«Когда весна придет, не знаю…»

Даже Большая советская энциклопедия «не знает» такого поэта, которому сегодня, 5 марта, исполнилось бы 95 лет. А в Энциклопедическом словаре написано буквально следующее: «Фатьянов Ал. Ив. (1919-59), рус. сов. поэт. Популярные песни (сб. «Поёт гармонь», 1955, «Соловьи», 1960), поэма «Хлеб» (опуб. 1960)». И всё. Это о таком-то, поистине народном, творце!

При жизни Алексей Иванович увидел только один собственный сборник. Между тем, в тяжелейшие годы войны и в первые восстановительные годы после неё, более популярного поэта-песенника в Советском Союзе не было. И это притом, что нехватки песенных сочинителей отечественная поэзия отродясь не испытывала. Начни я сейчас перечислять их имена – никакого места не хватит. Но Фатьянов был всегда лидером. «Соловьи», «На солнечной поляночке», «Ничего не говорила», «Где ж ты, мой сад?», «Первым делом, первым делом самолёты», «В городском саду играет духовой оркестр», «Тишина за Рогожской заставой», «Давно мы дома не были», «Где же вы теперь, друзья-однополчане?», «Три года ты мне снилась», «На крылечке» - эти и другие его песни (многим более двух сотен, добрая половина чрезвычайно популярны!) пел, без преувеличения, весь народ.

Помню, как его песни каждодневно звучали из чёрного круглого бумажного репродуктора, который не умолкал в нашей сельской хате с 6 утра и до 12 ночи. И я все знал наизусть, понятия, конечно, не имея, кто их написал.

Так бы и оставался, наверное, в неведении, поскольку Фатьянов умер, когда мне исполнилось одиннадцать лет. А уж как его замалчивала пропаганда! Но щедрой судьбе было угодно подарить мне дружеские отношения с Юрием Бирюковым.

Юрий Евгеньевич - из первого, военного призыва учащихся Суворовских училищ. Служил в войсках на различных должностях. Был преподавателем советской поэзии на кафедре культуры в Военно-политической академии, где я учился, и где мы сдружились. Начиная с суворовских лет, Бирюков сочинял стихи и писал к ним музыку. К нему благоволил Исаак Дунаевский. Почти полвека неутомимый энтузиаст собирал песни, в основном военные. Его коллекция на эту тему - самая объёмная в мире – более пятидесяти тысяч сочинений. Двадцать лет вёл на Центральном советском телевидении передачу «Песня далёкая близкая». Автор более двух десятков книг о советской песне. Выпустил многотомное издание «Наши деды - славные победы. Антология русской военной песни. ХVII-ХХ вв.». Первый том был удостоен гранта Президента Российской Федерации. В 1957 году двадцатидвухлетний Юрий Бирюков пишет музыку к фильму «Дом, в котором я живу». Блестящая песня оттуда - «Тишина за Рогожской заставою» - родилась на слова Фатьянова. Они дружили до самой смерти Алексея Ивановича. И лучше него никто о его творчестве не скажет.

- Поверь, не хвастаюсь,- говорил мне, как всегда увлечённо и эмоционально, Юрий Евгеньевич, - но я для отечественной песни сделал не так уж и мало. Но всё забудется. Да уже забывается. Кто кроме специалистов заинтересуется сейчас моими исследованиями? А вот «Тишину за Рогожской заставою» люди будут петь долго. В этом смысле меня какое-то высшее Провидение на Алёшу Фатьянова вывело. Без него я бы такой песни никогда в жизни не написал, хотя у меня их больше сотни и многие довольно популярные. У него было на редкость цельное, уникальное лирическое дарование.

Вот вроде бы самые простые слова использовал. Однако так их припаивал одно к другому, что между ними сама собой музыкальная аура возникала. Этому нельзя научиться, это – от Бога.

