая колючесть собственного характера, о котором любящая его бабушка Байдигюль (весенний цветочек) говорила: «Ты – маленькая гадючка».

Отца Муслим не знал. Мать же видел чрезвычайно редко. По существу, она бросила сына, окунувшись в собственные амбициозные театральные метания. Он вспоминал: «Как человек неожиданный в своих поступках, она имела привычку сваливаться к нам как снег на голову: глубокая ночь, люди спят, и вдруг звонок в дверь – матушка на пороге с чемоданом… Погостит неделю и так же внезапно исчезнет». Всё. Более серьёзных осуждений матери в мемуарах не ищите. Их там нет. И это притом, что даже мне известно, в основном из писем отца Муслима, что причиной их крупных расхождений с супругой являлось всё-таки непредсказуемое поведение Айшет Ахмедовны (по сцене – Кинжаловой). Так что Муслим рос без материнской ласки. Она, кстати, завела другую семью, родила ещё сына и дочь.

Некая божественная освящённость таланта Магомаева проявлялась и в его художнических поисках. Наш общий с Муслимом друг Никас Сафронов как-то сказал мне даже, что художник в Магомаеве для него – помощнее будет, нежели певец Магомаев.

Всё дело только в том, что музыкой он занимался с раннего детства. Кисть же взял в руки лишь после того, как покинул сцену. «А художническая потенция в Муслиме чрезвычайно мощная. Даже мне впору ей позавидовать», – признавался Никас.

Немногим так же известно и то, что Магомаев был одним из первых, если не самый первый, из крупных отечественных деятелей культуры, по достоинству оценивших все положительные стороны Интернета. Его сайт в этом смысле являлся образцом того, как можно поставить на службу просвещению достижения прогресса. На сайте Магомаева были представлены также и его старые концерты «в глубинке», обнародованы давние, никому неизвестные, записи. Оказалось, что звукорежиссёры той ещё, советской, школы не стирали записей даже тогда, когда неудовлетворённый собой певец просил их уничтожить. Так сохранились спектакли с участием Муслима Магометовича «Севильский цирюльник» и «Тоска», которые сам Муслим полагал утраченными безвозвратно. Ему присылали спетые им песни, о которых сам он уже забыл. Семерых своих «сайчат» Магомаев выделял особо, даже приглашал их к себе домой, на улицу Станиславского. Между прочим, до сих пор сайт Магомаева живёт.

А ещё Магомаев был расчётливым, по-восточному тонким дипломатом, безошибочно корректирующим собственную звёздную капризность мастерским владением политесом.

Пример всё с той же моей документальной повестью об отце Муслима. Однажды, собрав всю отпущенную мне природой деликатность, я попросил Муслима обратиться к Гейдару Алиеву: пусть-де отдаст команду издать мой труд на русском и азербайджанском языке в одной книге. Затраты, дескать, мизерные, а значение для укрепления азербайджано-российских отношений огромное. «Если бы твоя книга была о ком угодно другом, но не о моём отце, – сказал Муслим, – я бы тут же поспешествовал о ней перед Гейдар Алиевичем. И, уверяю тебя, он бы мне не отказал. Он бы и теперь не отказал. Но, понимаешь, о себе я никогда и ни о чём его не просил. И не попрошу. Всё, что он сделал для меня – исключительно его инициатива».

Другой пример относится уже к области большой политики.

Накануне президентских выборов 1996 года к Магомаеву обратились за поддержкой активисты ельцинского штаба и певец очень деликатно им отказал. Об этом мне стало известно от него самого. А потом хитрый ЕБН заключил альянс с генералом Лебедем, с которым я приятельствовал ещё с тех пор, как он командовал миротворцами в Молдавии. Александр Иванович, узнав о моих добрых отношениях с Магомаевым, попросил, чтобы я организовал ему «поддержку певца». Пришлось рассказать генералу об осечке штабистов Ельцина. «Уверяю тебя: Муслим мне не откажет! Звони сейчас с моего телефона!» И оказался прав. Другой вопрос, что спустя какое-то время мы оба разочаровались в «пернатом генерале», но тогда, в 1996 году Магомаев озаглавил своё выступление «Двумя руками «За»!» А из песни, как говорится, слов не выбрасывают:

«Не самый политически ангажированный человек, я, тем не менее, очень многого жду от перемен… С Александром Ивановичем незнаком, но давно за ним наблюдаю, ещё с тех пор, как он стал командующим 14-й армией. Некоторые его качества мне по-человечески симпатичны, а главное то, что Лебедь безоговорочно стоит за реформы в нашем обществе. Сам я давно разделяю реформаторские взгляды на развитие нашей страны, потому что очень многое из прошлой жизни, всегда вызывало во мне активное неприятие. И, прежде всего то, что нами, работниками культуры, беззастенчиво, зачастую, по-хамски командовали, держа каждого из нас и всех вместе за непокорных, недалеких слуг. Мне, например, всегда указывали, куда и почему ехать, что и кому петь, как себя вести за рубежом и так далее и тому подобное.