Вот смотри: «Мне тебя сравнить бы надо/ С песней соловьиною,/ С тихим утром, с майским садом,/ С гибкою рябиною,/ С вишнею, с черёмухой,/ Даль мою туманную,/ Самую далёкую,/ Самую желанную». Казалось бы, элементарное перечисление явлений, вещей, даже без видимых потуг на аллитерацию или другое поэтическое ухищрение. Но начнёшь их петь, и комок к горлу подкатывает. И чем дольше живёшь, тем больше не понимаешь даже, но естеством стареющим своим ощущаешь: тут весь поздний Гауптман отдыхает. В тридцати двух поэтических строках Фатьянова больше эмоций и переживаний, чем во всём хвалёном спектакле немца «Перед заходом солнца»!

Алексей Иванович обладал удивительной и трудно постижимой поэтически-песенной магией. В кино она особенно проявлялась. Приведу несколько примеров. Был в Москве сначала такой спектакль - «Свадьба с приданым», а потом и одноимённый фильм. Сказать о нём, что плохой – ничего тебе не сказать. Этот образец того, как не надо делать кино, я бы показывал студентам ВГИКа. Но как ни странно, картину в начале семидесятых восстановили и теперь она нет-нет, да и крутится «по ящику». Всё благодаря удивительным песням Фатьянова и Бориса Мокроусова: «Зацветает степь лесами», «На крылечке твоём» и куплетам бригадира Курочкина «Хвастать, милая, не стану». Люди пропускают бездарные, надрывно из пальца высосанные диалоги, нелепый картонный видеоряд, зато наслаждаются молодыми голосами Веры Васильевой и Владимира Ушакова. Лучше них никто этот удивительный романс «На крылечке» с тех пор не спел. Я уже не говорю о просто-таки потрясающем поэтическом оракульстве Фатьянова. Наблюдая отношения Веры и Володи, Алексей написал: «Я люблю тебя так,/ Что не сможешь никак/ Ты меня никогда,/ Никогда, никогда разлюбить». И герои не в кино – в жизни прожили более полувека неразлучно, в завидной любви друг к другу! Куплеты Курочкина из этого фильма вообще убойные. «Или я в масштабах ваших недостаточно красив?», «До чего же климат здешний на любовь влиятелен». Слова «масштаб» и «климат» абсолютно не поэтические, тем более, не песенные – ими могли баловаться только такие оригинальные наши поэты как два Николая – Глазков и Олейников. Но ты посмотри, какой же потрясающий комический эффект возникает!

Фильм «Солдат Иван Бровкин» - тоже не могучее произведение кинематографического искусства. К тому же писатель Иван Стаднюк открыто обвинял сценариста Георгия Мдивани в плагиате с его «Максима Перепелицы». Ну да не в этом дело. Музыка к двум песням из этого фильма «Шла с ученья третья рота» и «Если б гармошка умела» на слова Фатьянова написана таким композитором, как Анатолий Лепин. На его счету: 8 оперетт, 1 опера, 3 балета, 5 сюит, 3 концерта и 500 песен. И я не скажу, что вся музыка этого творца бездарна, вторична, неинтересна. Но выше «Гармошки» он нигде и ни в чём не поднялся. Потому как никто больше не написал ему: «Не для тебя ли в садах наших вишни/ Рано так начали зреть?/ Рано весёлые звёздочки вышли,/ Чтоб на тебя посмотреть». Русский человек, поющий такую песню, на многое в жизни способен. В том числе и на подвиг.

Ведь в чём вред современной агрессивной попсы? Да в том, что она формирует своими дикими звуками и нелепыми словами маленького, злого, нервного человечка, который постоянно вынужден компенсировать понижение самооценки повышением агрессивности.

Вот мы сейчас и живём в невообразимом резервуаре ненависти. Ну чего ещё можно ожидать от этого сплошного музыкального дыма и грохота? А во времена, когда творил Фатьянов и его товарищи, среди людей решительно превалировали добрые чувства и любовь. Даром, что они такую страшную войну пережили.

Ещё более удивительное чародейство Фатьянова проявилось в фильме Марлена Хуциева «Весна на Заречной улице». Изначально ведь никакой такой улицы в городе нет и быть не может, потому что это город-спутник возле металлургического комбината. Но какие-то намётки в сценарии Алексей Иванович ухватывает и сочиняет: «Когда весна придёт, не знаю./ Придут дожди... Сойдут снега.../ Но ты мне, улица родная,/ И в непогоду дорога./ На свете много улиц славных,/ Но не сменяю адрес я,/ В моей судьбе ты стала главной,/ Родная улица моя!» И происходит удивительная вещь: песня становится олицетворением всего фильма. И это, заметь, притом, что есть в картине ещё одно судьбоносное для страны сочинение «Школьный вальс» таких выдающихся советских мастеров, как Исаак Дунаевский и Михаил Матусовский. Песни как бы соревнуются между собой, но побеждает с огромным отрывом «Весна…». Уже после фильма в Одессе и Запорожье появляются Заречные улицы и даже газета с одноимённым названием.

…Дед Алексея Фатьянова по отцу - Николай Иванович - владел иконописными мастерскими и подсобным производством в Богоявленской слободе (ныне посёлок Мстёра Вязниковского района Владимирской области). Дед по матери - Василий Васильевич Меньшов - работал специалистом-экспертом по льну на фабрике знаменитого промышленника Демидова. Оба деда были старообрядцами. Родители будущего поэта Иван и Евдокия Фатьяновы построили в центре города Вязники двухэтажный каменный дом с колоннами напротив Казанского собора. Торговали пивом, обувью, которую шили в собственных мастерских, владели частным кинотеатром и обширной библиотекой. После Октябрьской революции 1917 года всё имущество Фатьяновых национализировали, дом отобрали и разместили в нём телефонную станцию (ныне там музей Алексея Фатьянова). Семья перебралась в дом Меньшовых в пригороде Вязников, где и родился поскрёбыш Алексей (перед ним - Николай, Наталья, Зинаида). Крестили Алексея Фатьянова в Казанском соборе города Вязники. Во времена НЭПа семья Фатьяновых вновь вернулась в свой дом. Там мальчик получил своё начальное образование, о котором впоследствии писал: «Отец массово доставлял мне книги сразу же, как только я смог себе твёрдо уяснить, что «А» - это «А», а «Б» - это «Б». Всё своё детство я провёл среди богатейшей природы среднерусской полосы, которую не променяю ни на какие коврижки Крыма и Кавказа. Сказки, сказки, сказки Андерсена, братьев Гримм и Афанасьева - вот мои верные спутники на просёлочной дороге от деревни Петрино до провинциального города Вязники, где я поступил в школу и, проучившись в ней три года, доставлен был в Москву завоёвывать мир. Мир я не завоевал, но грамоте научился настолько, что стал писать стихи под влиянием Блока и Есенина, которых люблю и по сей день безумно».

Учился Фатьянов в театральной студии Алексея Дикого при театре ВЦСПС. По окончанию был принят в Центральный театр Красной Армии. С 1940 года - в ансамблях Орловского военного округа, Брянского фронта, Уральского и Московского военных округов.

- Юрий Евгеньевич, сведения о военном периоде биографии Фатьянова чрезвычайно противоречивы. Мне встречалось, к примеру, что был он старшим лейтенантом артиллерии (даже фото есть), что стал лауреатом Сталинской премии. Наконец, что в конце войны попал даже в штрафбат. Что здесь правда, что – вымыслы?