Не боясь показаться нескромным, скажу и такое. Сегодня я, возможно, был бы известен как певец не только в своей стране, но и во всём мире, однако, система не позволила мне достичь таких высот в творчестве. Ведь это же факт, а не моя тщеславная придумка, что в своё время известный всему миру импресарио французской «Олимпии» Бруно Кокатрикс приглашал меня на рекламные концерты на целый год и готов был полностью оплатить мой пансион. Но тогдашний министр культуры СССР Екатерина Фурцева наотрез отказала Кокатриксу, мотивируя своё несогласие тем, что Магомаева-де постоянно и часто приглашают на правительственные концерты. И поэтому отлучаться из страны он не может.

…Смешно считать, что мне социализм что-то дал, скорее, очень много лишил. А голос мой, как говорится, от Бога. Но я не держу зла на тех, кто на меня в обиде. Более того, я прекрасно понимаю соотечественников, в основном, старшего поколения. Очень многие из них – люди честные и порядочные.

Именно такими были мой отец, погибший на войне, и мой покойный дядя Джамалэддин. Оба они члены партии, свято верившие в коммунистические идеалы.

Представителям того поколения трудно сегодня смириться с мыслью о полной бесперспективности социализма. Ещё труднее им понять и принять нынешнюю ситуацию в стране. Мне и самому очень многое из происходящего сегодня не по душе. Досадно и обидно наблюдать экономический, финансовый и особенно криминальный разгул. Это же форменное безобразие, что, я, например, боюсь, уезжая куда-то в командировку, оставлять в квартире одну жену.

Но даже при всем том, мне бы не хотелось, чтобы над народом повторился печальный семидесятилетний опыт. Потому что наши люди достойны лучшей доли. Кое-кто из них забыл уже нескончаемые очереди за всем, что нужно было для нормальной жизни и даже для смерти. А я помню, как мне приходилось «держать в друзьях» завмагов и товароведов для того, чтобы проклятый быт не мешал заниматься искусством. Унизительные были времена. Мы не должны допустить их возврата, пусть многим из нас сегодня приходится очень нелегко. Подумаем о будущем детей наших, внуков. Поэтому я двумя руками буду голосовать за ту самую новую идею, которой достойна наша страна».

…Очень много людей в нашей стране, включая и автора этих строк, искренне полагали, что Магомаев зря так рано ушёл со сцены. Однажды и я озвучил певцу это наше, что называется, консолидированное мнение. И то, что услышал в ответ, пусть послужит в назидание всем тем, кто никак не может «вовремя уйти».

Муслим, и в этом смысле, оказался творцом неповторимым, мужественным и мудрым.

– Для меня сцена всегда была не просто деревянными подмостками, а одушевлённым организмом, который любит и вдохновляет таланты и терпеть не может бездарностей, людей случайных, которых рано или поздно с позором сталкивает со своих плеч-подмостков. Поэтому всякий уважающий себя артист должен уважать сцену и не пользоваться её терпением. В это кому-то трудно будет поверить, но очень давно, когда я только появился на эстраде и сразу стал известным, я заявил в одном из популярных тогда журналов «Кругозор», что каждый серьёзный певец должен знать свой срок. Что касается меня, то я уйду с первой «качкой» в голосе. Было мне тогда чуток за двадцать. Андрюша Дементьев ещё не написал этих потрясающе правдивых, но и жестоких строк: «Как важно вовремя уйти./ Уйти, пока ревут трибуны./ И уступить дорогу юным,/ Хотя полжизни впереди./ На это надо много сил —/ Уйти под грустный шёпот судей./ Уйти, покуда не осудят/ Те, кто вчера боготворил./ И лишь соперник твой поймёт,/ Сорвав удачливые кеды,/ Что был великою победой/ Тот неожиданный уход». Я знаю, что каждому голосу, каждому таланту Бог определил определённое время, и перешагивать его не нужно. Хотя с голосом проблем у меня не было никогда.

А вот ответ Муслима на другой мой вопрос: «Не возникало ли у вас желание уехать на Запад?» – «Сейчас (в 90-е – М.З.) это странно звучит, но я люблю свою Родину и своих родителей. А мой дядя был партийным деятелем. Если бы я вдруг уехал, его бы выгнали из партии, он потерял бы работу. Такой бяки я подсунуть ему не мог. Да и потом я бы не смог там жить. Я – другой человек. Не могу видеть эту расчетливость, разговоры только о деньгах и, простите, немного умственную ограниченность».

…Даже специалисты затруднялись квалифицировать голос Магомаева: то ли баритон со многими верхними нотами, то ли тенор со многими нижними, то ли наоборот – какая, в сущности, разница. Важно, что это был певец счастливого города, счастливой страны, восточный соловей нелёгкой, но тоже радостной и счастливой нашей советской судьбы, нашей социалистической жизни. И другую жизнь петь он не стал. Он гордо нёс людям свою неповторимую мелодию. И с нею ушёл в вечность, ничем не запятнав ни своей жизни, ни своей мелодии. Редкая и завидная судьба великого музыкального творца.