- Ну, могу точно сказать, что офицером Фатьянов не был. А, значит, как минимум, в штрафбат попасть не мог – туда направляли только офицеров. Думаю, что не пришлось ему воевать и в штрафной роте. Во всяком случае, никаких документов на сей счёт не существует. Но вот откуда появилась столь «правдоподобная» версия, представить не сложно. Алексей Иванович был завлитом в ансамбле генерал-мойора Александрова. Однажды дирижёр уехал на кратковременную гастроль, оставив в гостинице свою молодую жену, танцовщицу Лаврову. А когда вернулся, застал её в маленькой комнате завлита, мирно спящей на его кровати. И хотя Фатьянов сидел за столом, занимаясь делом: корректировал программу, писал вставки в номера, соединения между песнями, с ним поступили, как в известном анекдоте: то ли боец шапку украл, то ли у него шапку увели, но замешан был. Разгневанный генерал в течение нескольких часов отправил Фатьянова на фронт. Скорость и натиск в решении судьбы худо-бедно уже известного поэта-песенника и послужили поводом для столичного люда полагать: Александров в ревнивом бешенстве избавился от своего молодого соперника и определил его в штрафбат. Фатьянов впоследствии, когда, бывало, подвыпьет, не раз и сам поддавал «огня в полымя»: «Да ты хоть знаешь, как меня генерал Александров в штрафбат отправлял?» Меж тем, о своих всамделишных фронтовых подвигах Алексей Иванович распространяться не любил. Хотя имел на то полное и заслуженное право.

Ну, кто ещё из поэтов той поры мог бы похвастаться медалью «За отвагу», которой Фатьянова наградили за участие в кровопролитных боях под венгерским городом Секешфехерваром!

Награда похлеще будет иного боевого ордена, который можно было получить и в тылу - эту медаль просто так не давали.

- А что касается наград за творчество - почему Фатьянова не награждали Сталинскими премиями, орденами, как его собратьев, не писали о его творчестве рецензий, не публиковали его стихов. А ведь с ним дружили Соловьёв-Седой, Твардовский, да почти все тогдашние известные композиторы, поэты и писатели. И никто не протягивал руку помощи. Почему?

- Протягивали, и многие. Тот же Василий Павлович души не чаял в Алёше. Называл его сынком и не раз горой вставал за друга. Да только Фатьянов всю свою творческую жизнь был классическим enfant terrible - «ужасным ребёнком». Его имя однажды было внесено в списки кандидатов на ту же Сталинскую премию. Но тут родилась дочь, и Алексей Иванович закатил многолюдные крестины со священником и купелью в церкви – всё, как полагается для православного человека. И крёстным был… Соловьёв-Седой. Он, между прочим, даже хотел удочерить Алёнку после смерти её отца – Галя воспротивилась. Но я сейчас о другом. Ты можешь себе представить, чтобы поэта, крестившего в церкви своё дитя, при советской власти наградили главной государственной премией? Я не могу. В другой раз ситуация почти повторилась, но Фатьянов надебоширил, попал в милицию и его в очередной раз исключили из Союза писателей. Ну как можно было дать премию не члену Союза?

Вот с Твардовским - посложнее дело будет. Во всяком случае, у меня нет объяснений, почему за многие годы редактирования «Нового мира» Твардовский не напечатал там ни строчки Фатьянова.

А последний под артиллерийскими стволами никогда не стал бы об этом просить. Надо знать Алексея Ивановича. Хотя они действительно были дружны - не разлей вода. Что уж тогда говорить о людях, душой и помыслами помельче классика. Они-то уж точно дико ревновали Фатьянова. Ведь его как будто специально Природа создала на зависть всем бездарям и неудачникам. Высокий, светловолосый красавец. Манеры – аристократические. Голос великолепный, поёт – заслушаешься. В компании всегда заводила. На пианино себе аккомпанирует. (Очень не любил, кстати, когда ему подпевали). А сам при этом ни тени зависти ни к кому не испытывал. Только однажды заметил, что такой песни, как «Эх, дороги…» Льва Ошанина он бы написать не смог. В другой раз сказал, что «Подмосковные вечера» Матусовского и Соловьёва-Седого - гениальная песня и переживёт века. Но он бы лично переделал строку «Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?». Не знает как, но переделал бы.

…Алексей Иванович с молодости страдал гипертонией. Никогда и никому об этой болячке не говорил. И все окружающие свято верили в его богатырское здоровье. Только не родная сестра Зинаида Ивановна Буренко. Каждый год она силой укладывала строптивца в санаторий Союза кинематографистов, что в Болшево. Здесь она работала главным врачом и очень жёстко всегда «чинила» организм брата. Так было и той тёплой осенью 1959 года... Другой выдающийся русский поэт Ярослав Смеляков, как только узнал о том, что его друг залёг на лечение, сел и написал: «Мне во что бы то ни стало/ надо б встретиться с тобой,/ русской песни запевала/ и её мастеровой./ Володимирской породы/ достославный образец,/ добрый молодец народа,/ госэстрады молодец./ Ты никак не ради денег,/ не затем, чтоб лишний грош,/ по Москве, как коробейник,/ песни сельские несешь./ Песня тянет и туманит,/ потому что между строк/ там и ленточка и пряник,/ тут и глиняный свисток./ Песню петь-то надо с толком,/ потому что между строк/ и немецкие осколки,/ и блиндажный огонёк./ Там и выдумка и были,/ жизнь как есть - ни дать, ни взять./ Песни те, что не купили,/ будем даром раздавать./ Краснощёкий, белолицый,/ приходи ко мне домой,/ шумный враг ночных милиций,/ брат милиции дневной./ Приходи ко мне сегодня чуть, с устаточку, хмелён:/ посмеемся - я ж охотник,/ и поплачем - ты ж силён./ Ну-ка вместе вспомним, братцы,/ отрешась от важных дел,/ как любил он похваляться,/ как он каяться умел./ О тебе, о неушедшем,-/ не смогу себе простить!-/ я во времени прошедшем/ вздумал вдруг заговорить./ Видно, чёрт меня попутал,/ ввёл в дурацкую игру./ Это вроде б не к добру-то,/ впрочем, нынче всё к добру./ Ты меня, дружок хороший,/ за обмолвку извини./ И сегодня же, Алеша,/ или завтра позвони...».

Только Фатьянов уже не смог позвонить. 15 сентября он скоропостижно скончался от аневризма аорты.

Хоронили поэта на Ваганьковском тысячи москвичей.

Ему в родных Вязниках установлен памятник. Там же ежегодно проводится фестиваль песни в его честь. Союзом писателей России учреждена Фатьяновская литературная премия.

Юрий Евгеньевич Бирюков стал одним из первых её лауреатов. Тогда же сказал: «Время по своему сортирует и калибрует наши песни. Неумолимая реальность такова, что если какая-то остаётся на слуху людей хотя бы полвека, то она может рассчитывать и на дальнейшую жизнь. У Фатьянова таких песен - несколько десятков. Какие из них дальше понесёт с собой русский народ – не знаю. Но «Соловьи» уж точно прихватит. Как и «Журавли» Гамзатова. Песням этим жить в веках, потому что там души солдат, защитников земли родной с птицами сравниваются – величайший взлёт поэзии».

…Недавно восьмидесятиоднолетний Евтушенко написал: «От России вы меня не оторвёте,/ потому что весь я – плоть от её плоти,/ потому что быть другим я не умею,/ и останусь навсегда не кем-то – ею,/ ну хоть песней, что летит, не тает:/ «Ах, кавалеров мне вполне хватает…». А мне подумалось, что у Фатьянова сотни подобных песенных строк. И его уж точно никому от России не оторвать.

«Если б я родился не в России,/ Что бы в жизни делал? Как бы жил?/ Как бы путь нелёгкий я осилил?/ И, наверно б, песен не сложил».

Осилил. Сложил.